Вам нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия!
П.А.Столыпин
Как известно, революция 1905 года дала России конституцию. Но ни подавленная вооружённой силой революция, ни конституция не решили
тогда ничего. Историк С.Ольденбург писал о Николае II: «Новый порядок
вещей во многом не соответствовал Его идеалам, но Государь сознательно
остановился на нём в долгом и мучительном искании выхода из трагических противоречий русской жизни».
Основное из этих трагических противоречий заключалось в том, что в начале XX века в стране продолжал существовать ясно выраженный сословный строй. Основная масса населения России, её крестьянство, было неполноправным экономически, политически, в бытовом и в административном отношении.
Пережитки крепостничества в той форме, в какой они сохранились до 1917 года, сводились прежде всего к тому, что дворянство сохранило за собой почти полную монополию управления государством не только в верхах, но и в низах. Министрами, губернаторами и земскими начальниками могли быть исключительно дворяне. Земскими самоуправлениями заведовали уездные и губернские предводители дворянства. Бесправная крестьянская масса была целиком отдана под дворянскую опеку. Крестьяне воспринимали дворянство как своего наследственного ненавистного противника. Выборные органы местного самоуправления (земские собрания, земские управы) крестьяне рассматривали как дворянское предприятие, и только в северных губерниях, где дворянства почти не было, земство попало в крестьянские руки и дало блестящие результаты. Но, в целом, дворянство удерживало власть над всей страной.
В словах крестьянского поэта Николая Клюева, из его письма А.Блоку, выражалась вся многовековая ненависть к барству — ко всем, кто чуждается
«нашего брата»: «О, как неистово страдание от „вашего“ присутствия, какое
бесконечно–окаянное горе сознавать, что без „вас“ пока не обойдёшься! Это–
то сознание и есть то „горе–гореваньице“ — тоска злючая–клевучая, кручинушка злая, беспросветная… Редко–редко встречаются случаи холопской
верности нянь и денщиков, уже достаточно развращённых господской передней. Все древние и новые примеры крестьянского бегства в скиты, в леса–пýстыни есть показатель упорного желания отделаться от духовной зависимости, скрыться от дворянского вездесущия. Сознание, что „вы“ везде, что „вы“ „можете“, а мы „должны“, вот необоримая стена несближения с нашей стороны…» А со стороны господ — глубокое презрение и «телесная брезгливость», позорное равнодушие к неравноправию и страданиям народа.
Знать, вращавшаяся около правительства и «сфер», старалась воровать, как только можно. Барон Дельвиг в своих воспоминаниях пишет о железнодорожных концессиях, которые получали представители высшей
аристократии и сейчас же перепродавали их иностранцам, в результате
каковых операций «чистый доход» без всякого приложения усилий составлял десятки миллионов золотых рублей. Современников поражало то ощущение безмерных богатств, которые водопадами бриллиантов и жемчугов сверкали на петербургских приёмах и балах. И, наряду с этими водопадами, рядовой русский офицер, по словам генерала П.Краснова, «если не всегда голодал, то недоедал всегда». Быт этого офицерства был ужасающим. В то же самое время интендантство воровало, как последний карманный вор.
Писатель Иван Солоневич отмечал: «Правящее сословие страны разделилось на три части: одна — аполитичная — пошла на работу, она, конечно, составляла ничтожное меньшинство, как и всякая умственная элита в мире. Остальное дворянство разделилось на кающееся и секущее — на революцию и реакцию — почти без всякого промежуточного звена».
Сословный строй был унаследован от крепостнического прошлого. От этого прошлого унаследованы были и некультурность масс, и культурность
дворянства, не всех, впрочем, масс, и не всего, впрочем, дворянства. Но
каким мог быть выход из существовавшего положения? Если отстранить
дворянство от его ведущей роли в местном самоуправлении, то земство попадало или в некультурные руки крестьянства, или в революционные руки
интеллигенции. Если дать дворянству ведущую роль — неминуемо возникала оппозиция крестьянства. Если сломать дворянскую монополию, значит, нужно было открывать двери или буржуазии, у которой достаточных административных кадров ещё нет, или разночинной интеллигенции, которая начнёт «свергать». Если оставить эту монополию, то буржуазия и интеллигенция «пойдут в революцию», как это и случилось на самом деле. И так плохо, и так нехорошо. Скорострельного выхода из положения не было вообще! По крайней мере, государственного разумного выхода. Это надо помнить тем, кто в наши дни берётся критиковать Николая II за его медлительность в решении важнейших государственных проблем.
