О том, почему религиоведение – необходимый компонент в перечне университетских программ, о миссии религиоведов и решении экзистенциальных проблем учащихся редакция сайта побеседовала с руководителем направления «Религиоведение», кандидатом философских наук Александром Валерьевичем Кольцовым.
– Александр Валерьевич, хотелось бы начать наш разговор с общего вопроса, что такое религиоведение?
– Это правильное начало: часто сталкиваюсь с тем, что людям, в том числе нашим абитуриентам, это не совсем понятно.
Религиоведение – это довольно новая наука. Оно возникает в XIX веке в европейских университетах. Во многом это было связано с появлением большого объема фактического материала, данных о разных культурах, разных народах и религиях: необходимо было осмысление этого религиозного многообразия.
По отношению к другим наукам, занимающимся религиозной проблематикой (это, прежде всего, теология и философия), религиоведение является особой областью исследований и особой областью знаний. Исторически одной из ведущих сил для появления и развития религиоведения был критический пафос: религиоведение мыслилось как инстанция научной критики религиозных взглядов. Это сообщало определенное напряжение отношениям религиоведения и других наук о религии, а также отношениям религиоведения и собственно религии.
В нашей российской действительности в ХХ веке это усугубилось тем, что на протяжении советского периода, в течение семидесяти лет, господствовала атеистическая идеология. Религиоведение в России зародилось еще до революции, но после революции почти на семь десятилетий религиоведы должны были стать профессиональными научными атеистами. Это не могло не оказать влияния и на постсоветский облик религиоведения в России: поныне в российских религиоведах нередко видят наследников научного атеизма.
При этом и в советское время в области религиоведения трудились выдающиеся исследователи – например, Александр Николаевич Красников, Кирилл Иванович Никонов. Этих ученых до сих пор помнят за их научные открытия и очень высокий академический уровень.
Конечно, в ХХ веке религию изучали не только представители научного атеизма: ученые пытались найти смежные области, которые не были бы напрямую подвержены идеологическому контролю. Один из самых красноречивых примеров – это Сергей Сергеевич Аверинцев, который, занимаясь филологией, был на самом деле крупнейшим исследователем религии в нашем отечестве.
Постсоветский период был очень значимым и интересным, хотя и не лишенным противоречий, периодом интеграции российского религиоведения в мировую науку, и можно сказать, что он до сих пор продолжается.
– Наш университет как-то повлиял на процесс развития религиоведения в России в период смены эпох – в конце XX и начале XXI веков?
– Когда я был студентом, многие наши старшие коллеги, аспиранты и преподаватели, рассказывали захватывающие и воодушевляющие истории: про то, как после времен советского режима открывались спецхраны – закрытые библиотечные фонды, где хранилась в том числе и богословская литература и куда даже не каждый преподаватель имел доступ. В какой-то момент эти фонды оказались открытыми и наши ученые впервые прочитали книги, которые были уже давно известны на Западе. Мы видели, что буквально на наших глазах религиоведение как наука то ли воскресает из пепла, то ли создается, то ли пытается себя осмыслить.
Наше направление в Свято-Тихоновском университете – это особая страница в истории отечественного религиоведения. Когда заведующий нашей кафедрой, профессор Константин Михайлович Антонов создавал религиоведческое отделение, он опирался на помощь коллег из Московского государственного университета, из Российского государственного гуманитарного университета. К тому времени это уже были очень уважаемые, вполне сформировавшиеся отделения религиоведения. В становлении нашего отделения принимал очень активное участие Александр Николаевич Красников: помогал в кадровой политике, рекомендовал молодых преподавателей, которые сейчас сами уже стали признанными учеными.
– Что именно удалось сделать кафедре философии и религиоведения ПСТГУ?
– Как я уже упоминал, есть три основных и взаимодополняющих научных сферы, где изучается религия – богословие, философия религии и религиоведение. Философы и теологи не могут научно исследовать то, что могут исследовать религиоведы. В свою очередь, религиоведу недоступно богословие в силу различия оптики, инструментария и методов, поэтому картина научного знания о религии будет неполна без участия всех этих трех сфер знаний.
