«— Ты ня серчай на мене и ня езди больша к мене. Ня к чему енто, токма время зря тратить да душу мотать себе и мене. Как сдохну — приедь, схорони по-человечески.
— Бать… — начала было Палаша.
Но кузнец поднялся и еще раз повторил:
— Ня к к чему енто, казал. Някто мене ня нужон! И я никому. Умирають усе вкруг мене. Устал я от ентого.
Встал и пошел — огромный мужик! Гора! А Пелагея явно увидела маленького, беспомощного, слабого мальчишку, который с самого раннего детства знал, что такое боль, и за которым смерть всю жизнь ходила по пятам. Вырос он ростом, а душою так и остался ребятенком».
Часть 23
Когда в хате было чисто убрано после ужина, Палаша вышла во двор покурить. Кутаясь в ветхую шаленку, с ней вышла и Варя.
— Ну как ты до отца-то сходила?
Палаша пожала плечом:
— Никак. Выгнал он меня. Обиженный он какой-то… на что? За что?
Варя кивнула:
— Знамо дело. Палашенька, ты не серчай на яво. Твой отец совсема больной родилси. Думали, помреть. Повитуха так и казала: ня жилец, прости Господи. Перекрестилась и ушла, даже подношение не взяла. Плохой знак. Повитуха ня бяреть, када знаеть, что умреть малец. Ох и хорошая повитуха была. Да ты яе помнишь! Тетка Груня, так она ишшо и таперича живая.
— Да ты что? — поразилась Пелагея.
— Да! Токма ужо ноги совсема ня ходють. Так от слухай дальша. Дохтуров ня было тада, да их и чичас нет. Первенцем был твой батька у Палаши, матери яво, значат. Тебе-то в честь яе он назвал.
Пелагея вздрогнула и поежилась, будто от холода.
— Змерзла? — спросила Варя и накинула половину своей шаленки на нее. Палаша тепло улыбнулась и прижалась к Варе.
— Ох и много Палашка с им горя хлебнула! — продолжила Варвара. — Скольки по бабкам-шептуньям ходила, в разные деревни ездила. Кто чавой скажеть про какую-нибудь знахарку, Палашка туда лятить ужо завтре, а то и севодни. Пылинки сдувала с Прошки, никаво ня сродила больша. Да и ня от ково было.
— Как так? — не поняла Пелагея. — А муж?
Варвара махнула рукой:
— Так муж яе, твой дед Колька, бросил с робятенком больным сразу жа! Ушел совсема из деревни-то. А бабка твоя усе с Прохором-то и маяласи одна. Някто ей ня помогал. От так. Он вредным вырос. Ой какой капризный был! Никаво ня любил, токма мамку. Ужо с яе он пылинки сдувал, када заболемши она. Усе для яе делал. Деревенские-то бабы шибко завидовали такому сыну! Да померла усе равно, Прошке токма лет семнадцать было. Красивый, ничаво ня кажу. Ужо здоровый тада, выходила яво мамка! Один осталси как перст. Кузнец наш местный пожалел и взял у подмастерья. Выучил и дочь свою отдал яму, Прасковью, стало быть, мамку твою, у жены. Поговаривають, што прежний наш кузнец поколачивал дажа Прошку! Чуть чавой ня так, и получал Прохор тумаков. А родители твои — шибко любили друг дружку оне. От так, Палашенька. Ня серчай на батьку. Шибко сбаловала яво Пелагея. Ой шибко! А потома и Прасковьюшка померла, да и Аксинья. Страшно яму усю жисть. Боится он любить-то. Понимашь ли ты?
— Спасибо тебе, Варенька, я не знала этого. Теперь, конечно, многое становится понятным. И злость его такая на весь белый свет, и отстраненность от людей. Но жили мы неплохо: грех жаловаться, все для нас делал, голодные и раздетые не ходили.
Пелагея замолчала. Варвара тоже не нарушала тишину, понимая, что ей нужно подумать над тем, что она только что услышала.
Пелагея закурила, но, затянувшись один раз, так больше и не прикоснулась к папиросе, она прогорела в ее руке.
— Давай укладываться, Варя, завтра рано вставать. А ты подумай над предложением деда.
Варвара фыркнула:
— Так он мене ишшо ничавой и ня предлагал.
— Предложит! — твердо сказала Пелагея.
…Рано утром все еще спали, а она, зябко ежась от утренней прохлады, самая первая вышла во двор и обомлела. На лавке рядом с хатой сидел Прохор и курил. Увидев дочку, он коротко бросил:
— Присядь-ка, Палашка!
Пелагея послушно села на почтительное расстояние. Сердце женщины колотилось как сумасшедшее. Зачем пришел, что сейчас скажет, чего от него ждать?