На основное противоречие наслаивались десятки и десятки других. Финляндия была практически независимой страной, и в 1916 году в Государственной думе рассматривался закон о равноправии русских (!) в Финляндии (хороши «оккупанты»!). Хива и Бухара управлялись своими ханами и эмирами по своему адату и шариату. В Прибалтике шёл процесс дегерманизации. От западнорусских губерний России в Государственный Совет
попадали исключительно польские магнаты–националисты.
Династия стояла в оппозиции царю, служба информации русской монархии поставлена из рук вон плохо, Николай II был изолирован от своих подданных. Начальник канцелярии Министерства Двора генерал А.Мосолов констатирует: «Бюрократия, включая министров, составляет одну из преград, отделяющих Государя от народа. Бюрократическая каста имела собственные интересы, далеко не всегда совпадавшие с интересами страны и Государя. Другая преграда — это интеллигенция. Эти две силы построили вокруг Государя истинную стену — настоящую тюрьму…»
Царю приходилось действовать более или менее вслепую. А.Суворин, издатель крупнейшей в России монархической газеты «Новое время», формулирует это положение вещей конкретно: «Государь окружён или глупцами, или прохвостами». Статс–секретарь С.Крыжановский, ближайший помощник
П.А.Столыпина: «Министры подкапывали друг друга у престола, поносили в обществе… Административный и полицейский фундамент Империи
остался в архаическом состоянии, совершенно неприспособленным к новым
требованиям жизни, и государству пришлось поплатиться за это, когда
настали трудные времена».
Культурно и экономически Россия начала XX века развивалась быстрыми темпами. Но трагические противоречия сохранялись. В Первую Мировую войну страна вступила в обстановке этих противоречий, при разложившемся правящем слое, при крайней неудовлетворительности командования вооружёнными силами, при недостатке вооружения, при незаконченном раскрепощении крестьянства, при разладе между монархией и верхами, при разладе в среде династии, при наличии парламента, который только и ждал подходящего момента для захвата власти, при совершенно архаическом административном аппарате.
Князь С.Волконский, бывший директор Императорских театров, пишет: «Россию губили с двух сторон. Сейчас мы склонны делать ответственными только людей революции. Да, они ответственны за свои дела. Но за свой приход? Разве они не нашли себе подходящей почвы? А где длинный путь, по которому мы шли к тому, к чему пришли? Вот это не все понимают из числа наших соотечественников…»
Историк И.Якобий рисует совершенно отвратную картину: «Помойными ямами были столичные салоны, от которых, по словам государыни,
неслись такие отвратительные миазмы… Русский правящий класс и здесь
оплёвывал самого себя, как слабоумный больной, умирающий на собственном гноище». Императрица пишет супругу о «ненависти со стороны прогнившего высшего общества».
Генерал А.Мосолов сообщает: «Думали, что переворот приведёт к диктатуре Вел. Кн. Николая Николаевича, а при успешном переломе в военных действиях и к его восшествию на Престол. Переворот считался возможным ввиду распрей в Императорской Фамилии…» «…Легкомысленные представители общества думали исключительно о своём собственном благополучии… Ища виновников неудач России, они обрушились на Государя и, в особенности, на Государыню. Видя невозможность отделить Императрицу от Царя, они начали мечтать о дворцовом перевороте». Он суммирует свои впечатления так: «Мне казалось, что столица объята повальным сумасшествием».
Историк С.Ольденбург осторожно отмечает: «Измена бродила вокруг Престола…» На той же странице он приводит следующий факт: «Дошло до
того, что представитель Союза Городов, городской голова Хатисов, ездил
на Кавказ предлагать Вел. Кн. Николаю Николаевичу произвести переворот и провозгласить себя царём». Великий князь Николай Николаевич отклоняет это предложение под предлогом «монархических чувств армии», но оставляет этот преступный разговор без всяких последствий и даже не докладывает о нём императору!