Верующий ученый на любом из этих трех путей – богословия, философии религии и религиоведения – будет чувствовать, что его исследования не охватывают религиозную жизнь до конца, не исчерпывают ее. Поэтому у религиоведов всегда есть интерес к богословию и философии, а у богословов – интерес к религиоведению как попытке приблизиться к живой, а не нормативной религиозности, а также к философии как интеллектуальному обоснованию мира.
Эту проблему недостаточности любого из этих подходов не раз пытались решить путем их синтеза. Так, например, возникла феноменология религии, которая в первой половине XX века пленяла многих интеллектуалов. Однако все попытки синтеза и компенсации ограниченности этих подходов оказывались нежизнеспособными.
В этой ситуации недостаточности каждого подхода и при этом невозможности их совмещения и одновременного функционирования, наша кафедра нашла особую и, как кажется, интересную и вполне жизнеспособную модель решения этой проблемы: мы не пытаемся их синтезировать в рамках отдельных исследований, но и не пытаемся делать вид, что не существует других подходов. Это одно из продуктивных наших начинаний.
Вообще, мне очень дорог на нашем факультете пафос взаимного интереса и взаимного слышания. Это очень характерная и значимая черта жизни нашей кафедры и жизни всего богословского факультета.
– Как, в какой форме осуществляется этот диалог?
– Помню, что, когда я сам был студентом, каждую пятницу по вечерам проходил научно-методологический семинар богословского факультета, куда приходили заведующие кафедрами, профессора, преподаватели, студенты, и каждое заседание этого семинара было посвящено обсуждению отдельного доклада или какой-то темы из разных областей – по библеистике, по истории Церкви, по философии и так далее. На этот семинар приезжали исследователи мирового масштаба – Джон Милбанк, Владимир Живов, и все сообщество нашего факультета имело возможность задавать вопросы, дискутировать.
– Это позволяло факультету осознать себя как целостное, не только образовательное, но и научное сообщество?
– И факультету, и отдельным подразделениям.
Приведу в качестве примера работу нашей кафедры философии и религиоведения. С кафедрой аффилировано несколько самостоятельных исследовательских центров. С одной стороны, у нас есть группа преподавателей и студентов, которые занимаются исследованием философии, а есть научная лаборатория социологии религии, есть эмпирики – антропологи и религиоведы, которые ездят в тамбовские и не только тамбовские деревни и изучают их быт. Важно, что это не просто отдельные исследователи, а микросообщества и что каждое имеет выход на более масштабное профессиональное сообщество.
На нашей кафедре мы постоянно организуем диалог этих микросообществ между собой. Одной из площадок для общения является еженедельный кафедральный семинар, где собираются для обсуждения докладов преподаватели и студенты кафедры, представляющие разные темы и направления. Этот диалог проявляется и в обсуждении студенческих работ, когда, например, философ или антрополог может высказать свое критическое мнение о работе по социологии религии. Сначала кажется, что представляющие разные научные области исследователи смотрят на вещи совсем с разных углов, так что им трудно понять друг друга, но потом, по мере развития обсуждения, этот диалог и осознанная открытость взаимной критике дают очень хорошие и интересные результаты.
Кроме кафедрального семинара и обсуждения студенческих работ мы проводим и другие научные семинары, где стремимся обмениваться своим научным опытом.
– Как бы Вы объяснили, зачем православному вузу нужен религиоведческий профиль?
– Если конфессиональный университет старается не только быть богословским институтом, но предложить некий универсум элементарного знания вокруг религии, то религиоведение является необходимым компонентом в перечне программ.
