А Нина не считала, что она что-то пропустила, прожила так, как... как уж получилось! Хотела иначе, конечно, но что поделаешь. Ту свою тайную, юношескую еще любовь с женатым мужиком она забыла, как и рождение совсем не нужного ей ребенка, — даже дату рождения дочки забыла, то ли весной это было, то ли осенью... Как тут упомнишь, если после этого так много всего в жизни было! И любовь, и два замужества, и еще всякое. Правда, осторожности научилась, — трудно ей рождение той дочки далось, повторения не хотела.
Замуж да, выходила, и даже, можно сказать, успешно. Особенно в первый раз, — все ведь было, и квартира, и деньги... У мужа, то есть у его семьи. Но, как водится, свекровь, змея проклятая, шипела, недовольство показывала, — как же, ее-то «золотой мальчик» — и с деревенской девкой связался! И уж чего она только про Нину не плела! Как на грех, умная баба была, сама врачом работала, да не простым, а заведовала отделением в их поликлинике. А Нина что, — молодая была, всех опасностей не знала... Пошла на осмотр к гинекологу в эту же поликлинику, там же честно сказала врачу, что да, рожала, но ребенка нет... Ну а та свекрови все и выложила, наплевав на врачебную тайну! А та мужу все рассказала... Ну вот какое им дело?! После этого отношения разладились, окончилось все разводом. Правда, ее на улицу не выставили, обошлись благородно, — интеллигенция! Квартиру ей однокомнатную при разводе отписали, и очень неплохую, правда, не в областном центре, а в городке-спутнике так называемом. Но это и хорошо, место тихое, курортное, можно сказать!
— Но чтобы мы тебя больше не видели! — железным тоном сказала ведьма-свекровь, и муж тоже, уже готовящейся к свадьбе с какой-то молодой врачихой.
— Да на кой вы мне сдались! — весело и совершенно откровенно ответила Нина, собирая вещи. И правда радехонька была, — свободна, молода, красива, да еще с собственной квартирой, — зачем ей маменькин сынок после этого? «Заживу теперь! Теперь-то я за кого захочу замуж выйду, и жить буду как королева!», — самонадеянно думала она. И ведь зажила! Да, надо было после всего пережитого догулять свою молодость, — такая у нее была тогда теория. Ну и гуляла, — кто бы запретил! Нет, хорошо время провела, сама уже не помнила, сколько лет полной свободы, романов, взлетов, разочарований... А потом сама влюбилась, да так, что всё, поняла, что это, наконец, пришло настоящее...
Ну что тут поделаешь, — хорош был Мишенька... Как в него было не влюбиться? Вот и получилась у нее в жизни такая великая любовь, которая... Ох, лучше и не вспоминать! Вроде и прошло всё, всё пережила, отплакала, а нет, сердце все не уймется! Как вспомнит, — так и опять сердце надвое! Ведь не просто влюбилась, — замуж за него вышла, с тем расчетом, чтобы никуда он уже не делся, остался с ней навсегда, хотя уверенности в нем не было... Верила, что любит, но любовь ведь — дело ненадежное! Тем более что она, как женщина уже опытная к тому времени, понимала, что она-то любит его больше, чем он ее, а это плохо, так как никогда добром для женщины не заканчивается!
Она даже и о ребенке вдруг возмечтала, — для него, для Мишеньки, надеясь, что, может, хоть ребенком его удержала бы в случае чего! Понимала, что и это глупость, — такого не удержишь, но хоть что-то... «В случае чего останется у меня кто-то, кто будет уж точно любить, — сыночек его», — так думала, дурочка влюбленная... Но ребенка не случилось… А Михаилу всё это и не надо было, он знал, как в доверие войти! И зачем — тоже знал. Квартира у нее была, и очень неплохая, — спасибо семейке первого мужа. И в хорошем районе... Начал Михаил упорно намекать, что неплохо бы её того, продать. Нина ради него на что угодно готова была, но вот без жилья остаться...
