Лето 1994 года
Катя была в раздумьях: оставалось всего ничего до того момента, когда начнётся приём документов, а она так и не решила, куда пойти учиться после окончания школы.
Аттестат у девушки был хоть и не с отличием, но вполне приличный. Можно было рискнуть и попытаться поступить в педагогический институт. Но Катя, во-первых, не чувствовала в себе сил и уверенности, чтобы остаться один на один с огромным городом.
А во-вторых, она продолжала надеяться на то, что Андрей сдержит обещание и приедет за ней. А значит, лучше поступить в Кунгурское педагогическое училище, и тогда они с Андреем закончат учёбу одновременно.
Возможно, если бы Андрей учился в Перми, это обстоятельство придало бы Кате решимости, и она подала бы документы в институт. Однако у Борисовых была возможность отправить сына учиться в Санкт-Петербург.
Времена настали непростые, и у многих вообще не было ресурсов для того, чтобы дать детям образование. Птицефабрика держалась на плаву, но многих работников сократили. На молочном комбинате сменилось несколько хозяев, работников осталось втрое меньше, и шли упорные слухи о приближающемся банкротстве.
Весной Тамаре Ивановне предложили уволиться, и женщина переживала это очень тяжело. Ей исполнилось пятьдесят восемь лет, но она была из тех людей, которые не мыслят себя без работы.
Совхоз, в котором работал Павел Степанович, приказал долго жить, и машинно-тракторная станция вместе с ним. С работой отцу Кати помог Вадим Никитич Борисов, отец Андрея. Когда-то они с Павлом Степановичем вместе работали, но потом Борисов перешёл в нефтянку и сделал там хорошую карьеру.
Борисовы отстроили первый в Озёрном большой коттедж, но не зазнались и не отдалились от односельчан. Правда, Андрей за два прошедших года в родном селе так ни разу и не появился. Родители сами ездили к нему во время его каникул, а потом всей семьёй улетали на Черноморское побережье. Поговаривали, будто и там у Борисовых появился домик.
Отец Кати, несмотря на то, что ему исполнилось шестьдесят лет, теперь ездил в командировки на буровые. К счастью, здоровье позволяло, и благодаря этим поездкам семья Романовых не ощущала особых трудностей, которые тогда коснулись почти всех.
Павел Степанович поменял машину: продал заслуженную «Ладу» и купил с рук вполне достойную иномарку. Правда, оформил её почему-то не на себя, а на Катю.
Причина этого поступка выяснилась в конце июня, и с этого момента жизнь Кати очень изменилась.
Однажды, возвращаясь домой от Лены, девушка увидела у ворот машину скорой помощи. Сердце противно заныло, дыхание пересекло. Собрав все силы, Катя рванула к дому, но фельдшер и медсестра уже вышли на крыльцо.
— Что случилось? Вы к кому приезжали? — боясь любого ответа, с трудом выдохнула Катя.
— К Тамаре Ивановне, — сообщила пожилая медсестра. — Давление поднялось, сделали укол, нормализовали.
До этого дня скорая к ним никогда не приезжала, и Катя никак не могла успокоиться, даже после слов медсестры.
Мать лежала на кровати в спальне родителей, отвернувшись к стене, но не спала, Катя это почувствовала.
— Мам, ты как? Нужно что-нибудь? — осторожно спросила девушка.
Мать вдруг резко обернулась, а потом села на кровати и недобро посмотрела на Катю. Лицо женщины покраснело и отекло от слёз.
— Как жить будем, доча? — хрипло спросила она. — Одни мы с тобой остались. Отец ушёл, в Дёмино уехал, там теперь будет жить с новой женой, молодой. Сумку собрал, на машину сел и... Остальные вещи позже заберёт, так сказал. И с тобой позже поговорит.
Мать резко взмахнула рукой.
— Как это? — тупо спросила Катя.
Смысл того, что говорила мама, доходил до девушки очень медленно.
