Василию долгое бегство из Орды запомнилось плохо. Ехали ночами. В первые дни, с наступлением дня оставляли коней подальше от места ночевки, на свой страх и риск, остаться без лошадей. Но спать рядом с животными значило привлечь внимание, на оставив себе шанса остаться незамеченными. Измученные проваливались в тревожный сон, особенно тяжело приходилось Василию. Стоило только сну начать смеживать веки, как казалось, что чья-то тень накрывает его, слышался шорох кого-то невидимого, подкрадывающегося. Он вздрагивал, открывал глаза, ожидая увидеть над собой злое, узкоглазое, желтоватое татарское лицо. Но тени отбрасывали парившие в небе птицы, а шорох был всего лишь ветром, колыхавшим высокие степные травы. Сысойка спал крепко, однако стоило Василию тронуть его в плечо, как вскакивал, хватался за узкий, длинный нож, висевший на поясе.
Не сразу Сысойка понял, что княжич не отдыхает. Пока Василий, однажды, не свалился с коня, уснув сидя, убаюканный мерным шагом лошади и ночной прохладой, он и не подозревал, что Василий почти не спит.
-Ты вот что, княжич, спи, а я покуда покараулю! - сказал Сысойка, расстилая для Василия на земле телогрею.
-А ты как же? - спросил Василий, заплетающимся от усталости языком.
-Давай по очереди спать - так опасность не пропустим!
Василий удивился, что такая мысль не пришла ему самому в голову, но долго не кручинился, провалился в спасительный сон.
Дальнейшие дни были похожи один на другой. Несколько раз они слышали проезжающие неподалеку отряды татар, видели ночами огни костров, но встречные явно не искали их, направлялись по своим делам. Постепенно степь менялась, местность становилась холмистой, потом показались горы и ехать ночами стало опасно. Татар почти не попадалось, и беглецы, окончательно уверовав, что погоня им не грозит, спокойно передвигались днем.
Они взобрались на невысокую скалу и тут их взорам предстало нечто, доселе невидимое. Внизу, о скалы, билась вода. Она издавала грозный рокот, поднималась сама собою, и обрушивалась к подножию скалы, разбивалась об нее. Волны Василий и Сысойка видели и раньше, на Оке, при сильном ветре. Но сейчас и ветра-то никакого не было, а волна была такая, словно вокруг бушевала буря.
-Так вот оно какое - море -окиян! - сказал Василий.
Сердце его разрывалось от восторга, перед этой неизмеримой силой природы, о которой слагали песни перехожие калики. Грудь вздымалась и опадала в такт набегавшим волнам. Сысойку же сила моря испугала, он боязливо перекрестился, на всякий случай сплюнул через плечо.
Дальше ехали не упуская море из виду, то удаляясь, чтобы обойти крутые береговые утесы, то спускаясь к самой воде. Постепенно шум волн стал привычным, ласкающим слух. До конца своей жизни помнил Василий море, бредил им, хоть и любил свою родную землю и ни на что не согласился бы ее променять.
Им попадались на пути прибрежные селения, и большие, и совсем крохотные, состоящие из нескольких домов, но заходить в них и встречаться с местными жителями они опасались. Знали про басурманские племена, обитающие в этих местах, не желали подвергать себя напрасной опасности - вдруг схватят и отвезут обратно в Орду, в надежде получить выкуп.
Если бы кто-то из знавших Василия или Сысойку увидел их сейчас, то не за что не признал бы, так сильно они изменились за время пути. Оба вытянулись, похудели, стали жилистыми, лица загорели, огрубели. Назвать их отроками уже было нельзя - то были молодые, закаленные странствием мужчины. Запасы давно кончились и выживали они лишь благодаря Сысойке, который умел ставить силки на зверя и обладал безошибочным чутьем, где именно надо устроить ловушку, чтобы полакомиться на утро жареным на костре мясом.
Наконец впереди показался город, расположившийся прямо на берегу моря. Василий понял, что они добрались наконец до того места, где можно попросить помощи. Над городом возвышался храм, купол которого был увенчан позолоченным крестом.
К ним отнеслись настороженно, окружили, лопотали что-то на чужом, странном языке. Однако бить не стали, только отобрали ножи, повели куда-то. Около собора, что увидел Василий издали, их встретил "поп", другого названия Василий для этого человека не нашел. Был он в черном одеянии, без признака пышности, только на груди золоченый крест. Поп тоже что-то проговорил на непонятном языке.
-Княжич я, русский, православный! - в сердцах почти крикнул Василий.
Поп прислушался к его речи и произнес на ломанном русском.
-Скажи еще раз, медленно, кто ты есть?
-Я княжич Василий, сын московского князя Дмитрия! Сбежал от татар, домой направляюсь! - Василий говорил медленно и громко, словно от громкости его голоса зависело поймут его или нет.