— А жить где же, Мишенька? — робко сопротивлялась она, уже подозревая, что все это не к добру... Так оно и оказалось, конечно. Хотя от продажи она всё же отказалась, — обменяли. Взамен хорошей квартиры получила она какую-то бывшую дворницкую, что ли, — в полуподвале. Да Нина и там была бы счастлива, — но с Мишкой! А он ушел... Вместе с деньгами, — доплатой за квартиру, Нине даже на первое время ничего не оставил. Даже с тем, чтобы развод оформить, заморачиваться не стал. Или это было такое изощренное издевательство, — чтобы Нина надежду не теряла, ждала? Да нет, не способен был он на такие ходы, — просто ушел, просто лень было разбираться с этими оформлениями... Они же виделись после этого, — Нина, потеряв уже всякое представление о собственном достоинстве, и унижалась, и умоляла, и с новыми его бабами дралась! Много пережить пришлось, все надеялась, что вернется. До самой его смерти... Погиб он в какой-то пьяной драке, стала Нина законной вдовой, пришлось самой и хоронить любимого, потому что кому он ещё нужен?
Схоронила, конечно, на работе, спасибо, помогли, — уборщицей она на складе работала, зарплата там маленькая, но где больше найдешь, без образования, без всего... Но оказалось, что быть вдовой такого человека, как Мишка, даже лучше, чем женой, тем более брошенной! Не надо больше убиваться по поводу того, где он там, с кем, не надо ждать, вернется или нет, — теперь все ясно, и где, и что не вернется. Оплакала — и ладно. Хотя, если честно, плакала и переживала она долго, полгода, наверно, — тяжело было думать, что нет его больше, любимого...
Потом начала думать, что надо бы все же замуж выходить, — сколько можно жить в одиночестве? И тут выяснилось, что многие мужчины совсем не прочь с ней дело иметь, но вот чтобы жениться? Это нет! Почему так получается? Чем она, спрашивается, плоха? Но вот плоха или нет, а никто надолго не задерживался... А ей за сорок уже, и поняла Нина, что пора бы уже, пора остепениться, жить с кем-то постоянно, быть серьезной, домовитой... О доме стала часто вспоминать! О том, что так ненавидела в юности, — огород, куры, корова, фу... А сейчас это все казалось таким настоящим, желанным... Но что в той же деревне делать без мужика? Отец несколько лет назад умер, мать доживала в деревне свой век, но Нина даже на похоронах отца умудрилась с ней поругаться, то есть ехать к матери — не вариант. И эти воспоминания заставили вспомнить и то, с чего началась ее взрослая жизнь, то есть первую любовь с тем женатым мужиком, Петром...
Вот уж кто был надежным! И жену не хотел бросить, и ее бы не бросил, а когда узнал, что беременная, говорил, что разведется, женится... Но у нее, как назло, другая любовь образовалась, но про это что и вспоминать! И девчонку, которую она, Нина, родила, тоже ведь Петр не бросил, вроде взял, воспитывает! А если они там до сих пор и живут? Ее, можно сказать, семья, — первый муж и дочка... Это сколько ей уже, лет двадцать? Жена этого Петра, наверно, умерла уже, а тут Нина явится, повинится, — примут, простят!
А тут сообщили ей, что мать умерла, — на похороны Нина поехала именно с тем расчетом, чтобы этого Петра увидеть, разведать, как и что... Осталось ли в его сердце место для нее, для Ниночки, которую уж так любил! Которая теперь так хочет стать и женой, и матерью... Да она еще даже родить сможет! Ну или по крайней мере внуков нянчить.
И ведь встретились, и все, как говорится, завертелось... Нина счастлива была, — Петр готов на ней жениться! А у нее материнский дом остался, — целенький, и хозяйство, хоть и небольшое, но вполне «на ходу», мать молодец была, до последнего дня работала и на огороде, и скотину держала, — козу, поросят... Приезжай да живи! Ну да, сложно, но вдвоем-то?
— Ой, Петя, мне прямо не верится, неужели возможно все вернуть? — плакала у него на плече Нина, — И ты согласен жить со мной?
— Я тебя ни на минуту не забывал. Согласен! Хоть остаток жизни проживем, как сами хотим, и плевать на всех! Хочешь здесь, у тебя, а можно и в город уехать, ты ведь городская стала, тебе в деревне трудно будет... Да и подальше от чужих глаз!
