Нина словно не расслышала просьбу свекрови о себе рассказать. Сделала вид, что не слышала. В двух словах чего расскажешь. Будет время у них ещё, обо всем поговорят. Она наклонилась к Васятке, начала поправлять на нем пальтишко.
Лошадь знала дорогу домой, бежала потихоньку, погонять не надо. Впереди перелесок, а там и до деревни рукой подать. Небольшой пригорочек, а с него вся деревня, как на ладони.
- А вот и деревня наша. Отсюда больно хорошо ее видно. Гляди, Нина.
Нина подняла голову, посмотрела вперед. Деревня и вправду была большая. Три улицы от старинной церкви без крестов, разбегались прямыми лучами в разные стороны. За улицей, что была справа, сразу за усадами, протекала речка. Не большая, но и не маленькая.
Деревья еще не распустились, но уже сейчас , по нежно-зеленому кружеву возле домов, было понятно, что утопает деревенька все лето в зелени.
- Ох, красота то какая! - Вырвалось у Нины.
- Что и говорить. Хорошо тут у нас.
Пока женщины разговаривали да рассматривали деревню, лошадь подкатила свою телегу к церкви.
- А церковь то давно пустует?
- Почти сразу после революции потихоньку разбирать начали. Помню, я девкой была, кресты с куполов скидывали. А мы дураки радовались. Чему радовались, сами не знали. Новая жизнь начинается. А про то, что принесет эта жизнь, мы и не думали. Бабы собрались, мужики. Вой стоял. Коммунистов то, что не побоялись наверх залезть, да кресты снимать, человек семь или восемь было. Теперь уж и не помню. Так проклятиями их осыпали. А те только посмеивались. Говорили, что переплавят кресты, металл будет. А из него чего хочешь наделают. Я еще подумала тогда, много ли железа из крестов то получится.
Клавдия задумалась, вспоминая то время. У них с Федькой аккурат тогда любовь начиналась. Мать ругалась на чем свет стоит. Отец Федькин был в числе тех, кто церковь рушил, да и сына за собой тянул. Как он, отец то коммунистом заделался, Клавдия не понимала. Все время жили они тихонечко, не нищета, но и богатства не имели. В деревне, почтитай, большинство так жили. Работаешь на своем наделе с утра до ночи до упаду, так и закрома к зиме полные. Но и такие были, что лето проспят да на завалинке просидят, а зимой плакаться начинают, что есть ребятишкам нечего.
Как то раз гуляли вечером Клавдия с Федькой, начал он лапать ее да приставать. Клавдия оборонялась, а Федька и говорит, что секрет большой знает. Если Клавка будет послушной, то скажет он ей этот секрет. Вечное женское любопытство взяло верх над страхом осуждения людского. Да и кто узнает про это. Она же никому не скажет.
Потихоньку перестала она сопротивляться.
- И чего хорошего в этом, - подумала Клавка, когда все свершилось и Федька довольный откинулся на траву рядом с ней. Так лежали они какое то время, глядели вверх на звезды.
- Федька, ты чего молчишь то. Что теперь будет.
- Да что будет то. Хочешь, женюсь я на тебе. Если боишься сраму да сплетен.
- Да как не бояться. Знаешь чай, как таких девок травят. На всю деревню позорище.
- Ну так я сватов хоть завтра пришлю к вам.
- Ты погоди сразу то. Я сперва сама все скажу матери. Мне то она ничего не сделает. Потаскает за космы, поругается да отступится. Она ведь тоже не захочет, чтоб слава про меня по деревне пошла. Я скажу тебе, как можно будет сватов засылать. А то отца твоего она и на порог не пустит. Помнишь, как проклинали тогда бабы всех, кто кресты с церкви сбрасывал. Она и так костерит меня все время, что я с тобой, безбожником , гуляю.
Федька засмеялся, потянулся было снова к Клаве. Но та оттолкнула его. А что же про секрет то он молчит. Чего ей сказать хотел. Так и сказала ему.
- Да слышал я, как мужики говорили, что в церкви склад сделать надо. А вот чтоб опять скандала не было, тихонько в церкви все иконы снять и сжечь их, чтобы никто не знал. А потом уж пусть охают да ругаются. Дело то сделано будет. Крестов нет, икон нет, какая это церковь.
- Федька, грех то это какой. Неужели отец твой Бога не боится. Иконы то в чем виноваты. Лучше бы людям их роздали.
- Ой, Клавка, не наше это дело. Жизнь то теперь другая началась. Умные люди говорят, что Бога нет, выдумали его.
Клаве тогда грустно стало совсем. Если такое случится, то мать ни за что не согласится ее замуж в семью безбожников отдать. И славы никакой не побоится.
- Ладно, пойду я домой. Мать опять ругать будет, что долго шлялась. Все время боится, что в подоле ей принесу..
На другой день Клавдия ходила потерянная совсем. Что ей делать, как быть, не знала. А время тянуть нечего. Иконы то в любой день сжечь могут. Мать за ужином посмотрела на девушку, какая то не такая она сегодня.
- А ну говори, что за беда приключилась. Чего весь день молчишь, слова от тебя не слышно.
Клава поняла, что самый подходящий момент пришел. И выложила матери все как есть. Сначала про себя с Федькой. Мать за сердце схватилась.
