Странный все-таки месяц август. Вялый, тягучий, полный запахов моря и урожая. Когда ни одного праздника, но полстраны не работает. Может поэтому именно на него так часто приходится какая-то страшная история, которая так охотно попадает в учебники.
Старшее поколение сразу вспоминает горячие деньки 1991, но и мы, начинающие седеть, видели его коварное нутро, кто в 1999, кто в 2008, а кто и в 2014.
Этот вот тоже явно не затеряется в учебниках.
Смута тоже прошла под знаком этого месяца.
Август 1604. Бедовый и самозванный царевич Дмитрий перешел русско-польскую границу с крошечным отрядом и бесспорными правами на трон. Год спустя его на венчали на трон тоже в начале августа. А в августе 1606 у стен Москвы стояла армия, пришедшая мстить за его смерть.
Август 1607. В Стародубе объявился Лжедмитрий II, пришедший в страну, в которой уже год как сражались и умирали за одно его имя. Мало какой момент смуты был настолько же долгожданным. Но его появление не остановило ни Шуйского, ни войну.
Август 1609. Два года спустя держава царевича, с трудом державшаяся в борьбе со шведами, крымцами и фанатами Шуйского, получила смертельный удар в спину от последнего союзника – польского короля Сигизмунда.
Август 1612. Ярославское ополчение пришло к Москве и даже помирилось с московским. В августе будет бушевать московское сражение, где литовские хоругви льва республики Ходкевича спасуют перед стойкостью ополчения Минина, Пожарского и немного Трубецкого.
Август 1615. Три года спустя, так же в августе, армия царского дяди и будущего конюшего князя Бориса Лыкова у стен Данилова монастыря громила казачьи таборы атамана Баловня, завершая так и не написанную историками историю войны ополчений. Убивая и пленяя вчерашних братьев по оружию в боях у стен Москвы против литовцев, обещавших вернуться.
Август 1618. Чудом ушедшие из-под Можайска остатки армий Лыкова и Пожарского откатывались в Москву, в которой многие всё еще ждали царя Владислава. С запада шла армия польского королевича, с юга страшным вихрем летела на почти беззащитную Москву армия гетмана Сагайдачного. Пожарский и Лыков всё же успели в столицу первыми и защитили её от литовцев, казаков и внутренних смутьянов. Тоже, как по мне, не иначе как чудом. Ну да Господь помогает верным.
Но самым страшным августом Смуты был август 1610.
Где не было ни верных, ни невинных, а зло побеждало добро с особым успехом и цинизмом. Август, о котором больно рассказывать, но который стал апогеем Смуты. Её квинтэссенцией.
Август, когда в Москве за неделю сменилось четыре царя, да ни один не задержался.
Август, когда в Москве появился польский гарнизон. Раньше, чем в осажденном посполитым рушением крепкостенном Смоленске. Раньше, чем в уничтоженном поляками русском Чернигове.
Август, после которого Россия едва не сгинула.
А ведь поначалу казалось, что ничего не предвещало беды.
Смутная гражданская после вторжения польских войск на российскую территорию как-то резко снизила градус. Дмитрий в Тушино (как и Филарет) попал фактически под арест собственных гетманов, армия понемногу перетекала в смоленский лагерь короля и перемалывалась в сшибках с разъездами Скопина. Агония шла четыре месяца, но уже в декабре Ян Петр Сапега увел свои отряды под Смоленск, а Тушино лишилось своего символа. Дмитрий объявился в героической Калуге, уже выдержавшей к тому времени несколько осад противниками царевича.
Событиям предшествовало максимально скандальное польское посольство в Тушино. Получив разрешение на въезд от царевича, оно сманивало его армию и отказывало ему в легитимности. Ценили ее (армию) недорого. Интрига получила продолжение «они пригласили к себе знатнейших Россиян Лжедимитриева стана и, вручив им грамоту Сигизмундову, изъяснили, что хотя Король вступил в Россию с оружием, но единственно для ее мира и благоденствия, желая утишить бунт, истребить бесстыдного Самозванца, низвергнуть тирана вероломного (Шуйского), освободить народ, утвердить Веру и Церковь» (это из Карамзина на всякий случай).
