Несмотря на дневную жару, ночи в степи были холодными и это не переставало удивлять княжича Василия. Казалось кто-то невидимый, едва заходило солнце, тушил небесный очаг, погружая мир в холод до утра. Василий зябко ежился под длинным, но почти не сохранявшим тепло, плащом. Следом за ним, в точно таком же одеянии, крался Сысойка. Позади раздавался неясный шум, но Василий знал, что не он тому виной и не по его душу раздаются приглушенные крики. По уговору с дядькой Кирдяпой, едва поднялась в означенную ночь на улице постоялых дворов суматоха, Василий с Сысойкой выскользнули в ночь. Волновался Василий, удастся ли дядьке уйти от преследователей, ведь нарочно уводил он татарскую стражу за собой. Однако азарт, овладевший им вытеснял постепенно тревожные мысли.
До означенного места добрались без приключений. Сысойка отыскал, по подсказанным дядькой Кирдяпой приметам, дверь, отрывисто стукнул в нее два раза, как было оговорено. Она отворилась без скрипа, выпуская беглецов наружу через проход в толстой, каменной стене.
На другой стороне стоял человек в черном. Лицо его закрывала повязка, так что поблёскивали в лунном свете только белки глаз. "Шайтан!" - подумал Василий про этого человека, невольно подбирая ему прозвище, слышанное в этих местах.
Человек не сказал ни слова, сунул им в руки по тугому и довольно увесистому тюку, махнул рукой, приглашая следовать за собой. Шли довольно долго и все так же молча, наконец незнакомец привел их к оврагу, в низине которого паслись два коня. Сысойка подскочил к животным, ухватился за уздечки. Василий обернулся, намереваясь поблагодарить проводника, но того и след простыл.
-Истинный шайтан! - тихо произнес княжич, испытывая в душе суеверный страх.
-Пора нам, как бы не хватились! - сказал Сысойка, не разобравший, что произнес хозяин и подал Василию повод одного коня.
Дядька Кирдяпа подсказал ему ориентиры по звездам, да велел ехать только ночами. Татары опасались темного времени суток, предпочитая проводить его у костров или в становищах, сбившись в кучу. Ночь принадлежала темным силам, да якшающимся с ними шаманам. И это обстоятельство сейчас играло на руку Василию.
В то время, как московский княжич спешил очутиться подальше от опостылевших ордынских стен, Василий Кирдяпа уводил за собой погоню. Сколько мог выжимал он из коня, которого смог достать, однако и не давал погоне потерять себя из виду. Изматывался сам и изматывал татар, надеясь, что делает это не напрасно. Недавнее предательство, сотворенное им вместе с братом Симеоном, клеймом жгло сердце. Не мог он вернуться на родину, оставив в Орде племянника, во многом несшего тяжкую повинность и по его вине. Порой промелькала мысль, а что было бы, если бы Тохтамыш повел себя с ними как обещал вначале? Если бы не стал грабить и жечь Москву, а позволил управлять в ней им, сыновьям Дмитрия Суздальского? Судьбы побежденных правителей незавидны, как и судьбы их детей. Там, где власть и богатства, нет места жалости и милосердию. Это Кирдяпа знал точно, а потому содрогался от осознания в какой грех едва не вовлекли его алчность и высокомерие. Может даже благодарен был немного Тохтамышу, что тот, своим вероломством, спас его от неминуемого душегубства.
Конь под ним хрипел, изо рта его пошла розовая пена, большие глаза налились кровью. "Вот и все!" - подумал Василий, соскакивая с несчастного животного и пускаясь бегом, в надежде укрыться в высокой, степной траве. Не успел. Его заметили. Он понял это по раздавшемуся позади, торжествующему свисту и крикам на гортанном языке. Настигли Кирдяпу быстро, безжалостно скрутили, надавали пинков с тумаками. Обратно везли как пленную холопку, перекинув поперек седла. Кирдяпа понимал, что теперь жизнь его висит на волоске и, вероятно, зависит от слова Тохтамыша, иначе убили бы сразу. Кирдяпа удивлялся сам себе - смерть за плечами, а его волнует только успел ли Василий уйти на безопасное расстояние? Не хотелось отдать свою жизнь напрасно...
Княгиня Евдокия благополучно разрешилась от бремени, подарив мужу очередного наследника, названного Петром. В честь рождения княжича звонили на Москве колокола отстроенных вновь часовен, народ гулял, радуясь выставленному по приказу князя Дмитрия на улицы, угощению. Жизнь брала свое, забылись понемногу взаимные обиды, прошлые ошибки. Москва, в очередной раз восставала из пепла, как легендарная птица Феникс.
Радовались детям князь и княгиня. Готовили приданное для Софьюшки, наставляли подрастающих Юрия, Марию и Анастасию, умилялись младшеньким - Андрею и Петру. И все время ждали вестей из Орды. Князь Дмитрий постоянно слал в Орду бояр знатных, однако их до Василия не допускали, ограничиваясь сообщением о том, что княжич жив и здоров, да разрешая послам получить в подтверждение писанную лично Василием грамоту.