— Да, можно и так, — соглашалась Нина, — Дом, хозяйство продам, сможем мою халупу в городе на что-то более приличное поменять. Работа у меня там есть, и ты найдешь, — такие, как ты, везде нарасхват... И дочка рядом будет! Как она-то ко мне отнесется?
— Вот с дочкой трудно будет, — мрачнел Петр, — К матери она сильно привязана. Не знаю, как отреагирует.
— Ну, поймет потом, родная-то я... — задумчиво говорила Нина. Думала она совсем о другом: «Не примет Наталья выбор отца, — и ладно! Так даже лучше, вдвоем проживем, меньше беспокойств. А потом и правда поймет, кровь-то не вода! Отец родной, живет не с чужой тетей, а с родной матерью»...
Наталья же, вернувшись к той, кого считала своей единственной мамой, принужденно улыбнулась на ее встревоженный взгляд, и решила ничего не скрывать:
— Да, встретились, поговорили. Не подрались и не поругались, и я все узнала. Но мама, ничего не изменилось! Ты — мама, а отец... Ну да, он предатель, один раз это случилось, готова поверить, что случайно, а сейчас... Ну что, уйдет он к этой, вдвойне предательнице, и что? Думаешь, надолго их хватит?
— О чем ты, Наташенька? При чем здесь «предатель, надолго»? Да дай Бог, чтобы навсегда! Пусть уже живет с ней счастливо, обратно я его все равно не приму, но совсем не хочу, чтобы он один остался... Он сказал, кто она, та, к которой уходит? — устало спросила Валентина Федоровна.
— Сказал, что она меня родила. Ну и что? Я же говорю, — ты моя мама! Этого, кажется, достаточно. Про это давай уже не будем, я ее ни знать, ни видеть не хочу. А с разводом-то как? Ты уже смирилась с этим?
— А что я могу сделать? Я тоже не собираюсь драться ни с ним, ни с ней, и «бороться» за такого мужа тоже не собираюсь, года уже не те, чтобы мне такими делами заниматься. Разведемся — и все, не мы первые. Про это я даже и не думаю! Меня ты и твои чувства по этому поводу тревожат, больше ничего.
— Так я же сказала, мама! Они — сами по себе, мы с тобой — как прежде. Как ты-то одна будешь? — Наташу и правда беспокоил этот вопрос.
— Да нормально я буду! Что такого? Живут же без мужей женщины, вон, пройдись по селу, сколько одиноких, и вдов, и брошенных, никто не умирает от этого. Но ведь эта, мать-то твоя родная, — она же с тобой встретиться захочет!
— И что, ты думаешь, что я брошусь к ней на шею с воплями: «Мамка, родненькая, я знала, что ты меня найдешь!»? Мама, неужели ты меня такой считаешь? Ну о чем ты беспокоишься, скажи? — не могла понять дочь.
— О том, что я и правда останусь одна. Я не хочу, чтобы ты перестала общаться с отцом, но если они будут вместе, то ты будешь общаться и с ней, — начала объяснять Валентина Федоровна, — И как бы ты ни относилась к этой женщине сейчас, со временем, возможно...
— Нет, это невозможно, — спокойно прервала ее речь девушка, — Я уже сказала, что не хочу с ней общаться, и я не буду. Просто не хочу, понимаешь? С отцом — да, буду, но как-нибудь на нейтральной территории. И ты знаешь, я все-таки больше всего боюсь, что они не поладят, и он вернется, а ты его не примешь, и что же тогда будет?
— Неизвестно, будет ли, и как будет... Что уж думать об этом!
Петр вернулся поздно, когда мать с дочерью уже обо всем переговорили, вполне успокоились и собирались спать. Валентина Федоровна хотела было по привычке предложить ему поесть, даже что-то разогреть, положить, убрать за ним... но вовремя спохватилось, — не ее это теперь забота! Да и не маленький, сам поест. Слезы опять подкатили к горлу, — привыкла же заботиться, и именно как о маленьком! А теперь вроде как и не о ком будет... Жалко было не себя, — почему-то его, Петю. Что он там задумал? А вдруг и правда не поладит с этой своей Ниной, — и что тогда? Выйти, поговорить с ним об этом? Посмотрела на Наташу, уже уснувшую после нелегкого дня, полного таких непростых впечатлений, и передумала, — ни к чему это! Самой унижаться, его ставить в неловкое положение, перед дочкой позориться... Уходит — и пусть себе уходит! Вон, насвинячил, наверно, на кухне, теперь брякает чем-то в большой комнате, собирает свои вещи... Что там собирать-то? Можно подумать, что так уж много нажил...
