Курьер прибыл вовремя с толстым белым конвертом, на котором красными буквами было напечатано «конфиденциально» и адресовано мне, Кире Ольховской. Рука дрожала, когда я выводила стилусом подпись на электронном планшете.
Потом пришёл Ваня. Он устроился на работу в местный отдел кадров нашего офисного здания сразу после колледжа. Молодой симпатичный парень. Когда мы познакомились, то сразу перешли на «ты». Он постучал по косяку двери и заглянул в кабинет. Уши его пылали красным, и он не мог смотреть мне в глаза.
– У меня есть несколько коробок для ваших личных вещей и тележка, чтобы вывезти их к вашей машине, – пробормотал Ваня, не сдвинув тележку из коридора. – Дайте знать, если вам понадобится помощь, когда вы всё упакуете. Я вернусь через сорок минут, чтобы забрать всё, что нужно сдать.
Ваня начал отступать к выходу, но замешкался, опустив плечи. Он не знал, что сказать. Мы обменялись любезностями в лифте этим утром. Парень казался таким же потрясённым новостью, как и я, и его неприятная задача заставляла его ёрзать.
– Прости, Кира. Ты проработала здесь долго, и… это нелепо. Пожалуйста, знай, как мне плохо.
И с этими словами он ушёл.
Я взяла тележку и затащила её в кабинет, быстро захлопнув дверь, но не закрывая на ключ. Знали ли об этом другие на этаже? Зайдут ли, чтобы выразить соболезнования, тайно благодаря Бога за то, что не получили такие же новости? Захотят ли некоторые, чтобы конверт на моем столе был адресован им? Мне хотелось знать, получили ли уведомление и другие в нашем здании. Всё, что я знала точно, – это то, что мне нужно уйти и сделать это как можно быстрее, но с гордо поднятой головой и сухими глазами. Плакать можно будет позже, когда останусь одна.
Я сняла фотографии своих детей со стола и положила их в одну из коробок на тележке. Огляделась – почти ничего больше не хотелось взять из этого маленького, унылого кабинетика.
На шкафчике висели два намалёванных рисунка, вырванных из раскрасок много лет назад. Тёмно-розовые и бирюзовые пятна маркера беспорядочно покрывали чёрные линии, изображающие Деда Мороза на одной странице и новогоднюю ёлку на другой. Я легко сняла их, поскольку скотч стал ломким от времени. На одной странице было аккуратно выведено «Юля», на другой – быстрое «Р», написанное моим тогда ещё маленьким сынишкой.
Больше всего на свете эти драгоценные произведения искусства заставили меня задуматься. Так много лет, посвящённых этой компании. Глаза наполнились слезами. Я встряхнула руками и выдохнула воздух, сдерживая солёную влагу.
– Не сейчас, не сейчас! – отчитала себя. Я отказалась показывать, как сильно меня это задело. – Что мне нужно взять сейчас, пока у меня есть шанс?
В момент озарения поняла, что надо распечатать свои последние оценки производительности. Я собиралась держать копии дома, но никогда не находила времени на это. Они мне понадобятся для потенциальных работодателей. Я быстро открыла электронные файлы и отправила их на принтер в углу кабинета. Слава Богу, что доступ к компьютеру мне пока не отключили. Это было даже немного удивительно. Я ведь вполне могла разослать злобное письмо на большую аудиторию, выражая свой гнев и разочарование – но я дала этому искушению всего пять секунд серьёзного обдумывания. Ни за что я не собиралась сжигать мосты. Взяла распечатки и добавила их в коробку. В конце концов, положила туда ещё несколько личных вещей.
Взглянула на результат: две частично заполненные картонные коробки; жалко мало для пятнадцати лет работы.
Посмотрев на часы, я поняла, что Ваня вернётся через несколько минут. Стоило ли мне позвонить своим сотрудникам? Как их руководитель, разве не должна я хотя бы узнать, как они? Решив, что они, вероятно, в таком же шоке, как и сама, вытащила из ящика список экстренных контактов. В нём были домашние номера телефона моей команды: пяти женщин и трех мужчин. Я замешкалась на мгновение, обдумывая, как это повлияет на каждого из них.
– Хватит! – приказала себе. Мысль о них сейчас была верным путём к тому, чтобы закончить в солёной луже слёз на ковролине. Я решу, как связаться с ними и убедиться, что с ними всё в порядке, позже, когда все придут в себя.
Кто-то тихонько постучал в закрытую дверь.
Лучше покончить с этим побыстрее.
Я подошла к двери и открыла её.
– Входи, Ваня, я закончила.
Он выглядел ещё менее собранным, чем раньше.
– Всё в порядке? – спросила я.
– Вообще-то нет, – ответил парень. – Трудно видеть, как вас всех увольняют. Мне ужасно тяжело собирать ключи и выгонять вас из здания к определенному времени.
«Может быть, тебе стоит уйти вслед за мной, – подумала я, – прежде чем ты отдашь следующие пятнадцать лет своей жизни этому месту».
