«— Понимаешь, танцевать я очень любила. Мы и с мужем на танцах-то и познакомились, — вдруг неожиданно для самой себя разоткровенничалась Пелагея. — Поженились, сына я родила. Взрослый уж был, а я… прямо перед войной снова… раньше-то никак не получалось. Хотели, а никак… а тут вдруг… и война… — Пелагея будто вспоминала вслух, как все было вроде еще совсем недавно. Увидев, как Настя удивленно на нее смотрит, замолкла, укорив себя, что вдруг разоткровенничалась перед мелкой. С чего бы?
— Что не получалось? Что снова? — спросила девочка, с интересом глядя на Пелагею».
Часть 2
Доктор спросил:
— Настя, а ты когда шоколад ела последний раз?
— А что это такое? — удивленно спросила девочка, тоскливо посмотрев на доктора взглядом взрослой женщины, утомленной жизнью.
Доктор растерялся:
— Ну это… как конфеты, такое вкусное, сладкое. Слаще сахара.
— Никогда, — твердо ответила девочка. — Ничего слаще сахара я не ела.
— Как же это?
— А так! — пожала плечиками Настенька. — Может, и ела когда, да не помню. Война началась, я совсем маленькая была. Наверное, ела… папа приносил вкусненькое. А что?
Доктор отодвинул ящик и как фокусник достал оттуда плитку шоколада.
— А вот что! — радостно выкрикнул он. — Специально для тебя берег.
Глазенки девчушки загорелись, став похожими на детские, и она еле удержалась, чтобы тут же не схватить шоколад.
— Обманываете вы меня, Сергей Иваныч! Вы же не знали, что я приду.
— А вот и знал, — развеселился доктор. — А знаешь, что мы сейчас с тобой попросим Семеновну сделать?
Девочка покачала головой, она не отрываясь смотрела на шоколад.
— Чтобы она нам чаю согрела! — торжественно сообщил доктор.
— Я сама! — подскочила Настенька и ринулась в коридор. Она очень смутно, но вспомнила, как отец приносил такие же тонкие и широкие плитки. Мама тут же шуршала оберткой, быстро разворачивала шоколадку, отламывала кусочек и клала Настеньке прямо в рот.
Девочка остановилась и сглотнула слюну! Она абсолютно точно припомнила, как этот мягкий ароматный на вкус ломтик таял во рту, а она тут же протягивала ручки к матери, прося еще… Как давно это было! А было ли?
Через полчаса девочка и доктор пили чай, а еще спустя время, Настюшка лежала на соседней койке с Пелагеей и мирно посапывала. Впервые за долгое время она улыбалась во сне.
Рано утром Пелагея открыла глаза, удивленно осмотрела комнату и сразу смекнула, что она в госпитале.
«Неужели что-то уцелело?» — удивленно подумала она, но очень быстро сообразила, что это совсем не тот госпиталь, куда она привезла раненых.
Пелагея попробовала пошевелить руками. С трудом, но получилось. Левой ногой. Ага, на месте! Правой… жуткая боль пронзила все тело, достала до мозга, и женщина отключилась. Когда пришла в себя, то поняла, что правой ноги у нее нет. Она попыталась приподняться, чтобы увидеть, что от нее осталось, но мало что получалось. Сил не было вовсе. Соседняя кровать заскрипела, с нее вскочила какая-то совсем низкорослая санитарка. «Господи, совсем ребенок. Да что же это?! Девчушка же!»
— Очнулась? — спросила девчонка. — Вот и ладно! Я щас доктора кликну.
— Погоди, — остановила ее Пелагея. — Тебя как звать-то?
— Настей, — представилась девочка. — А тебя?
— Пелагеей меня зови… тетей Пелагеей. Настя, скажи, мне ногу-то шибко отхреначили?
— Нет, не шибко, — соврала девочка.
Ногу Пелагее отрезали почти по колено.
— А-а-а, понятно. Ежели не сильно, то это хорошо. Но танцевать-то не смогу уже?
Настя удивленно посмотрела на женщину.
— Понимаешь, танцевать я очень любила. Мы и с мужем на танцах-то и познакомились, — вдруг неожиданно для самой себя разоткровенничалась Пелагея. — Поженились, сына я родила. Взрослый уж был, а я… прямо перед войной снова… раньше-то никак не получалось. Хотели, а никак… а тут вдруг… и война… — Пелагея будто вспоминала вслух, как все было вроде еще совсем недавно. Увидев, как Настя удивленно на нее смотрит, замолкла, укорив себя, что вдруг разоткровенничалась перед мелкой. С чего бы?
— Что не получалось? Что снова? — спросила девочка, с интересом глядя на Пелагею.