Уехал Петр Денисович только через день, хотя вещей особо много не было, в основном какие-то инструменты, — что продал, что раздал, — но, видимо, и правда тяжело было в его-то возрасте отрываться от своего, нажитого места. Дочь оставалась в доме, — позвонила в колледж, взяла отгулы по семейным обстоятельствам. Сослалась на болезнь отца, — никогда такого не врала, считая, что так нельзя, но сейчас подумала, что это и не ложь, — действительно заболел ее папка!
Петр Денисович так не считал, напротив, — он себя так чувствовал, словно заново родился! Да, отрываться было и жалко, и страшновато, но и все равно радостно, — он ехал в новую жизнь! В совсем новую. Из деревни они с Ниной решили-таки уехать, — у нее квартира в городе, так чего уж... Почему бы не пожить с комфортом хоть на старости лет. Правда, когда увидел тот полуподвальный «комфорт», только головой покрутил, — да уж... Но Нина всё же решила дом свой продавать, эту, с позволения сказать, квартиру, продавать, а другую, получше, покупать. Оказалось, она в городе-то обжилась, кое-какие ходы-выходы уже знала, и за дело взялась активно. Он и сам не просто так приехал, — кое-что было скоплено, так что на первое время должно хватить, а там можно и работу найти...
Ну, само собой не все получилось так, как мечталось. Нет, квартиру, более приличную, купить все же удалось, но ушло на эти обмены и переезды почти полгода! А работу найти, да в его возрасте, и вовсе оказалось нереально.
— Ладно, Петь, пенсии дождешься! А пока у нас на складе поработаешь, там всегда найдут дело, — круглое кати, квадратное таскай, так как-то! — подбадривала Нина, которая, судя по всему, и сама была если чему и рада, то только квартире... но ее-то она смогла бы купить и без этого замужества! Да, с прежней женой Петр Денисович развелся, с Ниной они расписались, но что изменилось, кроме статуса? «Замужняя женщина, то-то радость... А муж?... Оказалось, что в деревне-то Петр действительно выглядел мужиком хоть куда, а в городе? Да за километр видно, что старый деревенский вахлак! Она, конечно, тоже не царская дочка, но все же для себя она хотела мужчину более видного...
Но менять что-то было поздно, и, худо ли бедно, но жили, и даже бывали почти счастливы. С дочкой да, отношения не сложились, — Нина с ней увиделась, но девчонка... То есть уже взрослая, красивая девушка, сразу сказала, как отрезала:
— Простите, но я с вами дел иметь не собираюсь, вы мне чужой человек, жена отца. Но мне вы даже в мачехи не годитесь!
Как захотелось Нине выпалить в лицо нахалке, что это Валентина была ей всего лишь мачехой, женой ее отца, а вот матерью, выносившей и родившей ее в муках, была она, Нина! Но поняла, что таким образом ничего она не добьется, отвернулась, сделав вид, что заплакала. А Наташка развернулась и пошла себе! Даже на слезы матери внимания не обратила, надо же, бессердечная какая! Петру она потом говорила, что ничего, может, потом привыкнет, поймет... А про себя Нина думала: «Ну и ладно! Какая она мне дочь, и зачем она мне нужна? Не хочет — и не надо, нам и без нее хорошо!».
Было, конечно, далеко не все и не всегда хорошо, но отыгрывать назад было уже нельзя, и это понимали все. Как понимали и полную неправильность сделанного выбора. «Ну и что я получила? — думала Нина, — Штамп в паспорт? И мужика, старого настолько, что почти уже и не мужик! А что будет через пару лет? Крошечная пенсия и его радикулиты, инфаркты и прочие проблемы. Мало мне было с одним мучиться, а потом его еще и хоронить? Ох, вернуть его надо туда, где взяла! Но ведь и не гнать же теперь...».