Интересны воспоминания французского посла М.Палеолога, который стоял ЗА русскую монархию. Он, иностранец, республиканский посол в монархической стране, пытался доказать, что «царизм есть основной стержень России, внутренняя скрепка всего русского общества, и, наконец, единственная связь, объединяющая народы Империи». И взывал: «Если царизм падёт, поверьте мне, что он увлечёт за собою в гибель всё здание России!» И тот же М.Палеолог с полным недоумением рассказывает о том, что князья просто и великие князья, представители финансовой и земельной знати, на своих приёмах совершенно открыто говорили о свержении государя и о том, как они ведут пропаганду в частях гвардии. Морис Палеолог ни на какие слухи не ссылается: на этих приёмах он присутствовал лично и сам всё это слышал.
Его изумляла полная откровенность заговорщиков, которые под хмельком всё выбалтывали в присутствии посторонних лиц, в том числе и посла союзной державы. Он говорит, что эта аристократическая агитация велась даже среди царского личного конвоя. И провозглашались тосты такого рода: «За умного царя, исполненного чувства долга и достойного своего народа». Тут же приводится «план»: принудить императора к отречению, заключить мператрицу в монастырь, возвести на престол наследника цесаревича при регентстве великого князя Николая Николаевича.
Вот с такими трагическими противоречиями и с таким правящим слоем Россия вступила в Первую Мировую войну. Современники свидетельствуют о полной бездарности высшего русского командования, солдатская масса ощущала это невежество на своих костях. Выводы были приблизительно одинаковы: «Всё равно начальство и нас погубит, и Россию погубит!» Это ещё не стало революционным настроением. Но вся страна была совершенно единодушна: «Начальство это пора менять!»
Мнение о начальстве являлось всеобщим — в особенности о военном начальстве. И военный министр, и солдатские массы — все придерживались одного и того же мнения. Того же мнения, если верить генералу Мосолову, придерживался и царь. Ходили разговоры о том, что Николай II планировал после окончания войны заняться полной реорганизацией военного и административного аппарата страны. Возможно, именно эти слухи послужили толчком к дворцовому перевороту. Одно из противоречий русской жизни заключалось именно в том, что «начальство» устарело до полного неприличия, а заменить его в те времена было ещё некем. Это есть основной фактор и военных неудач, и революций.
Правящий слой устарел, но модернизоваться не хотел и не мог. Офицерский состав армии выслуживал свои лета, но, в большинстве своём, не рассматривал себя в качестве профессионалов войны — он считался «военным сословием». Многие офицеры в любой момент были готовы геройски умереть «за Россию!», но совсем не стремились последовательно и скрупулёзно изучать своё военное ремесло.
С конца русско–японской до начала Первой Мировой войны российская армия совершила гигантский шаг вперёд. Если в японскую войну русский артиллерийский офицер был явно хуже японского, то в германскую он уже по праву мог считаться одним из лучших в мире. Но если в 1904 году у него не доставало знаний, то в 1915 у него элементарно не хватало снарядов…
Если для совершенствования низшего командного состава достаточно было пяти–семи лет, то для модернизации среднего требовалось лет десять–пятнадцать. Для модернизации высшего командования — лет двадцать–тридцать. Получалась диспропорция: чем выше по «табели о рангах», тем всё хуже и хуже… Генерал А.Деникин в «Старой Армии» писал, что его сверстники по чину жили ещё психологией крепостного права, а эта психология означала не только «социальную», но и техническую отсталость.
В наши дни продолжает распространяться злонамеренная ложь относительно ума и образованности Николая II. К появлению этого мифа приложил руку не кто иной, как великий князь Александр Михайлович, который признавая за будущим царём блестящий уровень владения иностранными языками, утверждал буквально следующее: «Остальные его познания сводились к разрозненным сведениям по разным отраслям, но без всякой возможности их применять в практической жизни». Оставим на совести князя это спорное утверждение и обратимся к фактам. С самого раннего детства Николая обучали на уровне лучших университетов мира. Химию ему преподавал великий Н.Н.Бекетов, политическую экономию — профессор Н.Х.Бунге, право — К.П.Победоносцев, военную статистику — Н.Н.Обручев, боевую подготовку войск — М.И.Драгомиров, стратегию — Г.А.Леер, артиллерийские науки — Н.А.Демьяненков. Выдающиеся преподаватели обучали Николая военной тактике, фортификации, геодезии, топографии, военному администрированию, политической истории. Молодой наследник престола проводил лагерные сборы в Преображенском полку, в гвардейской артиллерии, проходил службу в гусарской лейб–гвардии.
