Он лежал, укрывшись застиранной простынёй и отвернувшись ото всех к стене. Вернее стеной это можно было назвать лишь с натяжкой. С натяжкой шторки в окне. Это было окно верхнего бокового места в поезде, идущего к морю.
Иногда он немного спал, а больше смотрел на проносящиеся мимо, как и его мысли, столбы вдоль железнодорожного полотна на фоне сменяющихся пейзажей.
Промелькнув, они бежали в сторону дома, куда постоянно возвращались и его воспоминания. Туда, откуда он спешно взял себе билет на уходящий поезд. Обратного билета не было. Не было и цели.
Было щемящее чувство безвозвратности происходящего, доходящее местами до боли. Ну так, немного, лёгкими покалываниями в области груди.
И ещё очень досаждали соседи. Своими детьми и неудержимым предвкушением отдыха. От нетерпения все они уже были на море с пивом и в шортах. Дети с криками носились по пляжу от одного конца вагона к другому.
Ближе к вечеру все собирались компаниями по двое или четверо, согласно билетам, и выпивали, перебивая друг друга анекдотами. Было смешно. Им.
Он лежал, отвернувшись к стене и прислушивался к стуку колёс, пытаясь выровнять под него удары своего сердца при воспоминании о произошедшем с ним.
Сосед снизу, курсант с торчащим чубчиком, пару раз звал его за стол, потом махнул рукой и присоединился к четвёрке напротив. Рядом молодёжь с гитарой пела песни старого Цоя, после которого стало больше некого.
Он не слушал. Он даже не думал. Любая мысль тут же цеплялась за проносящиеся мимо столбы и отбрасывала к дому. Туда, где оставалась ... Он старался не думать.
В первом поезде, до Москвы, для пересадки, он был более сговорчивым, но и попутчик попался не простой.
- Куда едешь? - спросил, разглядывая его, пожилой мужчина, севший напротив. Они пришли почти одновременно.
- К морю.
- Без вещей?! - удивился тот.
- Без оглядки.
- Эх, сынок ...
И он стал доставать и ставить на стол пакеты с бутербродами, яблоки, термос. Последней достал бутылку и к ней помятую стопку пластиковых стаканчиков.
- Старуха моя в дорогу собрала, как будто на край света еду, а не к дочке в Москву. Водку у вокзала взял, как бы оправдываясь, добавил он.
Прислонив на столе к окну небольшую дорожную иконку, старик выбрал пару менее помятых стаканчиков и плеснул в них. Развернул шуршащий пакет с бутербродами.
Выпили.
- Глаза у тебя хорошие, сынок, светлые. От кого бежишь-то?
- От себя.
- Почему к морю?
- Там было хорошо, я это помню.
Глаза старика разулыбались лучиками морщин и он прочёл, не сводя глаз со своей иконки:
- По несчастью или к счастью,
Истина проста:
Никогда не возвращайся
В прежние места.
Даже если пепелище
Выглядит вполне,
Не найти того, что ищем,
Ни тебе, ни мне ...
- Да, я знаю я эти стихи и люблю. Написавший их, Геннадий Шпаликов, никуда тогда, в свои обречённые последние дни, не поехал, скорее потому, что не на что было ехать. Он для себя обошёлся шарфом в Переделкино и бутылкой вина, на занятые, у начинающего драматурга Горина, деньги. Горин его и нашёл первым, висящим над столом в петле из шарфа.
- А почему он это сделал, ты задумывался, раз знаком с ним?
- Потому что его стихи в песне " Вот я иду, шагаю по Москве..." в каком-то смысле оказалась пророческими. И когда его жена из дома выгнала, он гулял никому не нужный по Москве, и не так уж много он смог пройти, ночуя в скверах и на чердаках, пока ему комнатку в Переделкино не дали из сострадания.
Писательство - довольно кровавое ремесло. И прежде чем начать писать надо понимать, чем ты готов жертвовать. За каждую литературную удачу судьба возьмёт с тебя, возьмёт сполна, выгрызет кусок из твоей жизни.
А Шпаликов, он был очень одарён и успешен. В какой-то момент не было известнее таланта в Москве, ну может Тарковский ещё .
Старик хмыкнул и налил ещё.
- Вот из-за этого вот всё! - произнёс он как тост, указывая на свою бутылку, купленную у вокзала.
Выпили.
- Вот из-за этого вот, как раз, он мог бы остаться жив. Григорий Горин потом корил себя, что одолжил ему, в тот роковой день, слишком мало денег. Хватило лишь на вино. А дал бы ему на бутылку водки, вспоминал Горин, то Шпаликов, быть может, остался бы жить.
- Нет, не остался бы. Он уже всё для себя решил. Помнишь последнее его стихотворение?
"Не прикидываясь, а прикидывая,
Не прикидывая ничего,
Покидаю вас и покидываю,
Дорогие мои, всего!
Всё прощание — в одиночку,
Напоследок — не верещать.
Завещаю вам только дочку —
Больше нечего завещать."
Стихи прервала проводница, по-домашнему предложив чаю. Старик, уже сливающийся со своей иконкой, зачем-то спросил как меня зовут.
Я назвался собой, и теперь уже в поезде ехал я.
Я не стал отказываться от чая и достал свой коньяк, с некоторым сожалением закинув комплект белья на верхнюю полку. Ночь обещала быть.
- Я тебя ещё раз спрашиваю, ты зачем едешь? - грозно смотрел на меня старик напротив.
- Больно?! Тяжело?! А Богу нашему легко было израненному крест свой нести?! И ты неси! Неси, каждому свой дан по силам его!
- Отец, я просто искупаться еду, забудь...
- Искупаться он едет! Думаешь, я не вижу ничего по тебе?!
- Эх, вы..., - добавил он с горечью и опустил глаза. И продолжал:
- Внучка у меня болеет, уже не первый год. Малышка совсем. Еду помочь дочери немного, хоть чуть-чуть отдыху ей дать. Постоянно по больницам: врачи, капельницы, дорогущие лекарства и одна лишь надежда. Надежда и молитва, каждый день молюсь непрестанно! А ты говоришь - искупаться...
Я разлил. Выпили. Помолчали.
Поезд остановился.
Вошёл ещё один пассажир, какой-то сомнительной наружности. Он был слегка навеселе, поздоровался, сел рядом со стариком. Через окно с платформы ему махали двое провожающих, одетых довольно нелепо. Они неестественно гримасничали за стеклом, изображая грусть расставания.
Наш новый спутник громко расхохотался глядя на них и представился.
- Скоморохи! - опять засмеялся он глядя в окно.
- Коллеги мои по работе, - добавил со смехом.
- Вы в театре работаете? - спросил его старик, провожая взглядом отъезжающих на платформе ряженых, неистово машущих нам вслед.
- Пожалуй, что и в театре, - как-то натянуто ответил наш новый попутчик и растянулся в щербатой улыбке.
- Кстати, - начал он, поставив бутылку дорогого виски рядом с моим заурядным коньяком,
- Кстати, до Москвы ещё далеко, и спать, как я вижу, никто не собирается. Позвольте влиться в вашу компанию?
Отказать не было ни причины, ни возможности. Я поставил на стол третий стаканчик, немного помятый.
Аккуратно выпрямляя его пластиковые стенки, щербатый, как ни в чём не бывало, как будто продолжая только что прерванный разговор, начал:
- У нас тут в театре анекдот вышел. Представьте себе, немолодая уже прима влюбилась по-уши в статиста.
Да-да. Вся труппа конечно сразу же была в курсе, роман активно обсуждался. Об этом знали все, за исключением штатного драматурга, по совместительству мужа нашей примы. Он ничего не замечал, так как был в это время увлечён написанием новой пьесы о любви. Ну, не анекдот ли!?