Вообще, за этим традиционным вопросом: «Зачем православному вузу религиоведение?», как мне кажется, кроется недоразумение, одна из двух крайностей. Первая крайность видит в религиоведении исключительно наследие научного атеизма, но религиоведение – это не атеизм и не критика религии. Возможно, такое впечатление у некоторых складывается потому, что многие религиоведы используют методологический принцип исключенного трансцендентного: нужно изучать религию так, как если бы Бога не было – это популярная формулировка.
Но здесь дело не в том, что отсутствие Бога становится гипотезой, которую религиоведение хочет проверить, или той мировоззренческой установкой, из которой религиоведение исходит, – нет, речь о том, что у религиоведения есть свой, довольно узкий познавательный интерес. Религиоведение изучает не религию как таковую. Я бы сказал, что ни одна наука, даже теология не может изучать религию как таковую во всем многообразии. Религиоведение изучает, возможно, наиболее пресный, наиболее приземленный, но тем не менее очень важный аспект религии, а именно ее эмпирическое проявление, то есть то, как религиозная жизнь показывает себя в нашей человеческой земной реальности.
В этом смысле богословие и религиоведение можно различить как науки о должном и о сущем. Богослов формулирует некоторые нормативные константы религиозного сознания, а религиовед скорее интересуется тем, как это проявляется в повседневной жизни.
В связи с этим у заведующего нашей кафедрой Константина Михайловича Антонова опубликована программная статья «Зачем Церкви религиоведение?». В ней Константин Михайлович показывает, как религиоведение, оставаясь самим собой, то есть не превращаясь в псевдоморфозы «христианского религиоведения», «церковного религиоведения», оставаясь принципиально светской наукой, способно отвечать на живые и насущные запросы Церкви как живого, богочеловеческого организма, который существует в истории здесь и сейчас.
Так что первое недоумение насчет религиоведения – это отчасти исторический штамп, отчасти недоразумение и недопонимание инструментария и границ познания религиоведения.
– А какая вторая крайность?
– Вторая крайность видит в религиоведении и в православном университете что-то такое, что должно быть подчинено Церкви. Иногда можно слышать у абитуриентов сомнения, можно ли здесь будет адекватно изучать другие религии, не должен ли я буду критически оценивать другие религии с точки зрения православия. На это следует ответить, что одним из ключевых принципов нашего университета является принцип академической свободы и ценности научного знания. В этом смысле для нас важно сохранять чистоту религиоведения как научного знания.
Важно понимать, что религиоведческое сообщество сегодня принципиально неоднородно: существует множество разных модусов существования религиоведения – и в научном, и в образовательном плане.
Мы неслучайно назвали наш религиоведческий профиль «Религия в контексте гуманитарного знания». Тем самым мы позиционируем религиоведение не как самостоятельную науку, которая обладает собственным набором инструментов, понятий, категорий и методов, скорее нас интересует срез или спектр современного гуманитарного знания о религии – то, как разные области гуманитарного знания могут сегодня проблематизировать и изучать религию.
Наши студенты могут выбрать для специализации один из трех тематических профилей – социологический, философский или исторический, где действующие исследователи вводят их в профессиональное сообщество и оснащают не просто знаниями и широким кругозором, но и реальными инструментами исследования. Таким образом студенты во время обучения не только узнают многообразие подходов к религии, но и получают возможность стать специалистами в одном из этих направлений.
– Гуманитарное образование – это, как кажется, всегда некая миссия в мире. Какая миссия у наших религиоведов в современном мире?
– С самого начала наш университет стремился подготовить верующих специалистов – христиан, которые могли бы трудиться на всевозможных поприщах: быть учеными, быть учителями в школе и в вузе, администраторами в муниципальных учреждениях, книгоиздателями, катехизаторами и так далее, чтобы они могли нести свет христианского свидетельства в разных областях жизни.
В этом смысле религиовед сегодня – это востребованный эксперт в области религии: в журналистике, в муниципальном направлении, в социальной сфере, где все более нарастает значение религиозного фактора. В журналистике нужны специалисты, которые могут адекватно высказываться о религиозной жизни, в педагогике нужны люди, которые смогут адекватно транслировать религиозные смыслы, в области государственного и муниципального направления нужны люди, которые понимают, как устроена религиозная жизнь, понимают ее логику.
