Англо-американская поэтесса Сильвия Плат в мире известна не столько своими стихами, которые мэтры называют «исповедальными», сколько своим уходом из жизни. В 30 с небольшим, уложив спасть своих маленьких детей, она заклеила скотчем стены в кухне, открыла газ и засунула голову в духовку. За пару дней до этого она принимала в гостях своего мужа Теда Хьюза (тоже поэта), который ушел от Плат к некой Асе Гутман (богемной такой дамочке, светской львице, разменявшей несколько мужей-богачей). По неофициальным источникам во время этой встречи, Сильвия умоляла мужа вернуться, в том числе и ради детей, на что Хьюз ответил: «Не могу. Ася беременна».
Депрессией назвали психологи суицид Плат. Очень легко. А в истинные причины самоубийства никто не вникал, ведь это тяжелая работа, очень трудная, мучительная работа, связанная с пониманием жены и матери, которую бросает самый любимый человек-опора.
С детства я изучаю биографию своей любимой поэтессы Марины Цветаевой. Она повесилась, будучи уже весьма опытной женщиной – в 48 лет. Сыну-подростку пожарила рыбу и закончила жизнь, обрекая и его на страшные испытания. Причины исследуют и поклонники, и ученые. Как женщина, вижу одну из них, на мой взгляд, ключевую. Это также как и у Плат – потеря опоры. В более сложном и масштабном смысле. Потеря опоры в друзьях, в любимых, в Родине, куда Цветаева приехала незадолго до смерти из эмиграции. Хотя, уверена, и в эмиграции ее настигла бы та же участь. Дело не в истрепанных нервах, не в больной психике, не в депрессии (эту причину обычно называют те, кто не способен видеть ясно и глубоко), дело в женской сущности, которая у поэтов-женщин самая весомая, центровая, которая является и источником их энергии, и сутью творчества, и движущей силой (включая материнство и женский безотчетный патриотизм – отношение к Родине, как к ребенку, отношение к защитникам Родины, как к собственным детям).
Делаю прыжок (выше головы) через время и расстояние, вижу ситуацию в моей стране недавнего прошлого – самоубийство поэтессы Юлии Друниной в ноябре 1991-го. На этот раз причину она объяснила сама недвусмысленно. Не смогла вынести предательства – развала страны, за которую она воевала на фронте, о которой писала всю свою жизнь и которую любила беззаветно. Последнее стихотворение, как предсмертная записка. С названием «Судный час».
...Ухожу, нету сил. Лишь издали
(Всё ж, крещёная!) помолюсь
За таких вот, как вы, — за избранных
Удержать над обрывом Русь.
Но боюсь, что и вы бессильны.
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!
Три поэтические истории. Поэты – пророки. Через их творчество Господь посылает нам символы, знаки. Их жизнь, судьба, их смерть (которая во всех религиях важнее рождения) – это максимально четкий нам завет. Не все понимают поэзию. Но случаи из жизни, концы биографий – более чем громкий и понятный призыв. Когда не можешь высказать словом, идешь на крайние меры. Любое самоубийство поэта – это крик. Это знамение. Это единственная, последняя возможность остановить несправедливость. Остановить то, с чем ни словом, ни жестом не можешь справиться. И выбираешь самый ясный, самый действенный метод. Уже не образ, не намек. А четкий поступок. После которого уже один на один с Богом, а не с народом, говоришь.
Следующий прыжок через головы – в настоящее, в сию минуту. Как женщина пишу. Как женщина, которая всю жизнь изучала биографии гениальных женщин, поэтов. Поэтический дар – самый высший дар. Прямая дорога к сердцу – великая поэзия. Не знаю лично современных женщин-поэтов. Могу только предчувствовать, сочувствовать их мыслям, сама мысленно и душой пытаюсь приблизиться к их сердцам. И первое, что ощущаю – предательство. Земля уходит из-под ног. Вот-вот потеряю опору.
Это когда твой любимый, человек, которому ты детей родила, человек, из которого ты – ребро, человек-твои корни, вдруг говорит: «Не могу. Ася беременна». Говорит: «Я люблю тебя, но, понимаешь, обстоятельства так сложились». Говорит: «Знаешь, ты – очень хорошая, ты сильная, ты справишься. А я ухожу. Я буду платить алименты». Около 20-ти лет назад я сама пережила подобное и была близка к самоубийству. Я знаю сама, что такое потерять точку опоры и как сложно в этот момент не закричать уже не словами, а смертью. Этот «момент» в моей жизни продолжался очень долго.
Когда началась СВО, это время было для меня первым глотком свежего воздуха: Родина вернулась ко мне, мое Отечество, наконец-то, после многолетних молитв меня услышало. Мне поверило. На меня взглянуло. А сейчас, включая телек, читая СМИ, разговаривая с женами наших бойцов, я все чаще боюсь даже самой себе признаться: одной ногой эта Опора вроде как со мной, а другой – с теми, кто меня жаждет уничтожить. Как любимый муж, который вроде и с тобой, но в то же время ты ощущаешь, ты чувствуешь, что у него на стороне есть еще не менее важные чем ты, связи, контакты, романы, страсти, зависимости. Ты-то будешь ему верна до самоубийства. А он… И нашим и вашим, мягко говоря. Двойная мораль, двойные послания, в психологии это называется «нарциссическим поведением», «адреналиновыми качелями». Это когда наши ребята возвращаются двухсотыми, а во власти сидят заукраницы, зазападники, безбожники, бесы.
Завуалированно об этом кричат очень многие, способные любить безотчетно, любить истинно. И самоубийство Мурза (поэта), военблогера Андрея Морозова – об этом. Когда от разрывающего сердца диссонанса, несоответствия, нелогичности, неоднозначности мороз по коже. Столбняк. Энтропия.
Двойные послания парализуют.
Как сказала мне одна вдова бойца: «Только ребят наших жалко. Только потому, чтобы их смерти были не зря. Не просто так, понимаешь?»
Все чаще прихожу к выводу, что на нашей стороне – только Господь, для которого не бывает «пустых» смертей. Кровью омытая моя Родина… Кровью поэтов и ребят наших. О чем эта кровь? Народ знает. Понимает. Ему объяснений не требуется. И власти народных объяснений не требуется. Хотя она понимает, возможно, иначе.
Это как ты пытаешься объяснить уходящему любимому, почему он необходим тебе и детям, почему ты умрешь без него, почему дети без него будут несчастными. А этот любимый смотрит на тебя холодно, трезво, равнодушно и спокойно так произносит: «Ты сильная, справишься, я буду иногда к тебе забегать, но у меня есть другая».
Миф о Медее, быль о Сильвии Плат, быль о Цветаевой, Друниной и еще многих женщинах, уверовавших своему возлюбленному и преданных им.
Власть целует ручки собчакам, пуачевым и прочим лауреатам, телек празднует юбилеи либерасни, заукраинцев (вот вчера весь вечер «Культура» воспевала Куркову, а до этого – Солженицыну). Власть попускает дроны в Белгород, Курск, все вы это знаете. Между славословиями солженицынам и взрывами в России, между «народными» пугачевыми и тысячами уже российских беженцев – прямая связь. Закономерность. Последовательность.
И это уже не женский взгляд. Это четкая логика.
2