И щербатый опять расхохотался во весь рот.
- Дрянная история, - сказал старик и отодвинул чуть в сторону бутылку с виски, загородившую иконку.
- И что он? - спросил я, потянувшись за коньяком .
- Кто он? - отозвался щербатый, опередив меня с виски. Разлив по стаканчикам, бутылку он опять поставил её так, что она закрыла иконку.
- Драматург ваш.
- Узнав обо всём, он в петлю полез. Насилу вытащили. Вон, с этими, - щербатый кивнул вслед ушедшей платформы.
- Затем и ездили сейчас к нему. Уговорили его к морю поехать. Подлечить, так сказать, душевные раны и пьесу закончить. А там уж, как Бог даст.
Щербатый посмотрел на старика.
Тот морщился во всё время пересказа этой пикантной истории. Потом поднял стаканчик, зачем-то перекрестился и выпил.
- Пьеса хорошая? - спросил я у щербатого.
- Иначе бы не спасали, - ответил тот, - главную роль в ней он для супруги своей писал.
Подошла проводница, поинтересовалась не нужно ли нам чего.
- Милая, нам бы закусочки какой, а ? - попросил щербатый.
- Вагон ресторан уже закрыт.
- Может можно организовать? Я заплачу. Ну не яблоки же нам грызть до утра, - не унимался он.
- Хорошо, я посмотрю, что можно сделать.
Старик поднялся, разлил по стаканам и предложив "Давайте, за Любовь!" выпил.
- Ну, за любовь, так за любовь! - откликнулся щербатый и выпил вслед за ним.
Старик, обращаясь к нему, так же стоя, добавил:
- Только вот оно что, любовь то эта, она разная. У каждого своя. Один за юбками волочиться, любовью это считает. А другой душу свою растит в ней, в Любви.
- А Вы вот, что думаете про это, молодой человек? Есть вообще эта любовь? - обратился щербатый уже ко мне.
- Есть! Есть, иначе бы столько о ней не писали. Иначе не превозносили бы её и не жертвовали собой только ради неё одной.
- Вам доводилось жертвовать собой?
- В некотором смысле да. Одно время даже ежедневно, ну, до определённого момента.
- Простите за бестактность, что за момент такой?!
Вмешался старик:
- Любовь это всегда жертвенность, всегда. Любовь - это отдавать, а не брать. Любовь превыше всего и на ней только одной всё держится.
Вернулась проводница.
- Повар разогрел для вас три порции жаркого. Сейчас принесу.
- Я помогу, - поднялся я и пошёл за ней.
В тамбуре я остановил её за руку, приобнял за плечи и спросил:
- Ты меня не узнала?
- Узнала, сразу же узнала, хотя столько лет прошло.
- А почему ж не признавалась?
- Честно?
- Да.
Она повернулась ко мне лицом.
- Не хотела всё это вспоминать, думала забыть.
- Забыла?
- Старалась.
- Как живёшь?
- Всё хорошо, всё так же, как и у тебя.
- Откуда ты можешь знать, как там, у меня? - я отвёл глаза.
- Ладно, пойдём, повар заждался, мне его разбудить пришлось ради твоих друзей.
- Каких друзей? Они для меня случайные попутчики.
- У тебя всё случайное... Пошли.
Когда мы вернулись с тарелками в руках, за столом шёл жаркий спор.
- А я тебе говорю, что твой Венедикт Ерофеев - случайный человек в литературе. Да это и не литература вовсе, так, пшик. Ничем не заслуженный тираж. Здесь труд нужен, труд мысли и отточенное мастерство. А не вот так вот, пару месяцев и готова книга. Здесь к человеку взывать нужно, знать его, понимать! Писатель, он кто?! Врачеватель человеческих душ! - горячился старик.
- Ну там, где ваши "врачеватели" долго мази втирали, Ерофеев просто взял и укол сделал! Эффект тот же, только мгновенный! - парировал щербатый.
- О, а вот и закуски! - увидел он нас и принялся принимать блюда из рук проводницы, расставляя их на столике. Закончив, он незаметно сунул сложенные купюры в её форменный кармашек, почти незаметно. Она немного смутилась и тихо ушла обратно в сторону вагона-ресторана.
Я сел на своё место, щербатый разливал виски по стаканчикам и обращаясь уже ко мне продолжал:
- А вы как к Венечке относитесь?! Нам тут, видите ли, поездом навеяло о нём.
- В моём детстве они с Лимоновым любили меня шокировать, потом перестали это делать.
Старик встрепенулся:
- Во- во, ещё Лимонов этот! Растлитель юных душ.
Я успел отстранить бутылку с виски от своего стаканчика и налил в него коньяк.
- Вы знаете, - сказал я, - я не соглашусь. То, как он рассказал о любви к своей Елене, переступив через грань дозволенного и тем самым раскрыв более яркие и тонкие переживания покинутого человека, оно того стоило. Стоило через это перешагнуть и рассказать о своей любви. Пусть это и стало общим достоянием, но его повествование полно нежности и щемящего чувства потерянной, брошенной любви.
Щербатый с любопытством взглянул на меня из под лобья :
- Вы вправду так считаете?
- Я так чувствую, - сказал я и выпил.
- В каждом повествовании о любви, сказал я, в любом искреннем признании, есть этот неизбежный момент выставления крови сердца своего на публику. И чем больше её, тем гуще аплодисменты.
- Никак, Вы тоже пишите?! - как будто бы удивлялся щербатый.
- Только по необходимости.
Старик закашлялся и сдавленно спросил:
- Издаётесь?
- Бог миловал.
Щербатый зашёлся смехом:
- А то смотрите, у нас в театре, возможно, скоро вакансия драматурга освободиться. Я думаю ближе к осени.
Старик опять закашлялся и перекрестился.
- Ну, остывает же всё, разливайте! - щербатый указал на тарелки перед нами.
- А хороша, чертовка, наша проводница, - он подмигнул мне, - повезло же кому-то.
Второй его глаз блеснул пролетевшим в этот миг фонарём за окном.
Я вздрогнул. Это не осталось незамеченным.
- Кому-то должно было повезти.
- Ничего, ничего, сынок, всё у тебя образуется. Всё будет так, как Господь нам уготовил, ты только верь, - старик ласково смотрел на меня с другой стороны стола, поправляя свою иконку.
Щербатый перевёл взгляд со старика на меня и улыбнулся.
- Не, ну правда, хороша. А вы о чём сейчас?
В повисшей тишине всех спасла проводница с подносом чая, три стакана. Проводница... я, как и она, старался ничего не помнить...
.. - Ты сам во всём виноват! Ты и только ты, никто больше. И не смей, не смей никогда так говорить о нём! Ты его совсем не знаешь! ...
... Ну почему ты такой?! Очнись!...
- Очнитесь, молодой человек! - щербатый протягивал мне чай в подстаканнике.
Я отстранил его руку и взялся за коньяк.
- А, скажите мне, как человек пишущий, что для Вас вдохновение? - спросил щербатый прихлёбывая из стакана горячий чай, - Мне, как имеющему некоторое отношение к Искусству, интересно, чем Вы питаетесь в своих писаниях?
- Ну уж точно не этим же, скажи, сынок? - старик указал на бутылки на столе.
- Вы знаете, я не могу отрицать за всех. Тот же Геннадий Шпаликов прекрасно писал в пьяном состоянии, лишь только пунктуацию переставал соблюдать в такие моменты.
- Да уж, - ответил щербатый, - Шпаликова сложно было остановить.
- Пришлось повозиться..., - добавил он тихо, будто про себя.
- Что это значит? - удивился я.
- Что?
- Вот это Ваше "пришлось повозиться".