- Клавка, дитятко. Тебе ведь семнадцать годков только. Какое еще замуж. Сдурела девка совсем. Да за кого! За безбожника этого. Чего ждать то хорошего от него.
- Мама, он женится. А другой кто если засватает да женится. Позор мне на всю деревню будет. А потом еще и будет всю жизнь попрекать. Свет не мил станет. А Федька он хороший. Не обидит меня.
- Ох, Клавка, Клавка! Чего наделала то.
Мать ходила кругами по избе. Клава ждала, когда же она начнет колотить ее или за волосы таскать, но ничего этого не было. Она только плакала да приговаривала. Потом как то стихла, бессильно опустилась на лавку возле стола, положила руки на колени.
- Чего уж теперь реветь. Реви не реви, ничего не сделаешь. Время назад не воротишь. Пусть сватов присылает.
Клава обняла мать, та прижала ее к себе. Она ведь думала, что все не так будет. Жениха ей подсматривала. Был уж у нее на примете один, только Клавке пока не говорила об этом. А теперь все по другому получится.
- Мам, - заговорила Клава, когда мать немного успокоилась. - А мне вчера Федька по секрету сказал, что коммунисты иконы сжечь тайно хотят. Сами все снимут втихаря и сожгут. Ты только не говори никому, что Федька это сказал. А то и ему ни за что достанется. Да и отца его жалко. Опять проклинать будут.
Мать вскочила на ноги. Слезы на глазах высохли разом. Как же так. Люди они или нет. Их же матери в этой церкви крестили, венчали и детей своих они приносили сюда крестить. А тут такое задумали. Да что же это делается то. Надо что то делать. Нельзя допустить такое богохульство. Она приказала Клаве сидеть дома и носа на улицу не показывать. Сама же поднялась, сказала, чтоб не ждала ее, спать ложилась и ушла.
На другой день по деревне прокатился слух, что грабители ночью приезжали и все иконы из церкви украли. Говорят в городах теперь за них деньги большие дают, вот и грабят лихие люди церкви. Слух этот рос как снежный ком, обрастал новыми подробностями. Клавдия тогда даже мать спрашивать не стала, как все на самом деле было, куда иконы спрятали. Там ведь и большие были. Унесли все, что можно было унести. Остались только те, что написаны красками прямо на куполе, да вверху по стенам.
Через три дня, после кражи икон, в дом пришли сваты. Все было сделано по старинным обычаям, со свахой, с присказками. А потом и свадьбу сыграли. Расписали молодых в сельсовете. У жениха собрали стол, как полагается. И стала Клавдия в семнадцать лет замужней женщиной. А в положенное время родился у нее сынок Василий.
Молодые родители всматривались в личико младенца, рассматривали, на кого же он похож. А тот был не похож ни на мать, ни на отца. Смотрел на белый свет огромными глазищами, точь-в-точь как ангел, которых пишут на иконах. Клавина мать тогда так и сказала, что это Бог им такого сына дал за благое дело, которое они сделали. Ведь не скажи тогда Федька про иконы, так бы и сгорели они в костре.
Жила теперь Клава в Федькином доме. Жили ладно. Невестку родители не обижали. А уж как родился внучок, так первое время и делать ничего не заставляли по хозяйству. Свекровь всем в доме заправляла. Как то зимой поехал свекор с другими мужиками лес валить. Как уж там получилось, толком никто и рассказать не мог. Но придавило тогда свекра сосной падающей. Вроде макушкой задело, мужики еще посмеялись над ним, но работать он уже не мог, повезли его домой. А дома только попрощаться со всеми успел. И все.
Шептались бабы, что наказание это ему за содеянное. Вдову жалели, ничего ей не говорили. Она то не виновата. А та переживала сильно. Стала хворать, исхудала вся. Немного она мужа пережила. Собралась к нему. Молодые одни остались в родительском доме. Васятка подрастал.
Работали в колхозе. Немного радости в те годы было, но Клава на судьбу свою не жаловалась. Ни разу не пожалела, что замуж так рано выскочила. Федька ее словно перо жар птицы поймал. Что бы не начал делать, все у него получалось ладно. Скотина в доме велась. Даже в голодные годы семья не бедствовала. Жить бы да радоваться. Но война ворвалась во все семьи.
Провожала Клавдия сразу двоих. Васятка то уж вырос в ту пору, вместе с отцом в колхозе работал. До сих пор у нее в глазах, как грузовик увозил деревенских мужиков. Стоят отец с сыном в обнимку, машут белыми платками на прощание.
Клавдия уверена была, что скоро обратно все вернутся, ведь и в газетах и по радио говорили, что война будет недолгой. Надеялась, что обнимет своих мужиков. Да не случилось того. Немного ее Федор повоевал, как пришло извещение, что пропал он без вести. А потом, позже, в сорок третьем, пришла похоронка на Васятку, на сыночка единственного. Жить не хотелось. Да куда денешься, ночами ревела в подушку, а утром чуть свет на работу. Мужиков в колхозе не осталось, все легло на женские плечи.
Так и жила Клавдия все эти годы. А тут вдруг письмо от Нины. И вот уже сидит Васятка в телеге, глазенки от удивления еще больше стали. Все ему тут впервые.
- Ну вот мы, почитай, и дома.
Лошадь свернула на правую улицу. Проехали мимо десятка деревенских изб.
- А это наш дом, - Клавдия потянула вожжи и лошадь послушно свернула с дороги к одной из изб.