– То есть религиовед в этих областях может то, что не может человек с теологическим образованием?
– Религиоведение обладает особой задачей, особой миссией: оно помогает показать современному верующему человеку то многообразие, которое существует в современной науке и современной культуре. Например, человеку, выросшему в церковной среде, оно дает шанс (возможно впервые!) узнать многообразие существующих точек зрения. Причем не просто узнать, какие есть оппоненты у Церкви, а досконально узнать их точки зрения, осуществить их качественную критическую рефлексию, чтобы быть готовым вступить в диалог и с ними.
Современный мир принципиально неоднороден, полифоничен, и любой голос, даже голос Церкви, должен встраиваться в многообразие существующих голосов. Религиоведение здесь, мне кажется, является таким связующим мостом, или, можно сказать, «учителем языков».
– Как устроен учебный план религиоведческого бакалавриата?
– Наш учебный план предполагает четыре крупных блока. С одной стороны, это дисциплины, без которых невозможно высшее образование: история, философия, безопасность жизнедеятельности и другие общие дисциплины.
В этом общем блоке очень большое внимание уделяется изучению иностранных языков, так как заниматься религиоведением, если не читаешь на других языках, невозможно. Гуманитарное знание в принципе предполагает владение языками, поэтому у нас изучаются и новые, и древние языки. Из древних обязательным языком является латинский. Современные языки – английский и немецкий – чередуются от года к году; например, у тех, кто поступит в 2024 году, основным современным языком будет английский. Те, кто успешно осваивает программу основного иностранного языка, могут получить дополнительный диплом переводчика в профессиональной сфере. Кроме обязательного немецкого или английского у студентов есть возможность изучать и другие современные и древние языки.
Второй основной пласт – это богословские дисциплины. Богословие, христианское богословие – неотъемлемая часть религиоведения, которая есть на всех религиозных отделениях и в России, и в мире. У нас это имеет особый смысл, поскольку религиоведение в ПСТГУ существует на богословском факультете и мы воспринимаем это не как какую-то формальность, а как необходимый элемент диалога внутри факультета. Поэтому нам очень важно, чтобы студенты-религиоведы были в курсе богословия, взаимодействовали с преподавателями и студентами-теологами. В плане содержания и тематического охвата мы стремимся к тому, чтобы круг богословских дисциплин примерно соответствовал кругу, который изучается на богословских направлениях. Разница только в глубине погружения, в том, что зачастую религиоведы осваивают эти темы в формате лекций, а не семинаров.
Третий, важнейший, блок – это религиоведческие дисциплины, обзор существующих подходов разных наук к религии. Ключевой дисциплиной, центральной и наиболее объемной в учебном плане является «История религий»: изучаются все элементы религии начиная с наиболее архаических форм и заканчивая традиционной современной религиозностью. Этот курс читают представители разных сфер религиоведения для того, чтобы каждый этап истории религии был освещен экспертами в этой области. Также изучаются социология религии, антропология религии, психология религии, экономика, право и так далее.
Четвертый блок – это профильные семинары по социологии, философии и истории религии, где студенты занимаются с представителями именно этих направлений, совершенствуя свое профессиональное мастерство.
К моменту завершения программы наши студенты приобретают три основные компетенции:
- прекрасная языковая подготовка. Мы действительно уделяем большое внимание языковой подготовке наших студентов, так что они потом довольно легко осваивают другие языки, если это необходимо в их работе;
- аналитическая мысль. Мы придаем огромное значение умению работать с текстами, анализировать их и писать глубокие научные, аналитические тексты, то есть не просто излагать, не просто пересказывать мысли, почерпнутые в другом месте, но и уметь делать какие-то новые наблюдения, выдвигать гипотезы и проверять их. Это и прирост знания, и порождение смыслов.