Будущего царя серьёзно готовили к управлению государством. Он участвовал в заседаниях Совета министров, Государственного совета, председательствовал в комитете по оказанию помощи губерниям, пострадавшим от неурожая…
Перечислять этапы обучения можно долго, и очевидно, что Николай был вполне готов к управлению государством. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, когда пришло время, Николай смог возглавить армию.
Взяв на себя в августе 1915 г. роль Верховного главнокомандующего вооружёнными силами Империи, Николай II действительно командовал и командовал неплохо, оставив своему начальнику штаба генера-лу М.Алексееву только техническое проведение его военных планов. Историк А.А.Керсновский отмечает: «История часто видела монархов, становившихся во главе победоносных армий для лёгких лавров завершения победы. Но она ещё ни разу не встречала венценосца, берущего на себя крест возглавить армию, казалось, безнадёжно разбитую, знающего заранее, что здесь его могут венчать не лавры, а только терния».
Уже самые первые решения нового главкома привели к существенному
улучшению положения на фронте. Так, он организовал проведение Вильно–Молодечненской операции (3 сентября — 2 октября 1915 года). При её
планировании Николай II требовал от военачальников проявлять решимость и стойкость, уделял большое внимание маневру. «При докладе общего положения дел и событий на фронтах армий Государь Император обратил внимание, что мы вообще утратили постепенно способность к свободному маневрированию, стали признавать возможность боя лишь плечом к плечу с длинными растянутыми линиями. Опасаемся до болезненности прорыва и обхвата, и поэтому прорыв роты или батальона считаем законным предлогом для отступления корпуса. Его Величество ожидает от всех военачальников действий смелых, решительных и предприимчивых, проникнутых в то же время пониманием общей обстановки и согласованных с нею.
Главнокомандующий приказал потребовать от всех начальников точного
исполнения повеления государя императора», — таково содержание телеграммы генерала Литвинова от 8 сентября.
А.И.Спиридович подчёркивал большую роль, которую играл в успехе Вильно–Молодечненской операции лично царь, помогая генералу Алексееву своим спокойствием, а когда нужно было — твёрдым и властным словом. Генерал Алексеев, «ещё недавно столь растерянный», как бы переродился, нашёл себя. «Это счастливое сочетание столь разных по характеру людей, как Государь и Алексеев, спасло в те дни русскую армию от катастрофы, а Родину от позора и гибели. Генерал Алексеев <…> просил Его Величество возложить на себя за Вильно–Молодеченскую операцию орден Св.Георгия 4–й степени. Государь горячо поблагодарил Алексеева, но отказал ему в просьбе».
А.Д.Бубнов вспоминал: «Государь неустанно заботился и беспокоился о всём том, что могло способствовать успеху нашего оружия: часто посещал войска на фронте, обсуждал разные оперативные идеи и лично знакомился с новыми средствами вооружённой борьбы».
Уинстон Черчилль писал: «Мало эпизодов Великой войны более поразительных, нежели воскрешение, перевооружение и возобновлённое гигантское усилие России в 1916 г. К лету 1916 г. Россия, которая 18 месяцев перед тем была почти безоружной, которая в течение 1915 г. пережила непрерывный ряд страшных поражений, действительно сумела, собственными усилиями и путём использования средств союзников, выставить в поле — организовать, вооружить, снабдить — 60 армейских корпусов, вместо 35, с которыми она начала войну».
После неудач 1915–го наступил триумфальный 1916–й — год Брусиловского прорыва. Именно Николай II оказал поддержку Брусиловскому плану наступления, с которым были не согласны многие военачальники. Без решительной поддержки Главнокомандующего это знаменитое русское наступление на Юго–Западном фронте было бы попросту невозможно.
Император посещал лабораторию химика В.Ипатьева, поднимался на самолёте И.Сикорского, был в курсе разработок новейшего вооружения, прилагал усилия для улучшения снабжения войск всем необходимым.
