Это продолжение цикла о формировании современных границ Белоруссии. Начало здесь.
К началу ХХ века вопросы идентичности на белорусских землях волновали довольно узкую прослойку населения. А в этой прослойке разворачивался конфликт между двумя концепциями – белорусской национальной и западнорусской.
Белорусское национальное движение в это время остается в значительной степени польским делом. Поляки доминируют среди деятелей первой белорусской политической партии – Белорусской социалистической громады. То же касается издателей и авторов первых газет на современном белорусском языке – «Наша доля» и «Наша нива». Да что там, один классик белорусской литературы – Янка Купала – урожденный Ян Луцевич (из обедневших польских шляхтичей), другой – Якуб Колас – из крестьян, но урожденный Константин Мицкевич.
Впрочем, это не должно сбивать с толку: цели польского и белорусского национальных проектов на белорусских землях никогда полностью не совпадали, сколько бы поляков ни было в белорусском. Поляки, выбравшие «белорусскую опцию», были немалыми визионерами, видя себя элитой будущего нового государства (и стали бы ею, если бы оно было организовано на их началах). Нечто подобное, но в меньших масштабах, имело место и в Литве.
В 1892 г. выходит сборник стихов на белорусском языке «Дудка белорусская». За псевдонимом Мацей Бурачок скрывается польский шляхтич с Виленщины, участник восстания 1863 г., Франциск Богушевич.
Предисловие – «Прадмова» – к сборнику принято считать манифестом белорусского национального возрождения, но чтение этого произведения позволяет понять, почему с белорусизацией всегда были проблемы. Пан Богушевич из кожи вон лезет, чтобы показать белорусам, что он свой, такой же мужик, как и они, но при этом обращается к ним как к умственно неполноценным:
Ja sam kaliś dumaŭ, szto mowa nasza — „mużyckaja” mowa i tolki taho! Ale, pazdaroŭ Boże dobrych ludcoŭ, jak nauczyli mianie czytać-pisać, z toj pary ja szmat hdzie byŭ, szmat czaho widzieŭ i czytaŭ: i prakanaŭsia, szto mowa naszaja jość takajaż ludzkaja i panskaja jak i francuzkaja, albo niamieckaja, albo i inszaja jakaja. Czytaŭ ja ci mała starych papieraŭ pa dwieście, pa trysta hadoŭ tamu pisanych u naszaj ziamli i pisanych wialikimi panami, a naszaj mowaj czyściusinkaj jakby wot ciapier pisałasia.
Перевод:
Я и сам когда-то думал, что язык наш – «мужицкий» язык и всего-то! Но, дай Бог здоровья добрым людям, что научили меня читать-писать, с той поры я много где был, много чего видел и читал: и убедился, что язык наш – такой же человеческий и господский, как и французский или немецкий или иной какой. Читал я немало старых документов, двести, триста лет тому назад писанных в нашей земле, писанных большими господами – написаны они нашим чистейшим языком, словно вот сейчас.
(В последнем предложении явный подлог: трыста гадоў таму «паперы» писались ну совсем не як-бы вот цяпер. Кстати, как вам белорусская латиница? Именно в таком виде «Дудка» впервые увидела свет, здесь и дальше цитаты приводятся по краковскому изданию 1896 г.)
Карский в первом томе «Белоруссов» подвергает «Дудку» Богушевича беспощадной критике, называя ее «очень тенденциозной книжкой»:
Бурачокъ, напоминая бѣлоруссамъ объ ихъ общей жизни съ Литвой въ прежніе времена и о древности ихъ языка, а также бывшей литературной его обработкѣ, старается возбудить сепаратистическіе стремленія національныя и литературныя: отстранить бѣлорусовъ отъ великоруссовъ и побудить ихъ къ выработкѣ самостоятельной литературы. “Pradmowa” написала довольно ловко […] несомнѣнно съ цѣлью вызвать смуту въ русскомъ семействѣ. Она можетъ даже произвести нѣкоторое впечатлѣніе на людей, мало знакомыхъ съ исторіей бѣлорусской территоріи и съ особенностями славянскихъ языковъ, которые здѣсь упоминаются, а также съ отношеніями русскихъ нарѣчій.
«Отстранить белорусов от великоруссов» Богушевич пытается подчеркиванием связи Белоруссии с Литвой и Польшей. В его концепции белорусской истории нет никакой единой Руси, зато есть наша зямелька:
Z pradwieku, jak nasza ziamielka z Litwoj złuczyłasia, jak i z Polszaj zjadnalasia dobrawolnaja, dyk usio jaje „Biełarusijaj” zwali i nia darmaż heta! Nia wialikaja, nia małaja, nia czyrwonaja, nia czornaja jana była, a bielaja, czystaja: nikoha nia biła, nia padbiwała, tolki baraniłasia. […] Użo bolsz jak piatsot hadoŭ tamu, da panawania kniazia Witenesa na Litwie, Biełarusija razam z Litwoj baraniłasia ad kryżackich napaści i szmat miestaŭ, jak Połock, pryznawali nad saboj panawanie kniazioŭ Litoŭskich, a pośle Witenesa Litoŭski kniaź Giadymin złuczyŭ susim Biełarusiju z Litwoj u adno silnaja karaleŭstwa i adwajawaŭ szmat ziamli ad kryżakoŭ i ad druhich susiedaŭ.
