Трудно, прочитав всего Сорокина, найти в русской литературе что-то более омерзительное, однако, вот вам роман, написанный почти за десять лет до первых опытов автора «Первого субботника» и «Нормы». Речь, конечно, идет о «Шатунах». Современные российские традиционалисты держатся за Мамлеева почти так же упорно, как и за Проханова: мол, мыслитель, патриот, испытывавший колоссальное отвращение к Западу. Однако, его книги, прежде всего ранние, это такой сгусток мерзости, такое нагромождение всех мыслимых и немыслимых патологий, что впору вспомнить дебютный роман Лимонова. Как бы сильно не были похожи «Шатуны» и «Первый субботник», для Сорокина литература – это прежде всего игра, кавычки, в которые заключено даже самое отмороженное действие или его описание, для Мамлеева же все серьезнее некуда.
Некоторая несхожесть «Шатунов» и «Московского гамбита», которые разделяют почти двадцать лет по времени написания, свидетельствует о том, что с годами, автор становился все адекватнее: там, где в «Шатунах» скопление гадостей (при чем не только духовных, но и сексуальных извращений), в «Московском гамбите» уступает место рефлексии и продолжительным монологам и диалогам персонажей, одержимых метафизическими исканиями. Романы объединяет некая эзотерическая религия «Я» - своеобразных синтез традиционных религиозных учений и современного оккультизма. Читая эти тексты, в очередной раз понимаешь, что люди, занимающиеся эзотерикой, то есть не только читающие ее, но и практикующие, часто психически нездоровы. Потому нет ничего удивительного в том, что, как показывают «Шатуны», уже в середине 1960-х в Москве начали появляться люди, глубоко травмированные господствовавшим атеизмом и искавшие ему духовные альтернативы.
Находясь вне традиционных религиозных координат, эти люди были экзистенциально дезориентированы и искали себя часто в духовной грязи оккультной мистики. В «Московском гамбите» в большей степени, чем в «Шатунах», описано это московское духовное подполье, в которое входили художники, поэты, прозаики, просто мыслители-самоучки, потому у читателя складывается впечатление, что эти поиски были свойственны в то время лишь интеллигенции. Однако, «Шатуны» разбивают эту иллюзию: в романе описаны и достаточно простые люди, также съехавшие с катушек на почве духовных исканий. Здесь есть место и банальному душегубству, и извращенному эротизму, и просто тошнотворным деталям (вроде мальчика Петеньки или Павла Краснорукова) притом в таком количестве, что радуешься, что роман короткий, иначе все это нельзя было бы выдержать. Ходят легенды, что Мамлеев ближе к концу жизни отказался от своих религиозных заблуждений и стал образцово православным (о чем в частности после его смерти говорил протоиерей Владимир Вигилянский).
В это как-то с трудом верится, ведь родившись в семье психиатра, Мамлеев был изначально погружен в атмосферу психического неблагополучия, которую он усугубил в самом себе чтением эзотерики и общением с соответствующим кругами. Мне представляется, что такие люди, как Мамлеев, Головин, Дугин, Джемаль безнадежно отравили свой внутренний мир соприкосновением с духовной грязью, очиститься от которой весьма тяжело и спустя годы покаяния. Даже став, как Дугин, старообрядцем, или как Джемаль, мусульманином, человек все равно продолжает нести бремя духовной гордыни, ибо в своем мистическом опыте ощутимо соприкоснулся с инфернальным миром. Конечно, для советской атеистической атмосферы такие книги, как «Шатуны» и «Московский гамбит» были неприемлемы, и опубликовать их было немыслимо. Весь вопрос, зачем их читать сейчас и нужно ли это, когда такие литературные умельцы и пересмешники, как Виктор Ерофеев или Владимир Сорокин превратили мамлеевские приемы и саму его эстетику в средство литературной игры и низвержения культурных кумиров.
В то же время в том же «Московском гамбите» есть совершенно поразительный пассаж о страхе смерти, заставляющий вспомнить строки Бориса Поплавского, тоже отдавшего много сил изучению, как он сам говорил, «оккультной макулатуры», которыми и закончу это эссе, заметив напоследок, что Мамлеев и его герои потрясают сегодняшнего читателя обостренностью погружения в вечные вопросы, не чуждые не только интеллигенции, но и народу (кто отвратительнее в «Шатунах» интеллектуалы или простачки вроде идейного убийцы Федора Соннова, это большой вопрос). Привожу стихотворение Поплавского полностью.
Мир был темен, холоден, прозрачен
Исподволь давно к зиме готов.
Близок к тем, кто одинок и мрачен,
Прям, суров и пробужден от снов.
Думал он: Смиряйся, будь суровым,
Все несчастны, все молчат, все ждут,
Все смеясь работают и снова
Дремлют книгу уронив на грудь.
Скоро будут ночи бесконечны,
Низко лампы склонятся к столу.
На крутой скамье библиотечной
Будет нищий прятаться в углу.
Станет ясно, что шутя, скрывая
Все ж умеем Богу боль прощать.
Жить. Молиться двери закрывая.
В бездне книги черные читать.
На пустых бульварах замерзая
Говорить о правде до рассвета.
Умирать живых благословляя
И писать до смерти без ответа.