В.Ипатьев пишет: «Войну мы свободно могли продолжать ещё очень долгое
время, потому что к январю и февралю 1917 года мы имели громадный запас взрывчатых веществ в миллионах различных снарядов и, кроме того, более миллиона пудов свободных взрывчатых веществ».
«Самым трудным и самым забытым подвигом Императора Николая II, — писал С.С.Ольденбург, — было то, что он, при невероятно тяжёлых условиях, довёл Россию до порога победы: его противники не дали ей переступить через этот порог».
Весь Петроград в то время говорил об «усталости от войны». Но Советский Союз сражался в Великую Отечественную почти четыре года. Гитлер дошёл до Волги, Ленинград находился в блокаде, но никакая «усталость» не помешала последующему уничтожению нацистской Германии.
В феврале 1917 года, если не считать оставленную русскими Польшу, германская армия занимала лишь небольшие клочки российской территории в Белоруссии и на Волыни. В Прибалтийском крае линия фронта стабильно держалась под Ригой. Почти вся территория страны войной не была затронута
вообще.
Разумеется, война не лучшим образом влияла на экономику России.
Не хватало многого, случались перебои со снабжением, перед продовольственными магазинами нередко появлялись многочасовые очереди (их называли «хвосты»). Экономическая ситуация была сложной. Но она не являлась катастрофической.
Всё тонуло в болоте правящего слоя. Тонули в крови фронтовики, тонули в тревоге и неведении призывники–новобранцы, и вся Россия тонула в разлагающих слухах: «Слабовольный царь, истеричная царица, влияние
Распутина, немецкий шпионаж…» На этом психологическом фоне прозвучал первый выстрел русской революции — убийство Г.Е.Распутина. Оно
подтвердило самые худшие слухи: если уж такие монархисты, каким был
В.М.Пуришкевич, и такие великие князья, как Дмитрий Павлович, берутся
за огнестрельные доводы, значит, дело дрянь…
Это было справа. Слева шла травля министра внутренних дел А.Д.Протопопова. Вся атака левых — против А.Д.Протопопова. Никаких мало–мальски конкретных обвинений ему не предъявлялось. Кроме одного: он–де был «распутинским ставленником». До его назначения министром он был избран товарищем (заместителем) председателя Государственной думы. Что ж, и Государственная дума избирала его под распутинским влиянием? Его считали «изменником своему лагерю», на этот раз левому.
Дело же заключалось в том, что А.Д.Протопопов был, может быть, единственным свежим человеком среди рухляди правящего слоя, и именно он
докладывал императору о настроениях петроградского гарнизона и о том,
что положение в Петрограде является угрожающим. На основании этой
информации Николай II приказал генералу В.Гурко убрать из столицы ненадёжные части и заменить их гвардейскими подразделениями с фронта.
Историк С.Ольденбург пишет: «Ни градоначальник, ген.–майор Балк, ни
командующий войсками Округа, ген.–лейтенант Хабалов не считали положение дел угрожающим. Ни ген. Гурко, ни ген. Балк, ни ген. Хабалов повеления Государя Императора не выполнили, сославшись на то, что в казармах совершенно нет места, а запасные батальоны некуда вывести».
Три генерала не могли найти места для запасных батальонов на всём пространстве Империи! Не могли сыскать места в столице для двадцати
тысяч фронтовых гвардейцев!
Писатель Иван Солоневич, свидетель тех событий, говорит без обиняков: «Это,
конечно, можно объяснить и глупостью. Это объяснение наталкивается, однако, на тот факт, что всё в мире ограничено, — даже и человеческая глупость. Это была измена. Заранее задуманная и заранее спланированная. Маршевые батальоны из столицы выведены не были, — им, видите ли, не хватало места во всей России, гвардейские части в столицу переброшены не были, — им, видите ли, не хватало места в столице. Полиция, почти безоружная, и учебные команды насчитывали в своём составе 10 000 человек — против по меньшей мере двухсот тысяч ненадёжного гарнизона, — не считая „вооружённого пролетариата“».
Петроградские заводы и склады были переполнены оружием, сработанным для действующей армии. В случае волнений это оружие легко могло быть захвачено рабочими.