Перевод:
Испокон веков, когда земелька наша и с Литвой соединилась, и с Польшей объединилась добровольно, называли ее «Беларусией», и неспроста! Не великая, не малая, не червонная, не черная она была, а белая, чистая: никого не била, не завоевывала, только оборонялась. […] Еще более пятисот лет назад, до правления князя Витеня на Литве, Беларусия вместе с Литвой оборонялась от нападений крестоносцев, и множество городов, как Полоцк, признавали над собой правление князей Литовских, а после Витеня Литовский князь Гедимин совсем объединил Беларусию с Литвой в одно сильное королевство и отвоевал много земли у крестоносцев и других соседей.
Но главный пафос «Прадмовы» состоит в том, что без языка народ обречен на вымирание. Богушевич пугает читателя образом человека, который перед смертью теряет речь, и говорит, что то же самое происходит с народами:
Szmat było takich narodaŭ, szto stracili napiersz mowu swaju, tak jak toj czaławiek prad skananiem, katoramu mowu zajmie, a potym i zusim zamiorli.
Перевод:
Много было таких народов, что утратили сначала язык свой – подобно человеку перед кончиной, у которого вначале речь отнимается – а потом и вовсе погибли. […]
И делает вывод:
Hdzież ciapier Biełaruś? Tam, bratcy, jana hdzie nasza mowa żywieć: jana ad Wilna da Mazyra, ad Witebska za małym nia da Czarnihawa, hdzie Grodna, Mińsk, Mahiloŭ, Wilnia i szmat miasteczkaŭ i wiosak...
Перевод:
Где теперь Беларусь? Там, братцы, где язык наш живет: она от Вильны до Мозыря, от Витебска почти до Чернигова, там, где Гродно, Минск, Могилев, Вильна и множество местечек и деревень…
Вслед за ним деятели белорусского национального движения будут пытаться строить белорусскую нацию в границах языкового ареала, а насколько успешно – мы увидим позже.
Кстати, не могу отказать себе в удовольствии отметить, что на одной и той же странице «Прадмовы» мы видим написание Biełarusija и Biełaruś:
В последующих изданиях все будет унифицировано, а затем и переведено на кириллицу. В издании 1907 г. еще употребляются обе формы, но дано примечание: lepiej Biełaruś [лучше Беларусь].
И вот еще одна цитата из Карского. Делая обзор белорусской литературы 1860-х годов, он сурово отзывается о произведениях, имевших целью возбуждение простого народа против православной церкви и русских:
Первым номером в списке таковых идет «Мужицкая правда» Калиновского. «Прокламация написана очень зло», констатирует Карский. Все заинтересовавшиеся трудом Евфимия Федоровича уважаемого приглашаются ознакомиться с оригиналом.
Сам же Карский был представителем западнорусской концепции, которая служила продолжением многовековой интеллектуальной традиции противостояния полонизации. Сторонников западнорусизма как реакционеров костерили в советскую эпоху, критике их подвергают и в современной Белоруссии, где следование советской традиции сочетается со все возрастающим проникновением националистического дискурса на официальный уровень. По иронии судьбы, западнорусизм, постулировавший единство трех частей русского народа, но не призывавший к стиранию их различий, был по своему происхождению более белорусским интеллектуальным течением, чем белорусский национализм. Его виднейшие представители – Михаил Коялович, Лукьян Солоневич, Платон Жукович, Ксенофонт Говорский и тот же Евфимий Карский – были природнейшими белорусами, часто выходцами из греко-католических семей.
Западнорусистам не повезло. В советскую эпоху они – как и галицкие русофилы – не вписывались ни в большую историю России, главным событием которой была Октябрьская революция, ни в национальные истории союзных республик. В советской Белоруссии прославляли Калиновского как борца с самодержавием. И это одна из тех советских традиций, что была продолжена в независимой Белоруссии.
Надо сказать, что и государственная машина Российской империи была неспособна оценить интеллектуальный вклад западнорусистов. Слово белорусскому историку Д. Лавриновичу:
...в марте 1911 г. выборные земские учреждения в соответствии с проектом П. А. Столыпина были введены в Витебской, Минской и Могилевской губерниях. «Белорусское общество» протестовало против решения царского правительства не создавать выборные земства в Гродненской губернии. «В Западном крае, наконец, вводится долгожданное земство. Но по какому-то странному стечению обстоятельств, Гродненская губерния выделена из этого края и лишена опять на долгие годы тех благ, которые следует ожидать от земства. В Петербурге, да и в центре России, считают эту губернию не то польской, не то литовской», — писалось в открытом письме депутатам III Государственной думы от имени крестьян Гродненской губернии в передовице «Белорусской жизни».
Западнорусистов часто упрекают (понятно кто) в том, что они были орудием русификации. Но вот «Белорусское общество», представлявшее либеральное крыло западнорусистов, выступало за единство русского народа, но не стирание особенностей его неотъемлемых частей. И вот что интересно: если правительство было готово записать белорусов-католиков в поляки и относиться к ним соответствующим образом, то либеральные западнорусисты постулировали единство белорусов православных и католиков как части русского народа.
Особо заботливое отношение руководители «Белорусского общества» считали необходимым проявлять к белорусским крестьянам католического вероисповедания. «Если в таком общественном деле, как земство, мы толкнем белорусов-католиков в лагерь польский, не приняв их в свою русскую среду, то этим мы сделаем полякам ценный сюрприз, дав полную возможность полонизации идти вперед быстрыми шагами», — полагали Л. М. Солоневич и П. В. Коронкевич.
Итак, в начале XX века на белорусских землях сосуществовали несколько конкурирующих видений их будущего. Был польский национальный проект, был тесно связанный с ним белорусский, был литовский, и имперский западнорусский. Сложно сказать, какой бы из них победил, если бы не Первая мировая война (между тем, пока национальные проекты борются между собой, в Минске тихо собирается первый съезд РСДРП).
Продолжение: Первая мировая война на белорусских землях и Брестский мир