- А, это?! - он рассмеялся. - Я имел ввиду всю эту возню, которая пришлась на него! Связанную с его семейной жизнью. Конфликт с женой, уход из дома, дочка опять же. Казалось бы бытовые такие вещи, обыденные, но помогли оборвать жизнь, а с ней и творчество гения.
- "Поэту жить в России дольше 37 лет неприлично!" - вот, что он говорил друзьям, - откликнулся старик, и с возмущением продолжил:
- Причём тут всё остальное?! Возня какая-то? Душа у него была израненная, изломанная вся! Отсюда уже и неустройство всё это в жизни. Неспособность жить.
- Неспособность жить! - смакуя повторил за ним щербатый.
- У Вас как с устроенностью в жизни? - обратился он ко мне,
- Вы простите мне излишнее любопытство, но ваш брат писатель, всегда был мне особо интересен. Вы ведь, подобно Творцу, создаёте миры! Так, как у вас с жизнью?!
- Какое-то время я был встроен в неё, потом выпал.
- Выпал... Куда ?!
- В море.
- Надо же, и этот в море, - засмеялся щербатый, и через смех продолжил:
- Богатый урожай будет этим летом по побережью.
"Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца..." - пропел он фальцетом.
- Не сметь! - вдруг гаркнул старик так, что мне показалось будто только от одного этого крика звякнули подпрыгнув стаканы на столе.
Поезд встал.
- Остановка 15 минут, - раздался из коридора голос проводницы. Я поднялся и вышел на перрон покурить, она вышла вслед за мной.
- Я мельком слышала что-то. Что у тебя происходит? На тебе вообще лица нет.
- В глазах окружающих я давно его потерял.
- Не паясничай! Что с тобой?
- Всё хорошо, - я затянулся сигаретой поглубже и выпустил дым прямо в небо, высоко задрав при этом голову, повторил:
- Всё хорошо. Ты даже представить себе не можешь насколько.
- А ты совсем не изменился, всё такой же, как ребёнок. Я надеялась ты повзрослел за это время, уже давно пора бы.
- Смешно. Ты тоже самое говорила, когда мне было 18 .
- Смешно?! А ты, я вижу, так до сих пор и не насмеялся?
- Зато вокруг все вдоволь насмеялись! "Я никогда не боялся казаться смешным, это не каждый может себе позволить!", как говорил Мюнхаузеном Горин.
- Всё так же цитируешь эти глупые старые фильмы?
- Ну, старые то они для старых. Для тех, кто смотрит их впервые, они новые!!!
- Мда, комплименты тебе никогда не давались.
- Согласен. Не мой жанр.
- Ты знаешь, я вот сейчас лишний раз убеждаюсь, что я тогда всё правильно сделала.
- Скорее, наделала, но всё было правильно.
- Ты думаешь, мне самой это так легко тогда далось?
- Я об этом не думал, жил своей жизнью..
- Ты о чём нибудь, кроме себя самого, думать способен?
-Да. О своём месте в литературе.
- Ты вообще серьёзным бываешь?
- Я думаю, что скоро будет один такой момент .
- В смысле?
- Пойдём уже, а то двери осторожно закроются.
Мы вернулись в вагон.
- Ты зайдешь ко мне?
- Зачем?
Когда я вернулся, за столом опять оживлённо спорили.
Старик перекрикивал щербатого:
- Нет, нету места в литературе таким. Просто нету. Чего бы ты мне не говорил. И давай с этим покончим.
- Вы о чём сейчас? - спросил я.
Старик замолчал. Щербатый тоже замолк, видимо я пришёл в ненужный момент.
Я молча налил себе и выпил.
И тут к нам неожиданно вошли и бесцеремонно сели с моей стороны, прижав меня к окну, двое ряженых. Тех самых, коллег щербатого, что провожали его гримасничая на платформе. Мы со стариком с изумлением смотрели на них. Щербатый поглядывал на них как-то выжидающе что-ли.
Представившись для нас Борисом и Федором, они объяснили своё неожиданное появление.
- На попутке нагнали вас, ели успели в последний вагон запрыгнуть на станции. Хорошо, что водила сговорчивый попался, не побоялся нарушать. Мы его за отвагу наградили, он довольным остался, - рассказывал Фёдор, разглаживая на себе лацканы полосатого пиджака.
Усатый Борис перебил его, глядя на Щербатого:
- Драматург наш того, всё. Вздёрнулся, пока мы тебя на станцию провожать ездили. Не захотел на моря-то ехать. Пьесы, короче, не будет.
И неуместно хихикнул, но тут же поправился и серьёзно добавил:
- Помянуть бы надо. И я проголодался очень, со всей этой возьнёй.
- Эх, чёрт, но как же хорошо пьеса то начиналась, - встрянул в разговор, опять Фёдор.
Щербатый молчал и перекидавал взгляд то на одного то на другого своего коллегу.
Старик, сидел с погибшим лицом опустив голову.
Я глянул на наши запасы, в бутылках было пусто, во всех кроме моей, в ней оставалось немного коньяка.
- Я бы всё таки покушал чего-нибудь, тут есть вагон-ресторан? - глядя на наши полупустые тарелки вопросительно предположил Борис, нервно покручивая ус и стараясь отвести глаза в сторону от щербатого.
Тот утёрся после жаркого салфеткой, бросил её в тарелку и неожиданно властно набросился на них:
- Я вам что велел то?!
Усатый и полосатый как-то поникли и замерли.
И тут появилась, некстати, наша проводница:
- Можно потише?! Не одни же едете!
Щербатый уже тише и совсем другим тоном обратился к ней:
- Милая, Вы нас простите за беспокойство, этого не повторится, обещаю. А Вы вот что, не могли бы выручить нас ещё разок? У нас тут пополнение! Нельзя ли организовать нам что-то из еды? Греть ничего не нужно, любые закуски, и выпить из расчета "до Москвы на пятерых". Я буду безмерно благодарен.
- Думаю, что смогу, но крепкого алкоголя нет, только вина.
- Мы согласны на любые Ваши условия, - улыбнулся щербатый.
Когда она вышла, он опять высказался в сторону своих коллег, но уже тише, спокойно:
- После поговорим.
- Я вижу, Вы их в строгости держите, - сказал я с улыбкой, желая как-то разрядить обстановку.
- Да ну, бросьте, это я так, для порядка. Не терплю хаоса, особенно в головах.
Борис и Фёдор продолжали сидеть молча уставившись на стол.
Всех развесил старик. Подняв голову он произнёс:
- В пророчестве против Едома Исаия показывает Бога «строителем» хаоса: как ни парадоксально это выглядит, Бог-Творец "протянет вервь по ней, по земле разорения и отвес уничтожения!"
Вся троица наших попутчиков рассмеялась. Громче всех заливался усатый Борис:
- Ой не могу, "строитель хаоса"!!!
Щербатый отсмеялся и испытывающее поглядел на меня:
- Что скажите?
- Я повторю вслед за Павлом :"Бог не есть Бог неустройства, но мира". Мне это место в одном из его посланий почему-то особенно запомнилось.
- Молодец ты, сынок! - аж прослезился старик и плеснул себе в стаканчик остатки моего коньяка.
Щербатый даже не улыбнулся, а скорее осклабился, вцепившись в меня взглядом:
- Ну, да Вы тут молитвы ещё читать мне начните !
- А что, самое время, - вставил старик.
- Нам еду-то вообще принесут? - стал уводить разговор в сторону Борис.
Щербатый отпустил свою хватку, отвёл свой взгляд от меня:
- Ты о чём-нибудь кроме еды думать способен?!
- Каюсь, грешен, люблю покушать.
- И выпить, - добавил молчавший до этого Фёдор.