– Подожди, – сказала я, – ты сказал «всех вас»? Здесь, в этом здании, есть ещё кто-то? Я думала, что я одна осталась без работы.
– Нет, ты не одна. Ты одна из нескольких здесь, в этом здании. Я рад, что не работаю в основном комплексе. Там сегодня уведомление получают пара сотен человек.
– Боже мой, – ахнула я, – я и не знала. Такие цифры вполне могут попасть в СМИ. Я ещё никому не звонила… Не хочу, чтобы они узнали об этом из вечерних новостей.
– Не беспокойся, я думаю, начальство пока держит это в тайне. Пока не слышал о запросах от СМИ. Но ты права, это, вероятно, быстро станет известно, – сказал Ваня, помолчал и затем, несколько смущённо добавил: – Могу я… могу я забрать твои ключи и… другие вещи?
Пришло время уходить. Я вытащила связку рабочих ключей и пропуск и положила их на стол. Затем вытащила брелок удалённого доступа из внутреннего кармана сумочки.
«Больше никаких входов с домашнего компьютера по вечерам», – подумала я. Это была первая положительная мысль с момента объявления Светланы Железновой.
– Вань, что-нибудь ещё? – спросила я.
– Нет, – тихо ответил он. – Если что-то забудешь, можешь прислать нам. Нужна помощь с коробками?
– Знаешь, Ваня, спасибо за предложение, но справлюсь сама, – я улыбнулась ему. Сама-то могу уйти, а бедный парень останется и будет провожать других. Было видно, что ему это не по душе. Хотя для меня это стало очевидным откровением, я надеялась, что это послужит аналогичным уроком для Вани и всех других молодых сотрудников.
– Просто подержи дверь, и я уйду.
Натянув зимнюю куртку, накинула сумку на плечо и взяла две коробки. Бросила взгляд на маленький горшок с почти засохшими фиалками в углу стола. Казалось, что растению не выжить до мая: короткий путь к машине через прохладный воздух, вероятно, окончательно добьёт его. Видеть милый розовый горшок позже будет напоминанием об этом ужасном дне. Я знала, что этот день захочется забыть.
– Забирай мой цветок, Ваня, если хочешь, – предложила я, лавируя с коробками в руках к выходу.
Смотря прямо перед собой, направилась к лифту. Услышала приглушенные рыдания справа. Я абсолютно не хотела встретить кого-либо по дороге. Так как было чуть позже часа дня, надеялась, что все уже вернулись с обеда. Существовал хороший шанс, что люди слышали о случившемся и так же, как я, избегали лишних слов.
Мне удалось спуститься на лифте и выйти из здания одной. Как только прошла через тяжёлую вращающуюся дверь, ветер украл дыхание, и глаза защипало от холодного, несмотря на апрель, ветра. Слёзы почти сразу высохли. Ничто так не очищает сознание, как резкий весенний ветер.
Я перехватила коробки и начала двухквартальную прогулку к парковке. Прежде я бы воспользовалась переходом, чтобы избежать холода, но боялась, что моё новое, безработное состояние будет слишком очевидно, если пройду через коридоры с коробками. В данном же случае можно рыдать вволю. Только… не буду!
Зачем я надела каблуки сегодня? По крайней мере, тротуары были чистыми от луж. Воздух был холодным, но с неба ничего не лилось.
Я добралась до своего внедорожника, ноги ныли, а руки устали. Открыла багажник и с облегчением поставила коробки. Села за руль. Прислонив лоб к рулю, тяжело вздохнула и повернула ключ зажигания. Холодный воздух дул из обогревателя, всё ещё настроенного на максимум после утренней поездки. Музыка громко играла. Я выключила радио, наслаждаясь моментом тишины.
– Что же мне теперь делать? – спросила вслух, глядя на светящиеся цифры на приборной панели, медленно выезжая с парковки. Ромка не закончит тренировку до 16:30. Может быть, для успокоения нервов устроить себе небольшой шоппинг? Но мысль о шумном, переполненном торговом центре была слишком утомительной. Мне нужно было тихое место, чтобы собраться с мыслями перед встречей с детьми. Надеюсь, новости о массовых увольнениях не достигнут их раньше, чем успею сама всё рассказать. Я свернула на шоссе и направилась в сторону Плотничного переулка, чтобы быть ближе к школе Ромы, когда закончится день.
Пока ехала без цели, мои мысли возвращались к сегодняшним событиям; я всё ещё пыталась осознать новость, поэтому решила лучше съехать с дороги и выпить кофе. Мне нужно было обдумать свои варианты. В одной из коробок лежал пустой дневник – новогодний подарок от коллеги.
Мне всегда становилось легче, когда я записывала свои мысли.
Тёплый воздух окружил меня, наполненный богатым ароматом кофе и лёгким запахом мяты, когда вошла в маленькую кофейню. Я заказала горячий чёрный эспрессо и устроилась в кресле у уютного камина.
Ища ручку в сумке, я почувствовала вибрацию телефона. На экране высветилось «Мама» и пришло сообщение: «Позвони мне, когда будет время».