Являясь Верховным главнокомандующим русской армии, Николай II был перегружен сверх всякой меры. Он допустил роковой недосмотр, доверившись генералам Балку, Гурко и Хабалову. Эта ошибка стала одним из исходных пунктов Февральского переворота.
Легенда о распутинском влиянии живёт и в наши дни, даже столетие спустя. Живёт, несмотря на то, что нет никаких достоверных данных о том, что Г.Е.Распутин действительно играл хоть какую–то политическую роль при дворе. Грязная, мерзко пахнущая легенда выросла, как писал историк русской армии А.Керсновский, «из августейших салонов». Убийство Распутина для многих превратило легенду в факт: не из–за прихоти же, в самом деле, люди пошли на убийство!
Талейран говаривал: «Во французской революции виноваты все — то есть никто». Этот афоризм можно, конечно, оспаривать, но нет никакого сомнения, что Россию губили и снаружи и изнутри.
Сущность вопроса заключается в том, что на этом отрезке исторического времени скрестились две несовместимые линии развития: безусловная необходимость для страны сменить свой правящий слой и такая же невозможность менять его во время войны. Монархия в лице Николая II стремилась пройти это «узкое место» эволюционным путём. Не прошла…
Американский экономист Уильям Уоллинг ещё в 1908 году писал: «Русский рабочий — революционер, но он не насильник, не догматик и не лишён
разума. Он готов к боям на баррикадах… Он готов и горит желанием бороться со своим угнетателем, капиталистическим классом, до конца. Но он не забывает о существовании других классов. Он только требует от них, чтобы в надвигающемся грозном конфликте они встали либо на ту, либо на другую сторону…»
В начале XX века русских людей повсеместно томили поиск правды, жажда духовности, неуёмное стремление формулировать и решать «проклятые» вопросы. Но Россия в то время — это страна, где в воздухе постоянно носился призрак бешеных денег. Их обладатели олицетворяли жестокую, наглую, торжествующую несправедливость, которая не несла и, скорее всего, никогда не понесёт наказания. Нравственное чувство оскорблялось, а униженное нравственное чувство всегда было прекрасным горючим материалом, способным не только оправдать грядущее революционное насилие, но и разжечь революционный пожар.
Вот свидетельство человека удивительной судьбы — в молодости декадентствующей поэтессы Елизаветы Кузьминой–Караваевой, а потом известной матери Марии, отдавшей жизнь за други своя в нацистском концлагере: «Мы жили среди огромной страны, словно на необитаемом острове… Мы не жили, мы созерцали всё самое утончённое, что было в жизни,
мы не боялись никаких слов, мы были в области духа циничны и нецеломудренны, в жизни вялы и бездейственны… Мы были последним актом трагедии — разрыва народа и интеллигенции».
Барон Н.Врангель отмечал: «Между высшим обществом и народом образовалась пропасть, утерялась всякая связь. „Мы“ — правительство, немногие его честные слуги и бесчисленные холопы. „Они“ — вся остальная
Россия… Мы все могли быть непогрешимы… Результатом этого ослепления было то, что часть „их“ действительно стала подкапываться под правительство, остальная часть, — прибавлю, самая лучшая — отошла
в сторону от общественных дел и была заменена людьми, желающими не
блага страны, а преследующими лишь свои собственные интересы».
Разрыв между городом и деревней, между многомиллионными массами народа и столичной элитой, купающейся в роскоши, был огромен. Весьма показательны стали модные тенденции, охватившие широкие «прогрессивные» круги образованной молодёжи. Отрицание всех правил и норм морали, повсеместный призыв «окунуться в освежающие волны разврата»,
деградация нравственного начала являлись отличительной чертой времени, предшествовавшему великим потрясениям.
А.П.Чехов с нескрываемым презрением утверждал, что в России сам дьявол помогает «размножать слизняков и мокриц, которых мы называем интеллигентами. Вялая, апатичная, лениво философствующая, холодная
интеллигенция… которая не патриотична, уныла, бесцветна, которая
пьянеет от одной рюмки и посещает пятидесятикопеечный бордель, которая брюзжит и охотно отрицает всё, так как для ленивого мозга легче отрицать, чем утверждать, которая не женится и отказывается воспитывать детей и т.д. Вялая душа, вялые мышцы…
Где вырождение и апатия, там половое извращение, холодный разврат, выкидыши, ранняя старость, брюзжащая молодость, там падение искусств, равнодушие к науке, там несправедливость во всей своей форме».