- Все мы грешны, - промолвил тихо старик.
- Вернёмся к Вам, молодой человек, к Вашему творчеству. Вы много уже написали? - сидящий напротив Щербатый вернул ко мне свой взгляд.
- Не так чтобы много. В юности я написал небольшую повесть. Лет в 20 наверное. Да-да, как раз в 20 лет, мне это запомнилось потому, что как раз в это время в моей жизни произошёл довольно болезненный для меня разрыв в отношениях, мне было 20 лет.
- Так, так, - сказал щербатый переглянувшись со своими коллегами, - продолжайте пожалуйста.
Борис и Фёдор украдкой ухмыльнулись, что не осталось для меня незамеченным.
- Не знаю, возможно в силу эмоционального напряжения, повесть получилась довольно неплохая. Во всяком случае многие, кому я склонен доверять, уверяли меня в этом. Но на этой повести я остановился и долгие годы ничего не писал.
- Возможно это вас и сберегло.
- От чего?! Как Вас понимать?
- Просто поверьте. Что Вас заставило вернуться к писательству?
- А Вы откуда об этом знаете ?
- Не пугайтесь, я читал Ваши черновики. Вы же публиковали их в сети? И вспомнил Вас, как только увидел, узнал Вас по фотографии. Кстати, почему Вы не взяли какой-нибудь звучный псевдоним, а публиковались под собственным именем?
- Я не мог подписать выдуманным именем повествование, в котором нет ничего придуманного.
- Тем оно меня и привлекло, да и не только меня одного. Так зачем Вы вернулись к нам, скажем так, к читателям? - улыбнулся щербатый.
- Невозможно объяснить, это то, что даёт мне другой жизни.
- А спустя годы, вспоминая написание именно этого романа, с каким событием из Вашей жизни Вы будете его связывать ?
Взглянув в его чёрные глаза я увидел в них бездну и скачущие, как искры, отблески от проносящихся за окном фонарей какого-то городка.
Я промолчал, мне не хотелось вот так сейчас об этом говорить.
- Не обижайтесь. Я, отвечая на один Ваш вопрос, попросил поверить, но мне захотелось так же Вам об этом немного объяснить.
- Не трожь его, не видишь что-ли, человеку и так плохо? - попросил за меня старик.
- Да где же наша милая Галя с едой и выпивкой? - не выдержал опять Борис.
- Не Галя, а Таня, - поправил я его.
- Нет, он не ошибается, так она нам представилась, - сказал щербатый.
Я не стал спорить, тем более она как раз вошла, вкатив небольшую тележку, заставленную тарелками с салатами, бутербродами. В ней же в ряд стояло несколько бутылок вина. Сбоку была подоткнута коробка конфет. Расставляя всё на наш столик, она предупредила:
- Сейчас будет остановка. Стоим 10 минут.
Опять, стараясь незаметно, щербатый сунул ей купюры и попросил:
- Милая, можно нам ещё стаканчиков принести?
- Да, конечно.
Протиснувшись через Бориса с Фёдором я вышел покурить. Перрон был пуст, как и окрестности в ночи.
Лишь только я прикурил сигарету ко мне подошла она.
- Скажи, так что же всё-таки с тобой произошло?
- Тебе просто любопытно?
- Нет, возможно я смогу помочь, всё-таки не чужой тебе человек.
- Послушай, не чужой человек, есть новость - скоро вас станет двое.
- Я не поняла.
- Я сам до сих пор не понял. Ладно, пойдём.
Я выбросил окурок и пропустив её вперёд шагнул в поезд.
Пока меня не было, Фёдор с Борисом сдвинулись к окну, на столе стояла уже открытая пара бутылок. Усатый Борис с упоением поглощал закуски, остальные ждали стаканы. Я сел с краю. Вскоре вернулась проводница с железнодорожными стаканами в подстаканниках.
- Ой, один лишний вам принесла, - почти удивилась она, - сейчас унесу.
- Постойте, Галочка! Ничуть не лишний, прошу, составьте нам компанию. Вино неплохое, посидите с нами немного, набегались ведь за ночь! Хлопотные мы у Вас пассажиры. Конфеты сейчас откроем, - стал недолго уговаривать её щербатый.
- Вон, молодого литератора ещё пораспрашиваем. У нас тут исключительно интеллектуальные беседы, в основном окололитературные.
- Угу,- поддакнул Борис с половиной бутерброда за щекой.
- Фёдор, будь любезен, разлей вино по фужерам, - лилейно почти пропел щербатый и взяв проводницу за руку галантно посадил рядом с собой, прямо напротив меня.
Фёдор аккуратно разлил по полстакана.
- Ну что?! За литературу, как таковую! - предложил щербатый.
- Современную или классику? - уточнил Фёдор, открывая коробку конфет.
- За настоящую! - отрезал щербатый.
Все выпили, некоторые до дна.
- Иных уж нет, а те далече .. - вздохнул старик со своего места, добавил:
- Нет настоящих то уже давно, перевелись.
И перекрестился.
- Да, многие ушли, оставив нам наследство, - вставил, грубо перефразировав, Фёдор.
- И, как правило, ведь, с каждым, значимым из них, трагедия какая-нибудь произошла, - икнув, промолвил Борис, довольно подкручивая ус. Тарелка перед ним уже опустела, он придвинул себе следующую.
- Есть вещи пострашнее трагедий этих многих писательских судеб. Есть так и не рождённые писатели... - произнёс Щербатый.
- Это как?! - опешили мы все.
- А так, дан дар человеку при рождении, дар писательства дан Богом, - тут он покосился на иконку сидящего рядом старика и снова, уже бесцеремонно, задвинув её бутылкой вина, продолжил:
- А человек не пишет, он видите ли решил просто жить. Не пишет и не пытается, по ряду причин: боится, скажем, выглядеть смешным, нелепым; или устройством быта занят целиком; или, предположим, пишет что-то, ну так, для себя, что называют "пишет в стол"; или думает " не сейчас, потом, вот когда будет время... да множество причин найдется. Так дар его с ним вместе в землю и ложиться.
Вот это я и называю " нерождённый писатель".
- Вот Вы, молодой человек, отчего столько лет не писали? Ведь Ваш первый опыт получил определённый успех, почему остановились? - обратился он ко мне.
- Я просто жил.
- Хм, просто жил, и что у Вас сейчас от этой жизни осталось? Один билет в один конец до моря?
- Что он говорит? Это правда? - испуганно вскинула глаза проводница.
- Вы что, знакомы что-ли?! - оторвался от салата Борис.
Я почувствовал себя зажатым в угол, схватился за свой подстаканник и допил вино.
- Ещё?! - услужливо спросил сидящий рядом со мной Фёдор и поднял бутылку.
- Ответьте нам, молодой человек, - чуть наклонился ко мне щербатый.
- Так, давайте в обратном порядке, - ответил я.
- Начнём с Фёдора. Да, мне ещё! - и поставил свой стакан перед ним.
Потом, обращаясь уже к Борису:
- Виделись и раньше с ней.
Ей:
- Что он говорит? Он говорит правду.
И наконец щербатому:
- Вы забыли что, как и у каждого, у меня есть ещё право выбора: быть дальше, со всем этим, или не быть.
- Какой высокопарный слог! Мне нравится.Может у Вас уже и пьеса какая имеется в таком же стиле изложения? Мы бы взялись поставить.
- Даже не начинал.
- А Вы начните! Начните, южное море, знаете ли, располагает к этому. Многие великие черпали из него своё вдохновение. Начните, а там уж как пойдёт.
- Я не уверен, стоит ли оно того.
- Стоит, поверьте мне, это единственное, что того стоит.
Конец первого акта.