Я поморщилась. Как она всегда знает, когда я в ней нуждаюсь? Убрала телефон обратно в сумку. Позвоню позже, когда почувствую, что у меня есть время. И силы.
Открыв новый дневник, я держала ручку над чистой белой страницей. Сидела так некоторое время. С чего начать? Единственное, что приходило в голову, – это «Что теперь?» Сделав глубокий вдох, я решила просто начать писать. Фиксировать на бумаге всё, что приходит на ум.
Я писала. На вершине списка были замешательство и страх. Кто я без своей работы, которая определяла меня, как специалиста? Конечно, мать, но дети становились старше; казалось, что им больше нужна моя финансовая поддержка, чем что-либо ещё. Я давно уже не была чьей-то женой и даже не была «второй половинкой» для кого-либо. Я дочь, подруга, сестра, тётя… но ведь так же можно описать большинство женщин в этом городе. Кто я теперь? Безработная. Поморщилась при этой мысли. Вздохнула – это не было продуктивным направлением для мыслей. Если думать в таком направлении, можно и до депрессии докатиться.
Я озаглавила новую страницу «То, что я люблю делать» и подчеркнула. Вспомнилась цитата: «Если ты любишь то, что делаешь, ты не будешь работать ни одного дня в своей жизни». Феномен, который мне ещё не удалось испытать. Мою работу можно было бы описать как занятую и суетливую, конечно, но редко спокойную или вдохновляющую.
Я вернулась к своим записям. Надо сфокусироваться. Вещи, которые приносят мне радость, включали время с семьёй, кофе или обед с подругами, чтение, время на природе и редкие шопинги. Список рос, перевернула страницу. Это было даже весело – сосредотачиваться на вещах, которые люблю.
Затем решила стать практичнее. На новой странице написала заголовок «Необходимые дела» и подчеркнула. Нужно было просмотреть пакет выходного пособия, обновить финансовые записи и определить, сколько у меня на банковском счёте. Несколько пунктов по подготовке к праздникам тоже вошли в список.
Я подумала, что пакет выходного пособия даст мне почти годовую зарплату – относительно щедрая политика компании. Годы работы обеспечили мне гораздо больше на выходе, чем обычная памятная табличка, которую изначально получила за юбилей. Как иронично.
Я ещё не позволяла себе думать о финансовых последствиях увольнения. Несмотря на все свои страхи и неопределённость, понимала, как мне повезло получить хоть какое-то выходное пособие. К сожалению, в наши дни большинство людей оставались без всякой поддержки при увольнении.
Одним из первых дел будет выяснить, как максимально растянуть полученные напоследок деньги. Мне нужно обновить резюме, но до осени вряд ли кто-то будет искать новых сотрудников. Никто не хочет принимать работников перед майскими праздниками и периодом отпусков. Я позволила себе не думать о поиске новой работы до сентября.
Рука начала болеть, и я заметила, что прошёл ещё час. За окном падал дождик. Скоро нужно будет забрать Ромку. Стоит ли рассказать ему о случившемся сразу или подождать? Можно сообщить детям вместе за ужином. Так проще.
Я собрала сумку и неохотно поднялась из удобного кресла у камина. Из кармана пальто выпала сторублёвая купюра, когда достала перчатки. Подняла её и поняла, что теперь придётся быть с деньгами намного осторожнее. Больше не будет постоянного дохода, по крайней мере, какое-то время – надеюсь, недолгое.
Выходя из кофейни, я услышала чьё-то пение под гармошку на свежем воздухе. Справа от меня сидел мужчина лет 60-ти с окладистой бородой, одетый немного неопрятно, и приятным баритоном выводил:
– Имел я деньги пребольшие,
Имел я домик на Тверской,
Имел карету, трёх лошадок
И всё я пропил, братец мой.
Я вспомнила, где её слышала: в одном из фильмов Никиты Михалкова. Там её исполнял автор, Юрий Щербаков.
Перед мужчиной стоял зелёный армейский котелок. Его ладони были красными, и мне стало понятно: воздух очень прохладен, видимо, у него замёрзли пальцы. Непросто вот так играть на гармошке.
Сторублёвая купюра все ещё была в моей руке. Вдруг я почувствовала, что должна опустить деньги в котелок. Обычно бросила бы несколько мелких монет, но сегодня был непростой день. Я пробралась по асфальту, обходя лужи, к котелку и быстро положила купюру, прежде чем могла передумать. Мужчина улыбнулся мне.
– Благослови вас Господь, – пропел он, прервав песню. – Пусть у тебя будет замечательное лето, и пусть оно принесёт тебе изобилие и возможности.
Затем, быстро подмигнув, мужчина повернулся, чтобы поблагодарить другого человека, бросившего несколько монет в котелок.
Возвращаясь к машине, я почувствовала тепло от улыбки и пожелания уличного гармониста.
Он продолжал:
«Сижу и слёзы проливаю:
А где жена, где сын родной?
Лежу я, слёзы проливаю,
Ведь всё я пропил, братец мой!..»
Я пообещала себе не оказаться в таком же положении, как лирический герой песни.
Мне нужно было отвлечься от своих проблем.