Алексей Толстой писал: «Девушки скрывали свою невинность, супруги — верность. Разрушение считалось хорошим вкусом, неврастения —
признаком утончённости. Этому учили модные писатели, возникавшие
в один сезон из небытия. Люди выдумывали себе пороки и извращения, лишь
бы не прослыть пресными».
Даже в годы войны, когда тысячи патриотов честно исполняли свой долг на фронте, в тылу процветали казнокрадство, взяточничество и повсеместное духовное разложение. По воспоминаниям современников, накануне революции, в 1917 году, в Петрограде существовали кабаре, где подгулявшие (несмотря на сухой закон) господа и светские дамы–кокаинистки могли лицезреть на сцене открыто демонстрируемые им формы разврата.
Страна явно нуждалась в очищении, и многие восприняли революцию именно как выход из дальнейшей деградации, прорыв к новой, светлой и настоящей жизни. Перемены назрели, это бесспорно. Но каким путём добиваться этих перемен?
В 1916–1917 годах обезумевший правящий класс, сам не отдавая себе отчёта в том, что он делает, разрушал российскую государственность. Так безответственный ребёнок ломает разонравившуюся ему игрушку.
Те, кто прошёл ужасы Гражданской войны, уже в эмиграции, долгие годы продолжали искать виновных на стороне. И нередко эта чудовищная вина возлагалась единственно на императора Николая II. В наши дни уже нынешние искатели истины продолжают нещадно поливать его грязью, обвиняя во всех грехах. Каких только эпитетов он не получает: «царь–тряпка», «размазня», «бесхребетный слабак», «безвольный неврастеник» и прочее, и прочее… Последнего русского царя обвиняют в том, что он не навёл порядок жёсткой рукой, не выжег калёным железом измену.
Да, Николай Александрович был великодушен и деликатен, он искренне любил Россию и до самозабвения был предан ей. Но справедливо ли упрекать в случившемся единственно его?
Николай пытался мягко, без страшных потрясений, без революций, без крови, медленно, но верно продвигать благодатные изменения русской общественной и государственной жизни. Единственное, в чём нуждался царь, это в доверии и преданности своих верноподданных, в их помощи при осуществлении сложнейшего многотрудного дела — последовательном решении сложнейших политических, экономических и социальных задач…
Людям не свойственно долго, терпеливо ждать. Все жаждут перемен быстрых и зримых. Николай II оказался неугоден, отвергнут всеми слоями российского общества, восторженно принявшими февральскую революцию, как приход долгожданных Свободы и Демократии. Государь и его семья были уничтожены без жалости, без раскаяния, без сожалений…
Расплата пришла немедленно. Народ российский погрузился в кровавую пучину лютой Гражданской войны, в которой все участвующие стороны сполна умылись кровью. А через два десятилетия новый правитель России, «красный монарх» Иосиф Сталин, сделал то, чего избегал милосердный Николай Романов. Он устроил массовую чистку страны, безжалостно уничтожая проходимцев, изменников, подлецов и предателей. Беда лишь в том, что в этот карательный водоворот были втянуты и многие тысячи честных, достойных, преданных своей стране людей.
Так кто же из них был прав: Николай, с его гуманизмом, или Иосиф с его жестокостью?
Как надо было реформировать Россию — путём последовательной мягкой
эволюции или чудовищным подстёгиванием «красного кнута»?! И чьими
руками всё это делать? Николай Романов не имел тысяч преданных ему,
благородных и честных помощников. Не имел их и Сталин, потому и осуществлялись репрессии против «врагов народа» зачастую руками таких же
негодяев и насильников, против которых направлялись эти репрессии. Так
можно ли, осуждая кровавый молох сталинских репрессий, критиковать
мягкосердечие и гуманизм Николая II?
Это трудные вопросы, и они не имеют простых ответов…
Гибель Империи #1. В чём опасность невыученных уроков истории?
Гибель Империи #2. Корысть и тонкий расчёт гордой владычицы морей
Гибель Империи #3. «Боевое братство» на крови русских солдат
Гибель Империи #6. Почему началось именно в феврале 1917 года?
Продолжение следует