Бывали и неприятности. После смерти литовского князя Ольгерда, вдова его, Ульяна Александровна, дочь тверского князя, видимо рассуждавшая, что худой мир лучше доброй войны, озаботилась тем, чтобы породниться с Москвой. Вражда, царившая между Москвой и Литвой, изрядно мешала развитию обеих земель. В Москву прибыли сваты с просьбой выдать за князя Ягайло одну из дочерей князя Дмитрия. Это произошло вскоре после удачного договора о женитьбе детей князей Рязанского и Московского. Княжна Софья уже была обещана сыну Олега рязанскому, а потому настала очередь Марии, когда-то посмеивающейся над растерянностью и страхом старшей сестры. Узнав цель визита литовцев, Мария устроила матери форменную истерику, о чем конечно послам никто не сообщил.
Евдокия прекрасно понимала, что отказываться от такого союза нельзя, потому принялась всячески увещевать дочь, наставляя ее вести себя, как подобает девице ее положения. Говорил с дочерью и Дмитрий, пообещав, что как и с Софьей, выторгует у жениха время до свадьбы. Отец сдержал свое обещание и Мария, видя как послы отъезжают с теремного двора, вздохнула с облегчением. Ей и дела не было, что брак этот давал Москве, впрочем как и Литве, сильного союзника. Юную девушку заботило лишь собственное будущее. В ту пору они очень сошлись с Софьей, вдруг обнаружив, что судьбы их схожи, и обеим предстоит скоро покинуть отчий дом. Софья, в женихи которой достался почти ровесник, готова была принять будущего мужа, как и подобает, тем более, что ей доносили, что Федор Суздальский хорош собою. Ягайло же было почти тридцать лет, что для девушки, которой еще и одиннадцати годков не исполнилось, казалось глубокой старостью. Отец обещал, что до тринадцати лет она, как и Софья, будет жить в родительском доме. Софья старалась подбодрить сестру, через боярских дочек, наводила справки о Ягайло и передавала Марии только хорошие отзывы о будущем муже.
-Говорят, что князь Ягайло весьма хорош собой, высок, строен! - шептала Софья Марии в девичьей светлице, наедине.
-Отчего ж до сих пор не женился? - огрызалась Мария.
-Много в войнах учувствовал, вот и не успел! - спешила оправдать будущего зятя Софья, которая и не думала об этом странном факте, - Еще говорят, что Ягайло умен очень и не жаден. Народ его любит!
Старания Софьи возымели действие и скоро Мария начала воспринимать предстоящее замужество спокойнее, смиряясь со своей участью.
А через год пришло известие, что вопреки договору, князь Ягайло женился на польской королеве Ядвиге, став тем самым, еще и польским королем. Для Марии, уже свыкшейся с мыслью о браке, это стало вторым ударом. Вопреки ожиданиям родных, девушка несколько дней лила горькие слезы и корила подлого предателя, на чем свет стоит.
Княжич Юрий, пытаясь неуклюже успокоить сестру, сказал, что все устроилось лучшим образом, и получил от нее такой нагоняй, что удивился женской непостоянности и решил на будущее, осторожнее быть в своих высказываниях.
Едва Мария начала приходить в себя, и на ее лице стала появляться редкая улыбка, как прискакал взмыленный гонец из Орды, с вестью о бегстве Василия. Новость эта переполошила весь княжеский двор, уложила в постель княгиню Евдокию. Думала самое страшное пережила, проводив сына в Орду, однако долгое время получая оттуда вести о его здоровье, понемногу смирилась. А теперь не знала где он, что с ним, жив ли...
Дмитрий Иванович волновался не меньше жены, только носил все в себе. Ему рассказали и про Василия Кирдяпу, устроившего побег сыну и Дмитрий не знал благодарить Кирдяпу за такой поступок, или ругать. Княжич Юрий, которого теперь отец допускал до всех важных государственных дел, ликовал, восхищаясь поступком брата. Василий вырос в его глазах в героя и Юрий верил, что совсем скоро брат вернется в Москву, окутанный славой.
Но больше вестей не было. Каждый день проходил в тревожном ожидании и заканчивался разочарованием. Княгиня Евдокия, жгла множество свечей, молясь о благополучии сына. Хотела ехать к игумену Сергию, да боялась покинуть Москву, страшась пропустить возвращение Василия. Сергий сам прислал весть, мол Господь не оставит отрока Василия, укажет путь к отчему дому. Но впервые его слова не смогли успокоить княгиню. Она перестала есть, сидела целыми днями у оконца на верхнем ярусе терема, до рези в глазах вглядываясь в дорогу, что вела к терему от городских ворот. Дмитрий беспокоился, пытался вразумить жену. Ее худоба, осунувшееся лицо, на котором сверкали огромные глаза, пугали его. На их счастье, через некоторое время, показавшееся несчастным родителям бесконечным, прибыл гонец от господаря Молдавского, Петра Мушаты, с вестью о том, что княжич Василий, преодолев множество земель, попал под его крыло и прибывает под защитой господаря в добром здравии. Прислал весточку и сам Василий, начертав на листе приветствия отцу и матери. Плакала от радости Евдокия, прижимая к груди заветный листочек. Хмурился князь Дмитрий, понимая, что в послании ни слова не сказано о возвращении Василия домой...
Поддержать автора можно с помощью перевода на карту ЮМани: 2204120116170354