Нельзя сказать, что и Петр Денисович не думал о том же. Обаяние бывшей любви, которую, вроде, появился шанс все же продолжить, быстро прошло, и получилось... то, что получилось. Вроде и неплохо они с Ниной живут, но, если вспомнить, с Валентиной-то было лучше. Родные места, привычная женщина-ровесница, знающая наизусть все его потребности, вокруг люди, тоже знающие его всю жизнь... Дочка по выходным приезжала, — взрослая, веселая, любящая! А теперь оглянись — и ничего! Ну да, жена, и даже вроде молодая, а зачем ему все это? «Ох, ну и дурака же я свалял! Как морок какой-то нашел... Вернуться бы, да жить, как жил. Но Валентина не пустит, дочка не простит, люди в глаза смеяться будут, и поделом!». Так и продолжалась жизнь, — в сдерживаемом недовольстве собой и друг другом, в невозможности что-то изменить.
С Натальей Петр Денисович виделся порой, — просто потому, что скучал по дочке, оставшейся последним связующим звеном с той, прежней жизнью. Особо видеться им было и ни к чему! То есть он спрашивал, как она ездила в родные места, как там мать, и Наташа отвечала, что да, ездила, все хорошо. И у нее все хорошо, — учится, практику проходит, замуж не собирается.
— А ты-то как, папа? — с сочувствием спрашивала Наталья, видя, что отец опять начал не то что стареть, это-то было вполне естественно, — сдавать он стал! Именно так, — сдавать, сдуваться, вырванный из привычной обстановки, да так и не прижившийся в новой... «Бедный папка... Что наделал! Явно ведь жалеет, а назад уже не отыграть», — думала она, и однажды решилась-таки рассказать об этом матери. Раньше даже не упоминала о том, что они встречаются, — мама не спрашивала, Наташа не говорила, а тут вдруг не выдержала, сказала:
— Постарел, похудел... Так мне показалось. Может, это и не так, просто пока был на своем месте, так и выглядел молодцом, а теперь... Жалко его стало!
— Да что поделаешь! — вздохнула Валентина Федоровна, — В нашем возрасте такие прыжки уже даром не проходят. Пересели-ка меня в другое место, — то же самое получится!
Она, в отличие от бывшего мужа, выглядела неплохо, и даже, кажется, лучше, — словно сбросила груз забот. Хозяйство сократила, даже огород стал куда меньше, вместо привычных овощей все больше цветы сажала. Новость о бывшем муже ее вроде огорчила, но не очень, — словно и правда он стал ей чужим... А Наташа спросила:
— А скажи, мама, если бы он вернулся, ты бы его приняла? Нет, я у него не спрашивала и ни о чем таком не говорила, просто увидела его и подумала...
— Ну что значит «приняла», Наташенька? Опять замуж за него выйти? Не смеши. Этого ты и сама бы не поняла и не приняла, ведь так? Так... Но если он поймет, что там жить невмоготу и приедет... Ну ведь не выгнала бы! Не по улицам же ему, старику, скитаться? Вон комната есть свободная, и пусть бы жил, сам себя обслуживал. Такой ответ тебя устроит? — задумчиво ответила Валентина Федоровна.
— Да я-то что... Он мой отец, я ведь люблю его, и была бы даже рада, если бы вернулся да жил, как человек, а не... Хотя мы об этом не говорили, и он даже не намекал, что хочет вернуться, это я так спросила. Но ты, мама, святой человек, если так решила! — сказала Наталья.
— Да ну тебя! — засмеялась Валентина Федоровна.
Впрочем, возвращаться Петру Денисовичу не пришлось, — он еще больше года продолжал жить в городе, мирясь с сосущей сердце тоской. И однажды сердце не выдержало, — случился инфаркт, и он тихо скончался в больнице... Хоронили его обе жены и дочь, которые вместе плакали над его гробом... и над его жизнью. Нина, понявшая, что осталась одна, и, скорее всего уже навсегда, хотела было хоть здесь наладить какие-то отношения с Наташей, но та дала понять, что не хочет этого. Нет, скандала и выяснения отношений не было, но и сцен примирения и воссоединения тоже.
— Вы уж простите меня, — только и сказала Нина на прощание, — Да и Петя, думаю, простил...