*****
Ближе к Москве все как-то внезапно протрезвели, во всяком случае так это мне показалось. Прощались уже на перроне.
- Ну что, как договорились, когда пьеса будет готова, я сразу приеду. Если не возражаете, то вместе с этими, - сказал щербатый кивнул в сторону Фёдора с Борисом.
- Мы с ними, с некоторых пор, неразлучны.
- Да, для меня тоже.
- А вы куда сейчас, небось на Патриаршие?! - улыбнулся он.
И они втроём пошли вдоль платформы. Щербатый неспешно и величественно ступал, омываемый со всех сторон вокзальной суетой. Его спутники опять начали ерошничать, задирая прохожих.
Ко мне подошёл старик:
- Зачем?! Зачем ты о чём-то с ним договорился? Ты что, не видишь что-ли, что это за публика?!
- Возможно в этом моё спасение.
- Спасение в Боге одном.
- Я хочу рассказать о любви, как сумею, хочу попробовать.
- О ней всё уже сказано в книге Евангелие.
Старик ещё помялся немного, обнял меня, перекрестил и закинув сумку на плечо пошёл вслед остальным.
Последней ко мне подошла она, проводница наша:
- Если вернёшься, позвони мне пожалуйста. Я буду ждать.
- Ты решила сейчас начать ждать?
- Я тебя всегда ждала.
- Я не могу ничего обещать.
- А ты этого никогда не мог.
- Согласен, в этом я бессилен.
- Нет, в этом ты весь.
До следующего моего поезда к морю оставалось несколько часов. Ну не ехать же в самом деле на Патриаршие. Сразу за вокзалом нашлась рюмочная, я решил начать осмотр Москвы прямо с неё.
Лишь только я вошёл, от одного из дальних столиков раздался крик:
- Просто мистика какая-то, ей Богу! Я как раз думал о тебе!
- Привет, - бросил я, обойдя ряд высоких столов со стоящими за ними, не смотря на ранний час, людьми.
- Привет! - он обнял меня, - Эх, сколько же мы не виделись-то! Слышал, слышал о том, что с тобой произошло. Как ты?!
- Держусь. Мне теперь каждый предлагает держаться, как на похоронах.
- Ну не знаю, возможно такая потеря и сравнима, хотя... - он задумался, опрокинул в себя рюмку. Только после предложил:
- Тебе взять чего-нибудь?
- Я сам.
Я вернулся от стойки с графинчиком и стопками.
- Ну, рассказывай. Как это случилось?!
-довольно неожиданно. Ты сам что здесь делаешь, в Москве?
- Возвращаюсь из командировки. Так в чём причина-то?
Я разлил по двум стопками и одну протянул ему:
- Давай, за встречу!
Выпили, встряхнув головой он продолжил оглядывая меня:
- А ты куда теперь собираешься?
- На небо!
- Я серьезно спросили.
- Что может быть серьёзнее.
Между тем рюмочная наполнялась, к нашему столику подошли двое, высокий и низкий, со своим графинчиком и закусками в руках:
- Извините, тут свободно? Можно мы немного вас потесним?! Мест уже нет.
Широким жестом я пригласил их за наш стол, немного сдвинул в сторону свой графин со стопками, чтобы они свободнее могли расположится.
- Михаил, - представился высокий и сутулый. Одет он был весьма импозантно, несмотря на жару, на нём был тонкий красный свитер в мелких белых крестиках.
- Гаврила, - почему-то смутился его приятель, невысокий и широкоплечий, в отглаженной белой рубашке.
- Служим вместе в оркестре, - объяснил Михаил, - Гаврила трубачом, я пробуюсь на дирижёра.
- Ой, - спохватился неожиданно Гаврила, - а ты Петру-то ключи оставил?! А то он без нас открыть никому не сможет.
- Оставил, оставил, наливай давай!
Выпили все вместе за знакомство.
- Простите, что прервали ваш разговор, - слегка развязанным тоном извинился Михаил, и они стали тихо переговариваться о чём-то своём, что-то по службе.
- Так куда ты сейчас едешь? - не унимался мой приятель.
- К морю я еду, к морю.
- Отдохнуть решил ото всего этого?
- Как раз наоборот, хочу там спокойно поработать, пописать.
- Читал, читал. Смело ты так. Ты же понимал, что все это читать будут?!
- Кто все?
- Ну все, кто тебя знает.
- Как раз, только теперь, они меня узнали, раньше лишь догадывались.
- Не, ну ты неисправим. Годы идут, а ты будто на месте стоишь, всё такой же. Судя по твоей книге, ты никак не можешь найти своё место, я правильно понял?
Вместо ответа я тихонько напел:
" Мое место слева, и я должен там сесть,
Не пойму, почему мне так холодно здесь,
Я не знаком с соседом, хоть мы вместе уж год.
И мы тонем, хотя каждый знает, где брод."
И тут, неожиданно для меня, оторвавшись от разговора, запел вместе со мной Михаил:
"И каждый с надеждой глядит в потолок
Троллейбуса, который идет на восток..."
Гаврила широко улыбался, кивая головой в такт, а после припева изобразил проигрыш, за неимением трубы, прямо на губах.
За соседними столиками раздались жидкие аплодисменты.
Мы с оркестрантами вышли на улицу покурить. Между ними произошёл довольно странный диалог:
- Ну что, забираем его?
- Давай не сейчас, а?
- А по-моему самый подходящий момент.
- Нет, пусть доберётся и сам решит.
- Так он уже всё решил.
- Нет, я так не думаю.
Я бросил недокуренную сигарету и вернулся к столику.
- Скучаешь? - оторвал я приятеля от размышлений, тот стоял сосредоточено опустив голову.
- А эти два где?
- Скоро придут, спорят там о чём-то.
Стопки были наполнены. Запрокинув голову я закинул в себя одну из них и всё перед глазами поплыло, приятельский шум гулом отдавался будто со дна, как через толщу воды ко мне звучало глухо:
- Нет, ну вот как такое вообще могло произойти, из-за чего? Может ты давал какие-то поводы? Почему так? Ты сам-то можешь что-то объяснить? А помнишь, ведь раньше ты ...
Когда я очнулся меня волокли. Закинув мои руки, распахнутые как крылья, себе на плечи, они несли меня в сгущающихся, как мне казалось, сумерках.
Слева был Михаил, тот что повыше, поэтому моя левая рука была задрана выше правой, которую закинул на себя Гаврила. И я летел, летел, поддерживаемый ими и представляя себя птицей какое-то время, пока голова не прояснилась окончательно.
- Куда вы меня тащите?!
- Гляди-ка, очухался немного! - удивился Гаврила.
- Друг твой на поезд спешил, нас умолял позаботиться о тебе, - объяснил мне Михаил, - В оркестрансткой нашей отоспишься до завтра. Ну вот и пришли.
И уже Гавриле, барабанящему в дверь:
- Да стучи ты погромче! Пётр спит небось давно, буди его!
- Какая оркестрантская?! - я окончательно пришёл в себя, - У меня билет на поезд.
- Ушёл твой поезд. Во всех смыслах.
Дверь открыл позёвывая бородатый мужчина с проседью.
- Это ещё кто?! - удивился он мне.
- Принимай давай! С тобой оставим до утра, Цоя попоёте! - Михаил с улыбкой легонько подтолкнул меня во внутрь.
- Пётр, ты его не обижай, человек хороший. Запутался он просто.
- Где подобрали-то?
- В рюмочной. Он вначале ещё более-менее живой был.
И они с Гаврилой ушли.
Я проводил их взглядом за окном и увидел как удлиняются две тени в свете фонарей, а потом они исчезли.
- Ну проходи, садись, - Пётр указал на диван перед столиком, - садись, рассказывай откуда столько тоски в твоих глазах.