- работа с религиозными смыслами. Наши студенты становятся экспертами в самой интересной, самой важной области: они узнают человека в самой глубокой его сути.
– Существует ли типичный портрет студента-религиоведа?
– Я давно для себя пытаюсь определить, каков наш студент, но это довольно трудно сделать. Можно выделить два основных паттерна: первый – это человек из церковной среды, который стремится через образование получить доступ к более широкому культурному кругозору, второй – это человек с уже сложившимся интересом к культуре или определенным религиозным традициям. Важно оговорить, что религиоведение, как и любое фундаментальное гуманитарное образование, значимо не тем, что человек научился делать, а тем, кем человек становится. Гуманитарное образование – это искусство обращения со смыслами и искусство овладения собственной человечностью.
– Есть ли какие-то трудные моменты в обучении, к которым абитуриентам стоит быть заранее готовым?
– Ежегодно вижу, что одной из основных трудностей для студентов является создание письменных работ: оно требует умения самоорганизоваться, владеть своим временем, заставлять себя все делать вовремя. Правда, хочу сразу отметить, что, когда в университете бывают проверки со стороны надзирающих инстанций, приходящие эксперты всегда обращают внимание на качество письменных работ наших студентом. Эксперты говорят, что работы наших студентов выполнены на очень высоком академическом уровне, то есть свидетельствуют о качестве получаемого ими образования.
Помимо таких проблем, которые студентов волнуют в их учебной жизни, я бы отметил экзистенциальные проблемы. Человек, который четыре года профессионально занимается религией, может столкнуться с двумя опасностями:
- если этот человек очень глубоко верующий, он может почувствовать какой-то конфликт науки и своей веры и будет вынужден решать этот конфликт. Но, на мой взгляд, для верующего человека очень важно пройти через этот конфликт: это дает возможность не то чтобы проверить свою веру на прочность, но осознать ее и сделать ее более глубокой;
- с другой стороны, есть опасность привыкания к религиозным смыслам, когда это уже становится эквилибристикой словами, когда за множеством текстов и множеством подходов теряется тот живой нерв, который только и делает религию религией.
Кроме того, можно сказать о проблеме получения образования вообще. Преподаватель порой транслирует безличное, очень тяжеловесное знание, которое пытается поработить студента, и студент иногда превращается в «реципиента знания». Но студенту очень важно относить это знание к своей жизни и понимать, что знание жизненно важно в первую очередь для него. Я всегда говорю своим студентам, что они должны вести борьбу за свою субъектность, вести борьбу за свою жизнь в мире.
– Кроме научного диалога, в который кафедра философии и религиоведения старается сразу включить своих студентов, есть ли на кафедре человеческий диалог: могут ли студенты прийти на кафедру со своими проблемами?
– Все наши преподаватели открыты к диалогу – как к учебному, так и к личному и мировоззренческому. Нередко у студентов возникают трудности с учебой и самоорганизацией, потому что им еще только нужно научиться осваивать большой объем материала и выполнять письменные работы, и я готов свидетельствовать о подвижнической готовности наших преподавателей в таких случаях встречаться со студентами, поддерживать и объяснять, что надо делать. К сожалению, зачастую проблема студентов не в том, что они не могут решить свои проблемы, а в том, что они не хотят их решать.
Что касается больших мировоззренческих проблем, которые, естественно, тоже возникают, – здесь мы придаем большое значение неформальному общению преподавателей со студентами. Мы вместе ходим на интересные мероприятия, устраиваем совместные чаепития и пытаемся обсуждать наши интересы и проблемы.
Очень важно, что у нас церковный университет, это значит, что идет богослужебная жизнь и есть чрезвычайно ценная традиция духовничества. Мне кажется, это очень помогает студентам, которые изучают религиозную теорию, постоянно чувствовать не только кабинетное, книжное знание религии, но и непосредственно религиозную жизнь.
Беседовала Василиса Соловьева
Материал подготовлен редакцией сайта ПСТГУ
Сайт ПСТГУ: https://pstgu.ru/