— Ничего! — отрезала та, еще раз поругав себя за минутную слабость, и вспомнила дикую боль, которую она испытала, когда деревенская повитуха лишила ее ребенка. То, что она пойдет на фронт вместе с мужем и сыном, Пелагея решила сразу, а потому беременность ей была ни к чему. Не сказала она о ней ни мужу, ни свекрови… Не успела. Хотела первого июля сказать, день рождения у Егора был в этот день. Но не пришлось… Первого июля Егор уже был на фронте, а она сама в городе на курсах медсестер.
Сначала ушел муж, за ним сын. Ну а потом уж и сама подалась. До сорок пятого года вынесла более сорока раненых с полей и была награждена орденом Красного Знамени. Ни одного ранения не получила, да что там, не царапнуло ни разу. А за три месяца до победы вот так зацепило, и сразу нет ноги.
«Может, и к лучшему, что Егор погиб, — с тоской глядя на нижнюю часть тела, подумала Пелагея, — как бы ему с такой женой пожилось. Вале тоже ничего писать не стану. Приду домой, и сразу все и всё увидят сами!»
Пелагея отвернулась к стене, слезы градом покатились из глаз женщины, она облизывала сухие губы, чувствуя соленый вкус горя.
Женщина быстро шла на поправку. Настенька все время была рядом, помогала во всем. Долго решалась Пелагея написать свекрови, да так и не решилась. Зачем? Придет домой, Валентина сама все увидит. Писать о чем-то другом Пелагея не могла. О чем? Жизнь словно потихоньку утекала через рану, хотя она хорошо заживала.
Настолько хорошо, что даже Сергей Иваныч отметил:
— Ну что, милая, еще недельку, и домой!
— Нет, — твердо сказала Пелагея. — Пока война не кончится, никуда не уйду. Хоть режьте меня…
— Да мы тебя и так порезали. Не поло…
— Я и на одной ноге вам зажим и тампон подать смогу, — перебила Пелагея. — Вам что, умелые руки лишние? Я всю войну санитаркой прошла. Вы не думайте, я сильная: до войны на ферме работала. Не смотрите, что худая и мелкая. Телят я поднимала легко. Никто не мог из баб, а я — так запросто. Не пойду домой. Вот закончится война, тогда и прогоните. Тогда и сама уйду. А сейчас — нет.
— Да пойми ты… — встрял доктор.
— Ничего не хочу понимать. Мне бы костыли только.
— Да есть костыли, — махнул рукой на упрямую бабу Сергей Иваныч, — учти, только до первой проверки.
Пелагея улыбнулась и порывисто обняла доктора.
Так стала она работать бок о бок с ним. О том, что именно Настя спасла ее, она знала, сестрички рассказали, но никогда не говорила об этом с девчушкой. Не умела Пелагея быть ласковой, нежной, а может, и умела когда-то, да забыла, как это бывает.
Частенько вспоминала она свою покойную мать Прасковью, та умерла, рожая последнего ребенка. Ходили слухи, что отдал отец, кузнец Прохор, его повитухе, а кому и куда она снесла ребятенка, никто не знал. Повитуха о том молчала, знала свой грех.
Потом Прохор привел в дом девку Аксинью, но та не стала ни матерью, ни мачехой осиротевшим ребятам. Была словно служанка в избе да ночная утеха кузнецу. Двигалась бесшумно, говорила мало, глаза держала всегда в пол, ребят не голубила и не ругала. Но в избе было чисто, хотя ничего она не заставляла делать старших девчонок Пелагею и Дуню, со всем справлялась сама. Но девчонки, приученные к труду сызмальства, хорошо знали свои обязанности и после смерти матери исправно продолжали их выполнять: пололи огород, убирали избу, смотрели за мальцами Кирьяном и Соней. Их не нужно было просить или подгонять. С тех пор сердце Пелагеи стало черстветь потихоньку, и даже крепкая любовь Егора и рождение сына не смягчили его. Когда Пелагея получила похоронку на восемнадцатилетнего Петеньку, то жизнь вообще померкла для нее, и похоронка на Егора прямо перед тем, как сама попала под бомбежку, была воспринята почти спокойно. И без того затвердевшее без любви сердце стало просто шершавым куском гранита.
Так незаметно пролетело три месяца. Наступил май сорок пятого. Победу отпраздновали шумно: стреляли в небо, обнимались, целовались, выпивали.
Десятого мая Сергей Иваныч вызвал к себе Пелагею:
— Победа! Наша победа! Не смею больше тебя задерживать. Ступай домой! — доктор снял очки, протер их, низко опустив голову, словно пряча глаза.
Пелагея же, напротив, смотрела на него прямым взглядом.
— Уйду, Иваныч. Ты теперь и без меня справишься. Не будет больше в твоей жизни столько больных и столько операций.
Развернулась и тяжелой походкой, громко ударяя об пол костылями, ушла из кабинета доктора.
Татьяна Алимова
Все материалы канала являются объектом авторского права. Запрещено копирование и какое бы то ни было распространение без предварительного согласования с автором.
Все части повести здесь ⬇️⬇️⬇️
Повесть «Хромоножка» здесь