- Это врождённое, не преобретённое.
- Лукавишь. Ну да Бог с тобой, сейчас чаю заварим, поговорим.
И он ушёл куда-то вглубь помещения, где скрывалась ещё одна дверь.
Я осмотрелся и задумался : поезд ушёл, может это и есть ответ на все мои неразрешённые вопросы? Поезд ушёл.
Вскоре вернулся Пётр с парящим чайником без крышки и двумя разными чашками, подмышкой он зажал пакетик с сушками. Всё это он поставил на столик и сел напротив в кресло. Любопытно, но мягко, разглядывая меня разлил по чашкам чай.
- Вижу, всё вижу, маешься, - сказал он прихлёбывая чай.
- Я - маюсь, большинство суетиться, так и живём, какая вообщем разница?
- Ты не живёшь. Ты маешься. А отчего, ты себя спрашивал? Что душе твоей покоя не даёт? Не сейчас, всегда.
- Не знаю, - я опустил голову.
- Не знаю.. - повторил он тихо за мной и продолжил:
- Не знаешь, так у Бога спрашивай, его моли, к нему взывай и все ответы получишь.
- Пётр, а Вы здесь за сторожа?
- Я служу в оркестре. Первая скрипка. Остаюсь здесь ночевать после развода, оставил квартиру жене с сыном. О размене нет и речи, не хочу разрушать детский мир ребёнка. После работы хожу к ним в гости, удалось сохранить отношения с супругой.
- Простите, я не хотел ...
- Ничего, дело-то такое, житейское, как говорил Карлсон, - улыбнулся Пётр своей шутке.
Я взял сушку, чашку с чаем, только чтобы заполнить молчание. Пётр встал и немного походив взад-вперёд ушёл. Вернулся со скрипкой в руках.
- Одно из преимуществ этого помещения, а мы сюда недавно переехали, до этого в одном ДК размещались. Так вот, отсутствие соседей очень даже располагает по ночам..
Не договорив он поднял инструмент и заиграл, водя очень артистично смычком по струнам поблёскивающей лаком скрипки.
Мелодия, виртуозно выводимая им, из лёгких, едва ощутимых касаний, обрастала постепенно более глубокими переживаниями, минорные всхлипы превращались постепенно в полные отчаяния вскрики, лавинообразно, с бешено нарастающим темпом, на меня обрушилась, казалось, вся боль и недосказанность этой жизни.
Когда он закончил играть, по моим щекам неудержимо текли слёзы.
- Похоже? - спросил Пётр.
- На что?
- На то, что с тобой происходит.
- Типа саундтрек к моей жизни?
- Дурак ты, прости Господи. Ты когда последний раз исповедовался-то? В храм хоть ходишь?
- Исповедовался ... не помню...
- Ничего, сейчас мы твои слёзы по каплям разберём, ночь впереди долгая.
- Слёзы все эти мои от слабости моей и нищеты духа.
- Тут ты не прав. От чистоты сердца они льются. Любовью так сочиться сердце твоё и пробивается наружу. Любовью! Ей одной! О ней не нужно говорить, её лишь чувствовать возможно и впитывать всем сердце. Она везде, во всём, когда ею одной сердце переполнено, то льются слёзы умиления.
- А музыка?
- Она лишь ключ, один из ключей к чувствам. Если их нет - то музыка скорее служит лишь сопровождением, не более, лишь фоном, и ты её даже не замечаешь.
"Ты же ничего не замечаешь!" - вдруг отозвалось во мне воспоминанием, - "Ты даже не слушаешь меня, всё время думаешь о чём-то ..."
- Любовь. Любовь и смирение, - продолжил Пётр.
В дверь нетерпеливо постучали. Вошла накрашенная женщина средних лет.
- Пётр, мне необходимо срочно уйти! Ты не мог бы сегодня побыть с ребёнком? Он уже спит. Меня не будет до утра, - торопливо проговорила она.
- Да, конечно, - Пётр стал спешно собираться.
Я поднялся с дивана.
- Нет, нет, оставайся, располагайся здесь до утра. Всё в порядке. Миша утром придёт, он всегда первым приходит.
- Неловко оставаться, спасибо, я на вокзал пойду, - ответил я и вышел в приоткрытую дверь.
- Ради Бога, можешь ты не копаться?! - услышал я раздражённый женский голос за спиной.
На вокзале меня ждали угрюмые сонные лица, сумки с чемоданами и ни одной свободной скамейки. Сделав круг, я вышел из него на улицу и закурил, стоя в ночной темноте у дороги.
Размазанные огни проносящихся мимо автомобилей создавали иллюзию нереальности происходящего, казалось, что они настолько безобидны, как светляки, что вот, ступи ты им наперерез и разлетятся тут же растревоженные по разным сторонам. Я подошёл поближе, к самому краю и уже занёс ногу дальше, как кто-то выдернул меня обратно, схватив за локоть.
Я обернулся, передо мной стояла девушка, лет 25-ти не больше.
- Совсем рехнулся что-ли? Жить надоело?!
- Нет, не надоело, я привык.
Мы молча рассматривали друг друга. Она заговорила первой:
- А если бы не я?! Ты представляешь себе, чтобы сейчас могло бы быть?!
- Я это представлял себе как фейерверк огней.
- Ты дурак что-ли?
- Немного. Просто позволил себе сегодня лишнего, - помолчав добавил:
- Спасибо тебе, что оказалась рядом.
Я неспеша пошёл вдоль улицы, она догнала.
- Да подожди, куда ты теперь?
- Я пока не решил. Хочешь со мной?
- Я Лена, - сказала она мне вместо ответа.
- Ну ладно я, со мной всё понятно, я просто места себе не нашёл, - сказал я, и потом, после паузы, уточнил зачем-то:
- На вокзале.
- А ты-то куда шла, в столь поздний час, одна?
- Тебя спасать, - улыбнулась она.
- Слушай, я должен тебя наверное как-то отблагодарить. Давай зайдём куда-нибудь, посидим, я тебя угощу чём-нибудь.
- Не надо, давай лучше просто погуляем, раз уж встретились.
- Спасибо тебе, ты вовремя пришла.
- Вообще-то это на меня не похоже, как правило, я всегда опаздываю на свидания! - рассмеялась она.
- Да ведь и я готов обычно терпеливо ждать, не знаю, что сегодня на меня нашло...
- А правда, что нашло-то? Зачем ты так? - уже без смеха она приостановилась и заглянула мне в глаза, - Зачем?!
- Дурак я потому что, ты ж сама сказала.
- Да нет, на дурака ты вроде не похож, хоть выглядишь не важно. И видно по глазам, что на душе паршиво. Ты как справляешься с этим, когда нет рядом ни машин, ни дорог?
- Обычно пью.
- Тогда давай, всё таки зайдём куда-нибудь и выпьем?
- И перекусим заодно. Давно ничего не ел, не считая сушки, которой меня Пётр с чаем причащал.
- Что за Пётр?
- Скрипач с ключами, да не важно, если я начну всё рассказывать, ты меня точно примешь за сумасшедшего.
- А ты даже интереснее, чем мне вначале показалось. Надеюсь когда-нибудь услышать от тебя историю про "скрипача с ключами".
По пути нам встретилось летнее кафе со столиками прямо на улице. Для придания уюта столики были огорожены лёгкими ширмами так, что из них складывалась иллюзия уединения.
Мы сели за один из многих, в этот поздний час, свободных столиков. Я сделал заказ. Ничего особенного, то, что не нужно долго ждать пока приготовят. Вино попросил принести сразу.
Лена о чём-то весело говорила, но я, признаться, её не слушал, только кивал. Как только мы присели, мне показался знакомым чей-то голос за спиной. Приложив палец к губам, я встал и заглянув за ширму обомлел.
