Шпаковский. 10 тысяч знаков

Это Валерий. Ему чуть больше тридцати, он коротко подстрижен, одет в клетчатую рубашку, голубые джинсы и серые кроссовки. Прямо сейчас он одиноко сидит в кафе за столиком на троих, допивает свой кофе и немного грустно смотрит в пустоту. Несколько минут назад закончилось его первое и последнее свидание с какой-то дамой, с которой они совсем недавно познакомились в приложении для знакомств. Конечно, она была удивительно красива. И вот тут у нее красиво, и вот здесь хорошо, и тут прекрасно. Но с чего-то вдруг она сразу начала закидывать его такими вот вопросами, на которые не ответишь просто так...

Свет приглушен. Из динамиков доносится что-то тяжёлое. На часах около половины девятого. Я стою в центре танцпола и смотрю то на все еще пустую сцену, то на окружающих меня людей - мужчин и женщин около 30 и 40 лет, подростков-первокурсников, нескольких старожилов за 50. Чьи-то лица кажутся мне знакомыми. Возможно, мы недавно виделись здесь же на другом концерте. Или пересекались двадцать лет назад в каком-то другом гадюшнике. Это не имеет значения. Я смотрю по сторонам. Концерт ещё не начался, но я точно могу представить, что произойдет, когда на сцену выйдут музыканты...

Как и многие другие, эти истории и персонажи рождались и умирали десятки раз. Из коротких постов они превращались в черновики романов, из небольших очерков в мысли о целых книгах. Некоторые из них вам уже знакомы. К примеру, тексты про "Мутные дворы" и "Чертовы дебри". Ну да ладно. Теперь они похожи на один большой рассказ или маленькую повесть. То есть на 80 тысяч знаков. Или типа того. МИТЯ РУДНИНСКИЙ Дождь лил во всю мощь, когда Митя Руднинский выбрался из серенького ведомственного здания в центре города после очередного вечернего совещания...

О первом российском издании текстов Гэя Тализа, новой журналистике и крутых историях. Гэй Тализ, «Фрэнк Синатра простудился и другие истории», 2024 Всякий разговор о новой журналистике — и здесь подразумевается жанр, а не современное состояние медиа — почти сразу приводит к упоминанию гонзо-журналистики и Хантера нашего Томпсона. Именно благодаря ему, а точнее экранизации его «Страха и ненависти в Лас-Вегасе», «новая журналистика» и известна если не всему миру, то России точно. Читатель более глубокий...

Пока фанаты профессиональных футбольных клубов России продолжают нехотя протестовать против Fan-ID, команды медиафутбольной лиги собирают Большую спортивную арену «Лужников». И это при том, что про медиафутбол до сих пор знает только малая часть общей спортивной аудитории. А те, кто что-то об этом слышал, с трудом могут объяснить, что это такое. Зато почти все слышали про «Амкал», «2Drots» и «Эгриси». В общем, многим кажется, что весь медиамяч — это какая-то внутренняя тусовка и не более того. Впрочем,...

Про литературные опыты, желание писать тексты, нежелание писать романы, сюжеты в голове, вымышленные страны, полную чушь и другие формы бреда. Человечеству известны множественные случаи литературного озарения. Тех самых моментов, когда человек внезапно чувствовал ни с чем не сравнимое желание ну хоть что-нибудь написать. Ни с того ни с сего в его голове, доселе работающей над вопросами понятными и практичными, появлялась какая-то абстрактная тема или фигура, а то и вовсе целый сюжет короткого рассказа, небольшой повести или монументального романа в пяти томах...

Первое упоминание Чертовых дебрей относится к концу XIX века — именно тогда поэт и пьяница Вадим Хватов записал в своем дневнике: «Не люди здесь живут, а сущие черти. Среди непролазного леса у Нержи обитают дикари, питающиеся тухлятиной, гнилью и отбросами. Сколько их там — не знает сам дьявол». Естественно, ни один серьезный человек не принял слова Хватова всерьез. Более того, сам поэт через пару дней писал в своем же дневнике: «Бог знает что творится. Исходил всю Нержь и не встретил ни одного черта»...

Вы, стало быть, хотите послушать про Мутные дворы? Ясное дело, что хотите. Все хотят знать, что же там такое происходит, что девчонок и мальчишек со всего города не пускают гулять в эти места, что взрослые обходят Мутные стороной, а старики говорят, будто там черти водятся. Если посмотреть на карту города, то никаких Мутных дворов вы там, ясное дело, не найдете. Ни в одном информационном справочнике, ни в одной серьезной исторической книжке об этих местах нет ни слова. Опросы недавнего прошлого говорят,...

Как и сотни других, эта история начинается с девушки, полностью изменившей мою жизнь. Нет-нет, это не история любви. Она не стала мне женой, подругой или любовницей. Более того, я никогда не знал ее имени, а сейчас, спустя почти десять лет, мне уже не вспомнить ее черты лица, цвет волос и глаз. Стоял тихий летний вечер. Расплатившись в одной из кофеен на Арбате, где от меня только что ушла любимая, я вышел на улицу и принял единственно верное банально-романтичное решение - прогуляться по Москве в гордом одиночестве...

Пять километров до дома, шестьдесят километров через весь город или десять тысяч шагов каждый день. 10 тысяч знаков о ходьбе, прогулках и других пешеходных практиках.  Удивительная вещь прогулка. До сих пор доподлинно неизвестно, что следует считать прогулкой - где находится грань между ней и, предположим, путешествием или перемещение с работы в ресторан. Очевидно, что одинокое блуждание по центру крупного города не равнозначно походу по пригородным лесам и полям. Есть и колоссальная разница между уличной встречей с друзьями и экскурсией по незнакомому городу...

10 тысяч знаков о чтении, литературе, книжных обзорах, привычке, скуке и бесконечной любви. И вот ты заканчиваешь чтение нового романа одного из важнейших русских писателей, в метро пробегаешься по свежему рассказу самого популярного американского автора в одном из ежемесячных журналов, по дороге от подземки до редакции прикидываешь книжные планы на неделю, а потом получаешь стопку самых громких бестселлеров, блестящих дебютов, захватывающих триллеров и других удивительных историй. Ну да ладно...

Все праздники я медленно читал «Москву и москвичей». Вы верно сразу подумали про Гиляровского, представили себе знакомые пейзажи Хитровки, Трубы. Но нет! Читанная мной книга написана за 5 лет до рождения Гиляя и принадлежит Михаилу Загоскину - одному из самых популярных писателей 1830-1840. Под маской «московского старожила Богдана Ильича Бельского», Загоскин, проживший в Москве более 30 лет, в четырёх томах рассказывает о московских балах, клубах, свадьбах, литературных вечерах, а также конторах и фабриках...