В Калуге царевич поименно назвал двух главных предателей своего дела – гетмана Романа Рожинского и боярина Михаила Салтыкова.
Пометки на полях.
Михаил Глебович Салтыков был одним из главных полонофилов тех лет. Начало его службы (при Грозном и Федоре) больше связаны с Новгородом. Он активный участник русско-шведской войны 1590-95 года, штурмовал Нарву, разорял окрестности Выборга. Отличился, пожалован окольничьим. Один из активистов дела Романовых 1600, именно он изъял пресловутые коренья со двора боярина Александра Никитича, которые и стали основой доказательств обвинения. Руководил русским посольством в Литву в 1601 году, по возвращении – боярин и глава Панского (в будущем – Иноземного) приказа, ведавшего иностранцами на русской службе. На сторону Лжедмитрия I перешел под Кромами, но при нем и Шуйском был в опале (у последнего – наместник Ивангорода).
В Тушино появляется перед польским вторжением августа 1609 и переворотом. Именно он в начале 1610 возглавил посольство в смоленский лагерь короля и составил договор о приглашении на трон королевича Владислава. Осенью 1610 уже в Москве, руководит присягой Владиславу, но ненадолго. В феврале 1611 года бежал в Польшу вместе с Юрием Трубецким (зять Салтыкова и двоюродный брат руководителя первого ополчения), присягнул Сигизмунду и стал главой русского двора Владислава Васы. Кстати, эта фамилия прекрасно объясняет полонофильство правительства Салтыковых, в 1618 едва не сдавшего Москву родственнику. Да-да, в походе на Москву в 1618 году сопровождал Владислава. Умер польским дворянином смоленского повета. Внуки (как и в случае с Трубецким) снова стали московскими боярами.
И да, мать царицы Анны Ивановны Прасковья Федоровна Салтыкова – его родная правнучка.
Конец пометок на полях.
Тем не менее, московская осада была снята. Король, правда, совершенно не опасался Шуйских, указывая в письмах сенату на разлад между Михаилом и Василием. Разлад и правда был. Воевода Михаил сильно превысил свои полномочия, передав Корелу шведам. Скрепя сердце Василий подтвердил передачу уже в Москве, но с колоссальной неохотой, ибо контраст между Василием, раздающим русские земли, и Дмитрием, сражающимся за них, был налицо.
А еще Михаилу Скопину предложили трон вместо дальнего родственника. Считается, что он отказался, но как оно было на самом деле никто уже не скажет. В Москве трещала по швам коалиция нижегородских (Шуйских) с рязанскими (Голицыными). Первые были богаче, но вторые контролировали хлебные поставки и уже пару раз пытались ссадить с престола неудачливого кризисного менеджера в лице царя Василия. Михаил Скопин с рязанской невестой был бы неплохим компромиссом, обнулившим бы все ошибки и преступления предшественника.
Пометки на полях
История девицы Хлоповой и царя Михаила Романова в 1616, если вдуматься, стала попыткой практической реализации аналогичной схемы. Совсем неудивительно, что царская родня была так против.
Конец пометок на полях
Впрочем, понимал это и царь Василий, и хороших вариантов у него уже не было. Смерть молодого Скопина была обставлена в духе убийства Владимира Старицкого и спровоцировала бунт москвичей против царя Василия. Ну или позволила Шуйскому сохранить власть, лишив переворот вождя и знамени. Видимо царь не был склонен переоценивать воинские таланты племянника. Но похоронили того по-царски, в Архангельском соборе.
Пару месяцев в Москве судили и рядили, на кого лучше пойти походом. Целей было две с половиной. Калужский царик роднее не стал, но после двух неудачных осад, Калуги побаивались. Неподалеку на Угре обретался формально вольный стрелок Ян Петр Сапега, но с ним связываться тоже не хотелось. Добычи – шишь, а бил он больно. На них натравили крымцев, второй год подряд пришедших на русскую землю с вдумчивым визитом, не имевшим ничего общего со стыдливыми набегами за добычей.