За столиком сидели и оживлённо беседовали четверо: напротив Фёдора и Бориса, моих попутчиков в поезде, сидели оркестранты Михаил и Гаврила. Я сел обратно и стал прислушиваться.
Больше всех, как ни странно, горячился обычно скромный Гаврила:
- Да только сегодня, за день, трое от вас не пришло! Трое!!!
Ему парировал жующий напротив него Борис:
- Подумаешь трое! Велика потеря! Наверстаете!
Михаил поддерживал своего друга:
- Нет, Гаврила прав! Это ни в какие ворота не годится! Мы с вами о чём договаривались?
- Мы с ВАМИ, - акцентировал Фёдор, - ни о чём не договаривались! Договаривались за нас, мы лишь действуем согласно этой договорённости. И я не вижу каких-либо серьёзных нарушений с нашей стороны.
- Да, но этот-то, сегодняшний, он вот вам зачем? - вопрошал Гаврила.
- Всё в рамках нашей договорённости, пункт первый, часть два, свободное волеизъявление, - захохотал в голос Борис.
И вдруг все внезапно замолчали, за перегородкой повисла тишина. Лена сидела встревоженно глядя на меня огромными глазами.
- Лена, посмотри пожалуйста, что они сейчас делают? - наклонившись к ней, шёпотом попросил я.
Она привстала и робко заглянула за ширму, потом испуганно посмотрела на меня:
- Там никого нет.
- Ну ты же слышала сейчас голоса?
- Я нет.
- Вообще ничего не слышала?
- Ничего.
Я замер в недоумении глядя в её перепуганные глаза, но тут за перегородкой опять раздался смех Бориса. Лена не в силах больше меня разыгрывать расхохоталась вслед за ним.
Теперь уже с той стороны к нам высунулись сразу двое, Фёдор и Михаил.
- Приветствую ! - помахал я двум головам, расплывшимся в улыбках.
- Добрый вечер! Вот так встреча! Как Вам удалось уйти так быстро от Петра? Это в принципе невозможно! Тем более в Вашем состоянии, - удивился Михаил.
- Было не сложно, он сам ушёл.
- Так Вы, стало быть, никуда не поехали? Понимаю, - голова Фёдора беззастенчиво разглядывала мою спутницу.
Нам принесли вино, еду, поставили всё перед нами.
- Перебирайтесь к нам! - почти хором предложили с той стороны перегородки, - Давайте, давайте, места хватит и нам есть что обсудить.
Мы с Леной взяли тарелки, бутылку и перешли за их стол.
- Вот рассудите нас, как люди непричастные. И у нашего оркестра, и у этой, скажем так, "театральной студии", - Михаил кивнул на Фёдора с Борисом, - есть договорённости с администрацией города. Мы получаем некие преференции на аренду помещений, взамен проводим занятия с детьми в районном Доме Творчества.
И вот за этих-то детей идёт между нами настоящая битва. У нас в музыкальной школе постоянный недобор, а всё из-за этих, - он кивнул на улыбающегося Бориса, - переманивают, сволочи! Вот слов других нет!
- Уметь надо работать с детьми, - огрызнулся Фёдор.
- Тогда уж не работать, а обрабатывать вы мастера, - снова обрушился на них Гаврила.
Не желая вступать в эту битву, я разлил вино по бокалам. Лена меня молча поддержала, мы чокнулись без слов, остальные продолжали перепалку.
- Пойдём отсюда, - шепнула она мне на ухо, - я очень далека от детского творчества и ничего не понимаю в нём.
- Пойдём.
Я демонстративно зажал в зубах сигарету и, насколько это было возможно, незаметно, мы поднялись и не прощаясь вышли из-за стола на улицу.
Прикуривая я немного замешкался на выходе и с удивлением услышал, как внезапно оборвались все разговоры за столом, как будто выключили звук и стало тихо.
"Нет, мне определённо надо выпить что-нибудь покрепче", - подумал я.
- Это были твои друзья? - спросила меня по дороге Лена. Мы шли неспеша по улице всё время прямо, никуда не сворачивая, потом поворачивали, где вздумается и снова шли только прямо. "Маршрут безразличия" - назвал я его про себя.
- Скорее знакомые.
- Давно знакомы?
- Целый день.
- Легко сходишься с людьми?
- И так же легко с ними расстаюсь. Вернее расставался, - поправил я себя.
- Больше не расстаёшься?
- Больше не с кем. Я уехал.
- Куда?!
- На море.
- А я никогда не была на море, и даже не представляю какое оно. А какое оно? - вопросом повторила она.
- Море, оно как слёзы, такое же солёное и кажется безграничным.
- Да ну тебя, - засмеялась она и на мгновение прижалась, положив мне руку на плечо.
Сколько бы мы не плутали, в конце вышли к её дому.
- Вот здесь я и живу.
- Ну что, завтра встречаемся на том же месте? - натянуто улыбнулся я.
- Не зайдёшь? - пытливо спросила Лена.
Я молчал.
- Да ладно, пойдём, постелю тебе на кухне, хоть отоспишься.
- Мне так просто не заснуть. Здесь есть поблизости магазин?
- Вон там есть, прямо за углом дома.
- Я не долго. Какой номер квартиры?
- 42.
Вернувшись от магазина я поднялся по лестнице и позвонил. Никто не открыл. Я позвонил ещё раз и больше не стал. Спустился на два пролёта ниже, сел на широкий подоконник и открыл коньяк. Сделав глубокий глоток, я устроился поудобнее, вытянул ноги и закурил в ожидании Моррисоновского солнца.
Где-то, совсем наверху, щёлкнул замок и звук шагов стал неспеша опускаться по лестнице ко мне.
Я на минуту прикрыл глаза, а когда их раскрыл, передо мной стоял Пётр, в руках он крутил ключи на колечке с брелоком в виде рыбы.
- Пётр, откуда здесь? - изумился я.
- Я здесь живу. У жены что-то отменилось, вернулась, иду обратно к себе, в оркестранскую.
- А ты, что делаешь тут?
- Жду.
- Ну так считай, что дождался. Пойдём.
- Пошли, - я спрыгнул с подоконника.
- Пётр, Вы меня простите, а как это вообще возможно?
- Что?
- Ну, вот это вот всё: жена, ребёнок, она куда-то уходит, Вы в оркестрантской по ночам?!
- Ты произнёс среди прочего самое главное - ребёнок! Остальное всё не так уж и важно, вообще не важно, - добавил он, продолжая, видимо по привычке, крутить ключи на пальце.
Я молча шёл рядом.
- А лицо-то у тебя немного просветлело. Нашёл свет для себя?
- Это коньяк.
- Ну тоже хорошо. Всё, что лицом к свету, то и хорошо.
- Мы через вокзал пойдём? Мне билет взять надо.
- Куда?
- К морю.
- Что хочешь там найти?
- Наверное покой.
- Как говорил поэт : " покой нам только снится..."
- Александр Блок?
- Зачем? Бродский:
" И вечный бой.
Покой нам только снится.
И пусть ничто
не потревожит сны.
Седая ночь,
и дремлющие птицы
качаются от синей тишины."
- Я думаю, что может там я смогу собраться. Собраться в целое из всех осколков моей недавней жизни.
- Разбитую вазу уже не склеишь. А будешь клеить, так ещё и порежешься, - изрёк Пётр.
- Вы меня не поняли, я буду клеить в пьесе. И если я сумею, среди строк швов будет не видно.
- Я сомневаюсь, что ты будешь понят.Скорее многими отвергнут.
Я достал коньяк и глотнул.
- Остановись, сейчас самое время. Давай присядем, - указал он на скамейку, - я тебе кое-что объясню.