— Ты ня серчай на мене и ня езди больша к мене. Ня к чему енто, токма время зря тратить да душу мотать себе и мене. Как сдохну — приедь, схорони по-человечески.
— Бать… — начала было Палаша.
Но кузнец поднялся и еще раз повторил:
— Ня к к чему енто, казал. Някто мене ня нужон! И я никому. Умирають усе вкруг мене. Устал я от ентого.
Встал и пошел — огромный мужик! Гора! А Пелагея явно увидела маленького, беспомощного, слабого мальчишку, который с самого раннего детства знал, что такое боль, и за которым смерть всю жизнь ходила по пятам. Вырос он ростом, а душою так и остался ребятенком.
Палаша мелко перекрестила удаляющегося отца и прошептала:
— Храни тебя Господи!
Женщина прислонилась к гладким бревнам и прикрыла глаза.
Память услужливо преподнесла картинки из детства.
Вот она упала и разбила голову, отец схватил ее на руки и в считанные минуты оказался у повитухи. Прасковья, еле дыша, забежала следом.
Пелагея вспомнила глаза отца: как он был испуган, и даже пригрозил зачем-то повитухе:
— Ежеля чавой случится с Палашкой, прибью.
А потом болела сильно. Отец в город возил к доктору. Пелагея вспомнила, как отец выбросил цигарку и кинулся к ним: ну чавой с ей?
Мало что было вспомнить. Но было же!
Варвара уже поднялась и вышла на двор.
— Отец приходил, — промолвила Пелагея.
Варя всплеснула руками:
— Да ты што? И чавой? Ну ня томи жа…
— Да ничавой! — досадно ответила Пелагея. — Но ты знаешь, а меня будто отпустило. Твой рассказ… его приход. Не серчай, говорит. Одно слово, а у меня в душе будто что-то лопнуло, и дышать легче стало. Улетело словно что-то, покинуло меня. Отец он мне, а родителей не выбирают. Попросил больше не ездить. Не буду. А Зинку с Сонькой найду все же. Чуть попозже! Сейчас в деревне дел очень много. Вот и с Калмыковым повидаться надо. Коммунист он, говоришь?
Варвара кивнула.
— Надо его к работе партийной привлекать, и ячейку тут у вас создавать. Один он, не дело это. Так что хочет мой батька аль нет, а придется мне к вам еще приехать. А может, Петя приедет. Да, наверное, так будет лучше.
В этот момент Петро вышел из хаты:
— Чуть свет, а бабы разговоры разговаривают, — тепло улыбнулся он и обнял Пелагею. — Да еще и обо мне. Лестно мне, голубушка моя.
— О тебе! — подтвердила Варя. — А как жеть! Люблит она тебе, от и не слазишь с языка-то.
— Ладно, бабы! Хорош шутками отбрехиваться. Палаша, слышал я про Калмыкова, схожу до него сейчас.
— Вот и ладно, Петя! — обрадовалась Пелагея.
Тут и дед на шум из хаты вышел.
— Ну чавой вам нейметси? Ужо с утра рот проветриваете, шибко соскучились за ночь, штоль?
— Дед, — оживилась Палаша, увидев Тимоху, — вот при всех говорю. Нечего ходить вокруг да около. Согласная Варвара. Только сам скажи.
Дед растерялся, чего-то пробурчал под нос, скорее всего, обругал Пелагею по-доброму за такую прямоту.
Варя не засмущалась, а наоборот подбоченилась и выпалила:
— Ну чавой, дед? Осмелиси, аль нет?
— Ну чавой, чавой? От напали, бабы!
— Дед! — строго прикрикнула Пелагея.
Петр с улыбкой наблюдал за происходящим и вдруг сказал:
— Вот люблю я вас! Ох как люблю! И утро это люблю! И Родину нашу, и народ наш! Как мне любо все! Хорошо! Хорошо же! Мир! Добро! Любовь! Дед! — посмотрел на Тимоху. — Не тушуйся. Давай. Ну чего ты?
— Усе ужо усё знають, а дед кажи! Ох ты, Варька, и зараза! Но мене завсегда такия по душе быля. При усех спрошаю — поедешь, Варвара, со мной, до мене?
— Поеду, дед, но не севодни! Ты за мной приедь завтре хочь. Делов по шею. Сам знашь, с хозяйством управитьси, да на Нюрку усе оставить.
— Отвязу их, — дед кивнул на Пелагею и Петра, — и сразу до тебе снова. Усе подсоблю, однако.
Татьяна Алимова
Все части повести⬇️⬇️⬇️
Новым читателям канала предлагаю прочитать ⬇️⬇️⬇️
