Этих трёх прекрасных гречанок называли "тремя грациями". Все они родились в семьях, где увлекались искусством, все блистали в Лондоне. Все отличались поразительной красотой, за которую и получили своё прозвище. И все имели отношение к братству художников-прерафаэлитов.
Младшая грация, Аглая Ионидес менее известна, хотя и она выступала в роли натурщицы, а также создавала ткани. Про её кузину, натурщицу и художницу Марию Спартали, я уже писала (её история - здесь). А сегодня мы познакомимся с третьей грацией, Марией Замбако, урождённой Кассаветти (1843-1914).
Что нужно музе? Вести самостоятельную жизнь. И у Марии это получилось. Получив наследство, она сделала то, о чём мечтала - уехала в Париж, чтобы заняться живописью и скульптурой (впоследствии она училась у Альфонса Легро и самого Огюста Родена!). Была ли она талантлива? Сорерменники считали, что да. Мария выставляла свои работы на крупных выставках, а её медали с изображением девичьих головок сейчас хранятся в коллекции Британского музея. Однако больше она известна всё-таки не как художница, а как модель.
Её первым поклонником был Джордж Дю Морье, писатель и карикатурист (кстати, дедушка писательница Дафны Дюморье). Его отзыв о Марии неоднозначен: мол, она «груба и неприступна, но очень талантлива, и просто потрясающе красива». В Париже она вышла замуж за доктора Замбако, родила двух детей, но через шесть лет оставила мужа и вернулась к матери в Лондон, захватив детей.
Сын и дочь были на попечении семьи, а она... Снова могла заниматься искусством. Мать Марии, Ефимия Кассаветти, была одной из покровительниц Россетти, дамой, хорошо известной в кругах прерафаэлитов. Она и познакомила дочь с художником Эдвардом Бёрн-Джонсом. Забегая вперёд, скажу, что даже когда у Марии и Эдварда начнётся роман, миссис Кассавети продолжала заказывать художнику картины.
Мария Замбако - под этой фамилией она войдёт в историю - была экзотически красивой. Бледная кожа, длинная шея и роскошные каштановые волосы, которые так ценили прерафаэлиты. Её писали и Россетти, и, позднее, Уистлер, но главным певцом её красоты стал Бёрн-Джонс, который влюбился в неё, что называется, без памяти, несмотря на то, что был женат. Мария была яркой, талантливой, дерзкой - и это его просто заворожило. Роман приходилось скрывать от жены, однако близкому кругу, конечно, всё было известно. Отношения были более чем бурными. Он любил, но не был свободен... а Мария хотела и требовала свободы.
Она уговаривала его уехать и жить на одном из греческих островов, упомянутых в "Одиссее", отдавшись искусству. Но разве мог достойный викторианец выбрать такой путь? Однажды, во время прогулки вдоль канала в Риджентс-парке, Мария стала угрожать, что примет лауданум, и бросится в воду. Однако полиция хорошо знала, что это место часто выбирают для того, чтобы покончить с собой, и поблизости как раз оказался полицейский. А дальше случилась трагикомическая сцена - истерика, попытка броситься в канал, успевший остановить Марию "бобби", с которым они катались по камням, неизвестно откуда взявшийся кузен Марии (вероятно, следивший за влюблёнными)... Кузен и смог навести порядок, забрал Марию с собой, а Эдвард отправился домой, где уже просто рухнул в обморок от нервного истощения.
Вместе с другом, Уильямом Моррисом, он решил уехать на время в Рим, чтобы прийти в себя, и язвительный Россетти писал другу, что «греческая дамочка бегала по всем его друзьям, завывая, как Кассандра». Но Бёрн-Джонс почувствовал себя плохо и они с Моррисом вынуждены были вернуться уже из Дувра.
С Марией они расстались. Впоследствии в воспоминаниях жены Бёрн-Джонса об этой истории и о Марии не будет ни слова (и правильно!). А он всю жизнь жалел, что не выбрал тот путь, который предлагала ему Мария, но смог прожить её как "достойный член общества", муж и отец. "Дети и картины - слишком важные дела для того, чтобы их делал один человек", - как-то написал он...
В дневниках современницы, правда, упоминается, что Бёрн-Джонс и Замбако работали в мастерских, расположенных по соседству, ещё десять лет. И впоследствии, когда она снова уехала жить в Париж, они встречались и дружески общались.
Однако главное, что Мария осталась в творчестве Бёрн-Джонса, как правило, в образе притягательной колдуньи. Даже когда в 1893 он переписывал повреждённую «Любовь среди развалин», он придал женской фигуре черты Марии Замбако...
Мария осталась жить в Париже. Она по-прежнему будет увлекаться искусством, у неё будет свой салон, и она переживёт того, кто любил её, на пятнадцать лет...
P.S. На моём канале по истории моды и костюма мы раскрываем секреты старинных нарядов!
