Про литературные опыты, желание писать тексты, нежелание писать романы, сюжеты в голове, вымышленные страны, полную чушь и другие формы бреда.
Человечеству известны множественные случаи литературного озарения. Тех самых моментов, когда человек внезапно чувствовал ни с чем не сравнимое желание ну хоть что-нибудь написать. Ни с того ни с сего в его голове, доселе работающей над вопросами понятными и практичными, появлялась какая-то абстрактная тема или фигура, а то и вовсе целый сюжет короткого рассказа, небольшой повести или монументального романа в пяти томах. Некоторые из подобных пробуждений подарили миру шедевры классической литературы. Другие стали бестселлерами на один сезон. Третьи превратили авторов в обезумевших граждан, которые так и не смогли закончить ни одного худо-бедного текста. Однако встречались и другие случаи, когда человек, спонтанно возжелавший написать что-то бесконечно красивое, важное и осмысленное, что могло бы поставить его в один ряд с Данте и Достоевским, вдруг принимал взвешенное решение плюнуть на помутнения рассудка, выпить кофе и спокойно отправиться на работу.
Так оно было и со мной. Хоть и не совсем. Сотни и тысячи раз я просыпался в холодном поту от сомнительной идеи написать рассказ, роман, сценарий полнометражного фильма или на худой конец сюжет небольшого комикса. Слава Всевышнему, я довольно скоро отвлекался от дурацкой затеи и продолжал работать, мыть посуду, смотреть футбол или раскладывать пасьянс. Шли месяцы и годы размеренной жизни, и подобные пробуждения, сначала имеющие стихийный характер, стали случаться все чаще и чаще. Медленно, но верно они превращались в расплывчатые мысли, хаотичные зарисовки, невзрачные сюжеты и сомнительные черновики, которые я торжественно удалял и выбрасывал, полагая, что все это несусветная чушь.
Однако как-то раз я проснулся посреди ночи от странного ощущения, что в моей голове проснулась целая редакция. Эти люди кричали, бормотали, шептались и издавали другие весьма своеобразные звуки. В попытке прекратить все это, я закрыл глаза и увидел их - крошечных человечков, которые бесконечно размахивали руками, топали ножками, орали в телефонную трубку, били по клавиатуре и постоянно записывали что-то в блокноты и тетради. Несмотря на озабоченность лиц и нервозную подвижность, они показались мне довольно милыми и по-своему трогательными. Там были опухшие пьяницы, божьи одуванчики, один силач-здоровяк, пара хипстеров и несколько интеллигентов в твидовых пиджаках своих дедушек.
Кое-как очнувшись, я открыл глаза и воззвал к Всевышнему с вопросом: "Боже, что за чушь?".
Слово "чушь", знакомое каждому, кто говорит, пишет и думает на русском языке, обозначает Бог знает что. Его связывают со словами "чужое" и "чуждое", сравнивают со схожим немецким словом, обозначающим ерунду, и еврейским, указывающим на "глупость" или "безумие". Поговаривают, что в турецком языке "чуш" означает пустоту. Особо одаренные граждане ссылаются на старый русский глагол "чушить" - он дескать переводится как "громко разговаривать". Встречаются и такие, кто в неведомых источниках обнаружил схожий глагол "чушать" и наделил его значением "драться". К счастью, все это не имеет ни малейшего значения, ибо так же является по сути своей чушью.
Удивительным образом каждое определение этого милого сердцу слова легко связывается в один клубок бреда, абсурда, пустоты, криков и последующих драк. В общем, всего того, чем и занималась моя удивительная редакция журнала "Чушь" - бессмысленными текстами о несуществующих вещах, вымышленных героях, воображаемых событиях и призрачных местах, которых нет ни на одной карте.
В общем, я открыл глаза, встал с кровати, оделся на скорую руку, схватил ноутбук и через пятнадцать минут сидел и писал все, что успел услышать и прочесть в сонной редакции от этих плешивых интеллигентов, заживо погребенных филологических дев, модных блогеров и других блестящих интеллектуалов. В общем, всю ту чушь, которая годами пыталась стать чем-то серьезным. Весь тот бред, который в какой-нибудь школе литературного мастерства наверняка растянули бы до состояния худо-бедного романа. Вместо этого я решил пойти от противного — и стал писать рецензии на несуществующие книги, готовить репортажи с вымышленных событий, брать интервью у выдуманных людей. Короче, заниматься литературной журналистикой или, говоря проще, чушью.
Так было, например, с текстами "Чертовы дебри" и "Мутные дворы". Полностью выдуманные, они хотели стать детективными рассказами, хоррор-романами, городским фэнтези и грубыми реалистическими повестями. Но я не хотел делать их такими. Я хотел журналистику наоборот. И решил делать именно её.