Мы сели, я достал сигарету, затянулся зажмурившись от дыма, попавшего в глаза.
Когда я их открыл, я по-прежнему сидел на подоконнике, ноги затекли, солнце беспощадно било в глаза.
Наверху была какая-то суета, шум. Я поднялся на пару пролётов выше, заметив, что по лестнице ручьями бежит вода. Возле 42 квартиры толпились жильцы, люди в форме ломали двери, из под дверей шла вода. Когда взломали и распахнули, она хлынула потоком вниз.
Люди в форме вбежали внутрь.
- Перекройте кран, - крикнул кто-то им в догонку.
Я стоял вместе со всеми, внутрь не пускали. Вскоре приехали санитары. Спустя какое-то время они вынесли на носилках тело, накрытое с головой.
- Что случилось? Что же произошло?! - шушукались жильцы.
Я вышел во двор. Проходя мимо санитарной машины услышал:
- А что ты хотел, передоз.
- Жалко, совсем молодая девчонка.
Я дошёл, пошатываясь до ближайшей скамейки и упал на неё. Руки предательски тряслись, совладав с ними я допил залпом остатки коньяка и закрыл в изнеможении глаза.
Передо мной стояла Лена, тормоша меня за плечо. Я вздрогнул и окончательно проснулся.
- Эй, ты куда пропал? Я уже пошла тебя искать. Слезай, давай.
- Я звонился, никто не открыл.
- Я просто в душе была, думала успею,- улыбнулась она, - А неплохо ты тут устроился! Удобно? - искренне заинтересовано спросила она.
Я пересел на подоконнике к ней лицом и подвинулся:
- Попробуй сама.
Лена села рядом со мной, я протянул ей сигареты. И мы так и сидели, молча пуская наперегонки дымные колечки.
- Ты знаешь, а здесь пожалуй даже лучше чем дома, - прервала она молчание.
- Остаёмся? - шутливо предложил я.
- Остаёмся, - согласилась она, - я только схожу за чаем.
- Возьми, пожалуйста ещё пару стопочек, - попросил я её.
- Для чего.
- Для уюта. И пепельницу, и можно будет здесь жить.
Лена вернулась с двумя чашками горячего чая, пепельницей, стопочками и порезанными яблоками на тарелке. Всё это размещалось на небольшом подносе, который мы поставили между нами, расположившись по разным сторонам подоконника. Я приоткрыл форточку и разлил коньяк. Лена сидела обхватив кружку обеими руками.
- Нет, ты всё таки какой-то ненормальный, - вдруг произнесла она.
- Ну, если вдуматься, то наверное да.
- Ты всегда такой?
- Нет конечно, долгое время мне удавалось скрываться ото всех.
- А что произошло потом? Прости, если не хочешь, то не говори.
- Да собственно ничего, что со стороны могло бы показаться необычным. Но, как бы тебе объяснить, не знаю, у меня как будто что-то оторвалось внутри. Что-то такое, на чём всё держалось. Внешне это никак не проявлялось, ну может пить чуть больше стал.
- Я тебя прекрасно понимаю, хотя ты так коряво иногда изъясняешься, что понять не просто. Что ты думаешь с этим со всем теперь делать?
- Собираюсь с этим жить, что же ещё.
- Получится?
- Буду пробовать.
- Ну давай выпьем за это, чтобы всё сложилось.
- И без швов! - дополнил я.
- Не поняла, - Лена недоумённо посмотрела на меня.
- Не, не важно, - я выпил.
- А для тебя есть что-то по-настоящему важное?
- Было.
- Куда делось?
- Потерял, то ли по глупости, то ли по недоразумению, не знаю, больше нету. А у тебя?
- У меня ещё осталось: это мама прежде всего и друзья.
- Береги их.
- Скорее они меня. Если бы не они, я даже не знаю, чтобы со мной было. Ты даже не представляешь из чего они меня вытащили.
- Хорошие друзья - большая редкость. Я раньше этого не ценил. Даже хотел написать книжку " Как я терял друзей". Думаю, что довольно объёмная получилась бы вещь.
Я проснулся один и довольно поздно. На столе лежала записка: "Завтрак найдёшь в холодильнике, дверь просто захлопывается, я буду поздно. Лена." Ниже было подрисовано сердечко, рядом лежала связка ключей.
Я сходил в магазин и утро тут же началось, выдавая мне себя за действительность. Пара стопок коньяка вернула меня к жизни, только, что с ней делать я не знал.
Сложив раскладушку и бельё, я готов был уйти, но по-прежнему сидел на кухне с дымящейся сигаретой, зажатой между пальцами дрожащей руки.
И я решил прогуляться до вокзала за билетом, а по дороге решить, нужен ли он мне вообще, этот билет к морю.
Утро дышало летом и зноем. При входе на вокзал была сутолока, все спешили . Дождавшись своей очереди я взял билет, поезд отходил только вечером, весь день был в моём распоряжении и я решил его убить ни на что, просто вернулся в рюмочную.
Я даже не удивился, увидев за одним из дальних столиков оркестрантов, Михаила и Гаврилу. Взяв себе графинчик, я направился прямо к ним.
- О! Кого мы видим! - развязанно приветствовал меня Михаил.
- Наше почтение ! - поддержал приветствие Гаврила.
Судя по всему, они уже давно тут сидели.
- Привет! - я потеснил их пакет с сушками и поставил на стол свой графин.
- Живой, насколько я вижу? - уточнил про меня Михаил.
- Более-менее, - я налил себе стопку.
- Задержался, в Москве-то? - благодушно улыбаясь спросил Гаврила.
- Был повод.
- И всё таки уезжаешь? - стараясь безразлично, спросил Михаил.
- Да, взял себе билет.
- Всё верно, что тут, в этом душном городе делать? Была бы такая возможность, я бы тоже рванул к морю. Но не могу сейчас себе это позволить, очень много работы.
- У нас тут из-за Вас спор вышел, - вклинился Гаврила, - Я был уверен, что Вы вернётесь домой. Там же столько всего нерешённого осталось.
- По-моему всё уже решилось без меня.
- А поучаствовать не возникало желания?
- Нет. Ненужность не нуждается в участии.
- Как там, Пётр? - спросил я.
- Когда мы утром пришли, - начал Михаил, - Он играл, причём настолько проникновенно, что мы замерли при входе, не решаясь его прерывать. Это что-то невероятное, его же сочинения. И это то, что он никому не показывает. Мы стояли завороженно при входе и слушали, слушали и не верили в вероятность того, что он сочинил.
- Пётр невероятен!
- Да, но не знаю насколько его хватит, - ответил Михаил, - Он очень переживает из-за своего развода.
- То, что я слышал утром, - продолжил Гаврила, - Это рвёт душу в клочья, не оставляя никакой надежды. Так я это услышал. Сразу после мы с Мишей сюда пошли.
Я налил себе ещё, выпил и спросил:
- С театралами разобрались?
- Договорились. Показательным будет сейчас один случай.
Ближе к вечеру к нам присоединился Пётр, и они втроём, с Михаилом и Гаврилой провожали меня на поезд к морю.
Попрощавшись с ним я забрался на своё верхнее-боковое место и лежал там, укрывшись застиранной простынёй и отвернувшись ото всех.
Иногда я немного спал, а больше смотрел на проносящиеся мимо, как и мои мысли, столбы вдоль железнодорожного полотна на фоне сменяющихся пейзажей.
Промелькнув, они бежали в сторону дома, куда постоянно возвращались и мои воспоминания. Туда, откуда я спешно взял себе билет на уходящий поезд. Обратного билета не было.
Но передо мною появилась цель.
*****
Конец.
Эпилог