-Княжич... - задумчиво протянул поп, потом обратился к сопровождавшим Василия людям на своем языке.
-Тебя отвезут к господарю Петру! - снова посмотрел на Василия поп, - Только он решит, что с тобой делать!
Им дали помыться, поесть и в карете повезли вглубь страны, прочь от моря. Василий к тому моменту уже понял, что находится в Молдавии, слыхал раньше, что у них князья господарями зовутся, наука, полученная в отчем доме не прошла даром, сгодилась. Главное, что тут верили в того же Бога, что на Руси, а значит не причинят вреда. И все же тут все отличалось от родной Москвы. Другими были улицы, дома. Господарь жил в мрачном замке, лишенном украшений, окруженном башенками- бойницами. Глазу не за что было зацепиться - сплошной серый камень. Только стекла узких окон, кое-где, были из разноцветного стекла.
Правитель этих земель радушно встретил княжича Василия, упрежденный вестью от того попа, который на деле оказался настоятелем местного храма. Он усадил гостя за богато накрытый стол и заговорил через толмача.
-Рад принимать у себя сына великого князя Московского! Мы наслышаны о подвигах твоего отца - разбить самого Мамая! Такое подсильно только сильнейшему правителю.
Толмач переводил, а сам не сводил с Василия восхищенного взгляда, улыбался. Княжичу даже не по себе сделалось, но он старался сосредоточить все свое внимание на господаре.
-Благодарю за теплый прием, князь! - Василий именовал молдавского господаря привычным для себя титулом, - Отец мой щедро наградит тебя за гостеприимство!
-Я тут же пошлю в Москву весть о том, что ты жив, порадую родителей!
-Мне бы самому скорее в путь...- начал было Василий, но Петр прервал его.
-Отдохни - вон какой путь нелегкий выдержал! От Орды до нас - неблизко! Расскажешь мне все, что видел, пережил! Дождемся наказа от твоего отца, тогда и решим, что делать! До Москвы дальше чем до Орды отсюда, да по местам где много всякого поганого люда обитает. Сгинешь в пути, как я перед князем Дмитрием оправдаюсь?
Василий слушал благодушные речи господаря, но уже понимал, что из одной тюрьмы, нежданно попал в другую. Речи Петра, сладкие, никак не вязались с жестким, испытующим взглядом, которым он сверлил юношу. Оставалось только смириться, да снова лелеять мысль о побеге.
Молдавский господарь Петр, видно прочитал на лице Василия невысказанное возмущение и крамольные мысли о побеге. Охраны приставил в княжичу, поболе чем в орде у него была. Правда приставил к нему и толмача, чтобы любая нужда княжича была исполнена, дал слуг, выделил целое подворье.
Как только княжич расположился на свое новое жилье, толмач решился заговорить с ним не о деле.
-Как любо, князь, наконец-то своих встретить! - сказал он.
Василий, до того почти не обращавший на толмача внимания, удивился.
-А ты что, русский что ли?
-Русский, княжич, на Оке вырос!
-Как же ты тут оказался?
-А, занесла нелегкая судьбина! Нашу деревню татарва пограбила, меня в полон увели, мне десяток годков только было. Нас, детей угнанных, они в Кафу повели, на продажу. Да только по пути мор случился, начали пленники Богу душу отдавать. Так они, проклятые, чтобы весь товар по пути не схоронить, продали нас, оставшихся, первым попавшимся купцам. Те меня сюда привезли, в услужение продали. А как тут поняли, что я к грамоте способный, а особливо к языкам, учить начали. Вот и дослужился я до толмача.
Он тараторил радостно, словно был судьбой обласкан сверх меры, а Василий думал. "Значит и здесь полонные русские живут, как у татар, как у турок треклятых! И православный господарь не торопится людей-единоверцев из полона на родную землю возвращать!" В душе вскипало возмущение. Ведь и он теперь по сути ничем не отличался от толмача, посажен в золотую клетку, под замок.
-Как звать-то тебя? - перебил Василий, все еще что-то говорившего толмача.
-Андриан!
-Андрейко, значится?
-Так мамка родная и кликала! - захлебывался юноша от восторга.
-А на Оку обратно хочется?
-Ой как хочется, княжич! От того так и возрадовался, тебя увидев! Думаю, заберет меня княжич с собой, на Русь!
Слово "Русь" прозвучало в его устах благоговейным трепетом, Василий смягчился, даже улыбнулся.
-Али не понял, что и сам я пленник теперь тут, поболе чем ты!
-Князь Дмитрий тебя вызволит, вот увидишь! Сговорятся они с господарем и отправят тебя на Москву!
Андрейко говорил уверенно и Василий немного воспрянул духом, поверив ему.
Поддержать автора можно с помощью перевода на карту ЮМани: 2204120116170354
или