Армия же во главе с Дмитрием Шуйским пошла на запад, где быстро, бесславно и с разгромным счетом была побеждена польским гетманом Жолкевским. Местные историки даже сравнивают эту битву с Бородино (дескать и там, и там в ее результате пала Москва), но по масштабу, конечно, не дотягивает.
Если вкратце, дело было так.
Русский авангард (6 тыс. человек) во главе с князем Федором Елецким и окольничьим Григорием Валуевым сделал полевое укрепление в район Царева-Займища. Это недалеко от Гжатска (ныне Гагарин), ровно на полдороге от Можайска до Вязьмы. Это укрепление осадила сопоставимая по численности армия коронного гетмана Жолкевского. При наличии запасов у армии Елецкого ситуация получалась откровенно патовой. Идти против гусар в поле Елецкому не резон, но и Жолкевскому штурмовать укрепления некем. В нормальном мире так бы они и стояли до холодов, играя в тактические шахматы и матеря друг друга с безопасного расстояния, но смутная реальность внесла свои коррективы. На выручку армии Елецкого вышли главные силы русской армии во главе с Дмитрием Шуйским и Яковом Делагарди.
Пометки на полях.
Отец князя Елецкого – боярин царя Симеона Бекбулатовича. Сам князь в своих походах всегда был на вторых ролях после братьев Василия и Ивана Голицына. Их родная тетка (а то и мать) и жена царя Симеона – родные сестры. Нетрудно предположить, кто мог отдать Елецкому приказ сдаться и перейти на сторону поляков. А то и сдать маршрут движения армии Шуйского-Делагарди.
Да, я про серого кардинала Смуты Федора Мстиславского. Упомянутые родные сестры и ему тоже родные сестры. Факт активной переписки Сапеги, Жолкевского и Мстиславского историки даже не отрицают, но никаких выводов из этого факта не делают. Как по мне – зря.
Конец пометок на полях.
В ночь 4 июля Жолкевский внезапным маршем через болото (около 30 км, в процессе утопил большую часть своей артиллерии) появился в районе лагеря основной русской армии и стремительно его атаковал. Русская кавалерия бежала после первой же атаки, а вот шведы выдержали чуть не десяток, отступив лишь когда к месту боя подошла польская пехота с остатками протащенной через болота артиллерией. Картечь смела упорную шведскую пехоту, контратаковавших французских конных мушкетеров порубили в капусту гусары. Остатки наемников, кто сдался и перешел на сторону победителей, кто (во главе с Делагарди) был отпущен под обещание не воевать с поляками в России. Шуйский бежал, потеряв коня, булаву, казну и много чего еще. Правда со сверхзадачей догнать бежавшего первым Андрея Голицына так и не справился. Поляки рассказывают о очень богатой добыче.
Вернувшийся с добычей и пленными к лагерю Елецкого Жолкевский неприлично быстро убедил осажденных присягнуть Владиславу. Параллельно произошло восстание в Рязани, где Ляпунов открыто требовал свержения Шуйского и пошел к Москве. Совпадение? Нет, конечно.
К Москве пошли сразу три армии, и этот бег наперегонки решал судьбу трона. Рязанская армия отстаивала права Василия Голицына, калужская и примазавшийся к ней отряд Сапеги – Дмитрия Угличского (Лжедмитрия II), а армия Жолкевского – права королевича Владислава. Первыми определенно успели рязанцы, проделавшие грязную работу по сведению царя Василия Шуйского с трона и его постригу в монахи, но силенок у них было маловато, как и уверенности в себе. 2 августа с юга подошла калужская рать, а 3 – с запада Жолкевский.
Пометки на полях.
Два года спустя так же наперегонки побегут к Москве армии Пожарского и Ходкевича, и так же только скорость будет всё решать. Князь Дмитрий опередил графа Яна Кароля на три дня, и эти три дня перевернули нашу историю.
Какой бы она была, случись наоборот?
Какой бы она была, если бы отряды Валуева и Елецкого поупирались недельку хотя бы для приличия? Где были смоленские Сусанины?
Шучу, не кидайтесь тапками. Триумвират Мстиславского, Рожновского и Сапеги контролировал ситуацию почти на 100%. Царевичу могло помочь только чудо, но его не случилось, хотя Романов и Воротынский очень старались.