— Так это! Седина в бороду — бес в ребро. Ещё и ляльку состряпал зазнобе своей, потому теперь должен жениться как честный человек. А со мной разводится, уже заявление подал. Вот так. Соседка скорую вызвала мне, к аппарату сбегала.
Катя думала, что этот вечер стал самым тяжёлым в её жизни. Она ещё не знала о том, что ей предстоит пережить в дальнейшем.
На следущий день Тамаре Ивановне стало совсем плохо, и её увезли в больницу, в отделение неврозов. Катя отправила телеграммы братьям. Володя даже не ответил, что было вполне предсказуемо, а Костя позвонил, вызвал Катю на переговоры.
Правда, помог только деньгами; приехать не смог, поскольку Света была беременна и лежала на сохранении, а Константин оставался дома со старшим сыном, трёхлетним Артёмом.
Отец не давал о себе знать, и Катя оказалась с трудностями один на один. Зато проблема с выбором куда поступать отпала сама собой: об отъезде из Озёрного пока не могло быть и речи.
Катя подала документы в местное профтехучилище, выбрав специальность «делопроизводство».
Павел Степанович приехал за вещами на пятый день после того, как мать госпитализировали. Долго молчал, то рассматривая свои ладони, то виновато глядя на дочь.
— Знаю, что не сможешь меня простить, Катюха. Кто бы сказал мне раньше — я бы и сам не поверил, что в моём возрасте могут возникнуть такие вот чувства. Я люблю Нину. И она меня любит. Ребёнок будет у нас.
Катя смотрела на отца и понимала, что должна злиться, обижаться, кричать, обвинять. Или вообще не разговаривать — так, словно отца просто не стало, физически. Но она не могла.
Она любила его так же, как раньше, ничуть не меньше, и совсем не сердилась. Конечно, на душе было очень тоскливо, грустно и беспросветно, но девушка чувствовала, что отец никогда не был счастлив с матерью. Или был, но очень давно, ещё до рождения Кати.
А так... Почти всегда молчаливый, закрытый, сдержанный. Катя и не знала отца, можно сказать, хоть и любила всегда до боли в сердце. Никогда отец с матерью не разговаривали друг с другом просто так, для общения, по душам, — всегда строго по делу. Не смеялись, не шутили, не переглядывались. Их общение было окружено аурой бесконечной усталости друг от друга.
— А... кто она?
— Поваром у нас на буровой работает. Ей сорок два года, разведена. Сын в армии служит.
— Ты у неё сейчас живёшь?
— Да, в Дёмино, — кивнул Павел Степанович. — Дочь, я деньгами буду помогать, пока учишься. Ты куда решила? В институт или в училище?
— Никуда, пап. Здесь буду учиться, в профтехучилище. Я не могу маму одну сейчас оставить. Вот будет ей получше...
Отец тяжело вздохнул и закрыл лицо руками.
— Всё нормально, папка, ты не переживай. Я ведь могу потом заочно выучиться.
— Кать, подумай ещё раз как следует, пока время есть. И ещё. На дом я претендовать не буду, а машину хочу себе оставить. Перепишем на меня, когда тебе восемнадцать исполнится?
— Конечно, папа. Кто у нас тут на ней ездить будет? Зачем она нам?
* * * * * * *
Тамару Ивановну выписали через три недели. Лечение помогло; во всяком случае, женщина больше не плакала и в истерику не впадала. Но она озлобилась на весь окружающий мир, а раздражалась теперь ещё чаще, чем раньше.
То, что дочь никуда не уехала, восприняла как должное, и всё чаще заговаривала о том, чтобы Катя, когда достигнет совершеннолетия, переписала машину на неё. Тамара Ивановна была одержима идеей отнять у бывшего мужа всё, однако Катя твёрдо стояла на своём.
Не помогли ни истерики, ни уговоры, ни угрозы, и зимой Катя оформила дарственную на имя отца.
Мира Айрон
Продолжение:
