С одним из читателей канала мы заспорили в комментариях насчёт современной литературы.
Читатель настаивает, что всё хорошее в литературе осталось в XIX веке. Последним великим романом века двадцатого был «Тихий Дон». После этого литература измельчала. Весь модернизм и постмодернизм – посредственный мусор, и никаких проблем современная литература не освещает, нацелившись исключительно на развлекательность.
Я же стояла и стою на том, что «классика» - это не синоним литературы XIX века, а термин, обозначающий вершинные произведения своей эпохи. И с этой точки зрении своя классика есть в любом периоде, и в современном тоже. Для меня классики современной литературы – это Франзен и Тартт, Памук и Рушди, Кутзее и Исигуро, Фостер Уоллес и Пинчон, Гари и Уэльбек. И фигуры их масштаба. Обращаю внимание на то, что о русской литературе я рассуждать не берусь, поскольку целенаправленно занимаюсь изучением зарубежной литературы, а русскоязычная находится за пределами сферы моих интересов. Но и в русской литературе современные классики, безусловно есть. Навскидку назвала бы Пелевина и Водолазкина.
При этом, как ни странно, я не отрицаю мысль о том, что вершинным произведением литературы ХХ века был «Тихий Дон». Напротив, эту максиму горячо поддерживаю. Но для меня эта мысль не отрицает ценности книг, написанных позднее (и не только в СССР/России) и не опровергает возможности для существования классики и современных классиков. При этом смысл в том, что не нужно сравнивать современных классиков с классиками XIX века или более ранними. Бессмысленно сравнивать Рушди и Диккенса или Маркеса и Диккенса, как бессмысленно сравнивать Диккенса с Гомером.
Никогда не понимала людей, которые восклицают, что современные авторы пишут хуже авторов XIX века. Это же совершенно разные системы отсчёта, если говорить языком физики! Каждый автор есть продукт своей эпохи, и нет логических оснований сопоставлять человека XXI века и человека XIX века, а потом на серьёзных щах заявлять, что идентичности не установлено. Такое сопоставление можно допустить разве что в порядке сугубо постмодернистской иронии.
Современная литература говорит о современных проблемах, и её сила именно в этом. И, как ни странно будет кому-то прочесть последующее утверждение, о современных проблемах нужно говорить с помощью языка и системы образов и приёмов, которые близки современным людям.
К одним из классиков, который как раз муссирует современные проблемы, я отношу и Мишеля Уэльбека.
С его произведениями я познакомилась в 2023 году со сборника «Реплики-2020» и романа «Уничтожить», который на данный момент пока что является замыкающим в творческой биографии писателя.
И вот на Уэльбеке мы с упомянутым моим собеседником (явно начитанным и, безусловно, мною уважаемом) сломали немало копий.
«Уэльбек развращён, сыплет мерзостями, всё сводит к с*ксу, причём акцентирует внимание на извращениях, придавая натуралистический и отталкивающий характер. Разве мир такой?». Плюс, по мнению комментатора, почти все романы Уэльбека практически бессюжетны. И всё сказанное вкупе, на его взгляд, однозначно служит характеристикой «низовой литературы», к которой нужно относить и Уэльбека.
Это мнение очень любопытно и, разумеется, имеет под собой веские основания. С тем, что Мишель Уэльбек действительно в каждом романе очень много места уделяет описанию интимных связей персонажей, причём описания использует самые натуралистические, действительно не поспоришь. Но для меня первичен вопрос, зачем писатель это делает. Именно ответ на этот вопрос определяет моё отношение к автору и его текстам.
Я считаю Уэльбека писателем-философом. А его романы – социально-философскими. Да, даже несмотря на явно провокационные высказывания, детализацию интимного и стремление шокировать читателя. Всё это может видеться расхожими приёмами бульварных романов, но только не в руках такого мастера, как Уэльбек.
В основе его прозы всегда лежит концепция мироздания. Выстраивать концепции свойственно философскому мироощущению. Только «мироздание» в данном случае следует понимать не как синоним понятия «космос», а как характеристику устройства человеческих сообществ на Земле. В первую очередь Мишель Уэльбек, конечно, пишет о Европе, но, как он же совершенно справедливо замечает, родившаяся в европейской культуре модель жизни давно распространилась на весь мир. Кстати, в данном случае американскую модель мира, которая может кому-то казаться обособленной и куда более влиятельной, чем европейская, я склонна рассматривать как логичное продолжение европейской модели, то есть как порождение всё той же западной культуры. Проиллюстрируем цитатой из «Платформы»:
«Я до конца своих дней останусь сыном Европы, порождением тревоги и стыда; я не смогу сказать ничего обнадёживающего. К Западу я не испытываю ненависти, только огромное презрение. Я знаю одно: такие, как мы есть, мы смердим, ибо насквозь пропитаны эгоизмом, мазохизмом и смертью. Мы создали систему, в которой жить стало невозможно; и хуже того, мы продолжаем распространять её на остальной мир».
Весь роман «Платформа», в общем-то, служит детальной иллюстрацией сказанного в этом кратком абзаце.
Книга открывается сценой смерти отца главного героя. 40-летний Мишель, работающий неприметным клерком в Министерстве культуры Франции, узнаёт, что отец умер, приезжает на похороны. Из общения со следователем понимает, что причина смерти – убийство. Выясняется, что отца, бодрого 70-летнего качка, бывшего инженера, увлекавшегося альпинизмом, случайно, в ходе ссоры, убили братья молоденькой мусульманки, приходившей к старику убираться и понемногу ставшей его любовницей.
Никаких чувств по поводу смерти отца Мишель не испытывает. Других родственников у него нет. Вскоре Мишель получает солидное наследство, а также узнаёт о причитающейся ему круглой сумме, которую можно выручить от продажи отцовского дома в престижном курортном районе Франции. Немало не сомневаясь, Мишель заключает с риелторами сделку о продаже дома, а на унаследованные от отца деньги покупает себе путёвку в Таиланд. Действие происходит в канун 2000 года, и новое тысячелетие герою предстоит встречать под тайским солнцем.
Всю поездку Мишель желчно обсуждает членов группы попутчиков-французов (правда, только в беседах с самим собой, поскольку любое общение, кроме интимного, ему претит) и посещает тайские массажные салоны, в которых практикуется эротический массаж и интимные услуги после. Среди его попутчиков-Французов есть Валери, привлекательная девушка 28 лет, с шикарной фигурой. Вроде бы она оказывает Мишелю знаки внимания, но он так и не решается завязать общение. И лишь в парижском аэропорту наконец преодолевает робость и получает номер её телефона.
В общем-то, с этого момента история только начинается. Мишеля и Валери ждёт счастливое время и множество туристических поездок, ведь Валери работает в турфирме. Ей вместе с начальником Жаном-Ивом предстоит разработать новую концепцию для сети убыточных французских клубов отдыха за границей. И именно с подачи Мишеля Жан-Ив решает построить концепцию на с**суальном туризме в страны третьего мира – на Кубу, в Камбоджу, Таиланд…
У читателя есть огромный соблазн при восприятии романа «Платформа» ограничиться только этой плоскостью: мол, Уэльбек эстетизирует разврат, выпячивает низменные стороны человеческой натуры. Создаётся впечатление, что все вокруг перманентно занимаются услаждением себя и других, часто в извращённой форме, и этим сюжет романа исчерпывается.
Я же считаю, что писатель намеренно доводит образ до гротеска и даже до китча. Странно, но факт: существует некая грань нагнетания абсурдного, безвкусного, аморального, за которой сознание словно бы перестаёт наделять эти явления моральными качествами. Не то чтобы моральные ограничения перестают иметь значение, нет. Просто читатель пресыщается такими образами, испытывает усталость от них и переходит на уровень «слышать, но не вслушиваться, видеть, но не рассматривать». Этим пользовались панки в моде, конкретно Вивьен Вествуд (в потом, через много лет, и Александр Маккуин в некоторых коллекциях, который, конечно, далеко не панк, но кое-что ценное у Вествуд в плане методов позаимствовал), которой удалось поднять рваное тряпьё и китч до уровня искусства.
И вот тогда, после визуального пресыщения этой вереницей тел и поз, Уэльбек берёт читателя «тёпленьким», выдавая формулу своей концепции: Европа погибает, система пожирает сама себя.
В принципе, судя по отзывам критиков и литературоведов, эта концепция остаётся у писателя стержневой на протяжении всего творчества.
В сущности, «Платформа» - очень грустная книга, беспросветная. Она заканчивается умиранием, как и последний на сегодня роман писателя «Уничтожить». И даже последняя надежда общества – свободный обмен интимными услугами как платформа агонизирующей рыночной экономики – уже не способна это общество спасти.
Я не думаю, что «низовая литература» способна на рефлексию такого уровня.
Впрочем, каждый читатель вывод делает сам.
***
Читали роман «Платформа»? Согласны со мной, или возникло острое неприятие сказанного? В любом случае приглашаю подискутировать о романе в предстоящее воскресенье, 11 августа, на онлайн-встрече моего книжного клуба «Ариаднина нить». Начало в 14:00 по московскому времени. Встреча будет бесплатной. Пройдёт на площадке Яндекс.Телемост. Ссылка будет размещена в
Телеграм-группе книжного клуба "Ариаднина нить"
в течение этой недели. Присоединяйтесь!
А если вас интересуют не только отзывы и обсуждения, но и анонсы книжных новинок, приглашаю в свой Телеграм-канал
Ариаднина нить | Книги
Там свежие анонсы выходят ежедневно (за небольшими исключениями).
Ваша Ариаднина нить.