Конец пометок на полях
В Москве у Серпуховских ворот произошел грандиозный митинг-концерт, где все четыре потенциальных царя конкурировали за место на троне. Победили в этом представлении сторонники царевича, ведомые митрополитами Ростовским Филаретом (номер 4 церковной иерархии) и Крутицким Пафнутием (номер 2 в церковной иерархии) и думными боярами Воротынским и Шереметьевым.
3 августа 1610 года должен был стать днем триумфа Дмитрия Угличского, которому наконец-то, после трех лет тяжелой войны должна была открыть двери родная столица. Но не стал. Жолкевский все же успел к столице, а обиженные проигравшие (самым кощунственным в этом списке мне кажется патриарх Гермоген) сплотились вокруг фигуры королевича Владислава и пропустили часть армии в столицу, обеспечив второй за время смуты почти бескровный переворот в Москве (первый – в июне 1605). Несколько дней спустя не понявший юмора Дмитрий повел свою армию на штурм и даже занял немецкую слободу, но во фланг и тыл ему ударила армия Валуева, пришедшая под стены Москвы вместе с Жолкевским. В этот же момент на сторону королевича переметнулся Ян-Петр Сапега, как раз и прикрывавший этот фланг и тыл. Армия царевича была разбита. Сам он спасся и в последний раз ушел в Калугу, прихватив с собой Марину Мнишек.
Пометки на полях.
Присягавшие Владиславу не могли не понимать, что царевич никогда не сменит веру. Это в принципе редкая и доступная лишь побежденным опция (типа Симеонов Касаевича и Бекбулатовича), невероятная для европейца (кто не верит, почитайте как трудно и неудачно пытался женить свою старшую дочь царь Михаил или как пришлось изворачиваться Грозному ради брака Марии Старицкой и Магнуса Датского).
За несколько лет до этого отец не отпустил Владислава на шведский трон при условии перехода в лютеранство. Все всё понимали и воспринимали Влада как переходную и временную фигуру, играя присягой.
Но только в эти игры не играют в одиночестве, а обмануть солгавшего совсем не стыдно, как и перехитрить хитреца. Ну да бояре быстро в этом убедились.
Конец пометок на полях
А в Москве и регионах торжественно присягали Владиславу. На рациональный вопрос – а где сам царь? – отвечали уклончиво. Армия Валуева и Сапеги попыталась было развить успех, но была разбита у стен Калуги армией царевича и откатилась в Подмосковье. Все, кто не хотел присягать Владиславу, отправили послов в Калугу, и царевич осенью 1610 пережил последнее крутое пике от беззащитного беглеца в любимого, но незаконного царя. Он бы и повел ополчения на осаду Москвы зимой 1611, но его последний взлет оборвала ногайская пуля.
Впрочем, ополчения пришли и без него.
Забавно, что покидали Москву четыре смутных царя августа 1610 ровно в той же последовательности, что их провозглашали.
Сначала уехал монахом провозглашенный церковью царь Василий Шуйский.
Вторым, послом к Сигизмунду, уехал никем (кроме Ляпунова с группой поддержки) не признанный царь Василий Голицын.
Несколькими днями позднее бежал из своего лагеря, на считанные минуты опередив польских гусар, добрый царь Дмитрий.
Владислав единственный раз пришел посмотреть на нее восемь лет спустя.
Как пришел, так и ушел. К тому моменту от ее величия остались лишь руины да пожарища.
А что еще могло случиться с городом, где предательство стало доблестью, а цареубийство - обыденностью? Где выгода подменила совесть, а гордыня застила глаза всякому первому от дворянина до первосвященника?
Когда отступаешься от Бога, новый хозяин является незамедлительно.
Как там писал один из наших власть предержащих:
Наш хозяин – Денница, мы узнаем его стиль.
К Рождеству вместо снега посылает нам пыль.
Мы плетемся в обозе его бесконечной орды.
Я буду, как ты,
Ты будешь, как он,
Мы будем, как все.
Август 1610 – самый проклятый месяц смуты и один из самых страшных в нашей истории. Но страна его пережила.
Переживет и этот.