Отшумели метели, зима, как флюгер, повернулась на весну. Стали длиннее дни, снег таял, как масло на горячей сковородке. Обнажились черные проталины, вытянули длинные носы сосульки. После обеденной дойки, собирались домой, Лиля уже завязывала концы платка, как прибежала подменная, Валя Конина, запыхавшаяся, закричала с порога.
- Ирка! - В магазин детское привезли. - Колготки, платьица, костюмчики. - Я очередь заняла!
Ирка, это сестра Вали. Остальные женщины, бурно переговариваясь, потянулись к выходу. Лиля достала кошелек, пересчитала деньги.
- Должно хватить, пойду и я, посмотрю, что привезли. У Ритушки колготки порвались, да и ножка растет, ходить станет, надо сапожки присмотреть.
Одевала дома смеющуюся дочку, сама смеялась вместе с ней. Было ощущение какого-то незнакомого счастья. Трофим зарабатывает для семьи, она ведет хозяйство. Пусть и без него, но справляется! К магазину спешили люди, было тепло, грязь подсохла, и Лиля поспешила катить коляску.
В магазине было шумно. Он был небольшой, но какой-то достаточно вместительный. Центральные полки, были уставлены пачками с лапшой, и вермишелью. Пачки чая, стояли друг на друге, в шахматном порядке. Плитки шоколада, сложенные веером. Лиля с Ритой на руках, встала у самой двери, где на полках громоздились телевизоры, и радиоприемники. Очередь шумела, двигаясь медленно. Маленькой Рите, стало скучно смотреть, на такое обилие народа, и она потянулась к полке, где стояли игрушки. Взяла, в ручки крошечную машинку, и стала катать её по полке. Лиля была рада, что она перестала хныкать, посадила дочку на полку, между двумя плюшевыми медведями, и придерживала её руками, чтобы не упала.
Продавщица Катя бойко отпускала товар. Надежда Фокина, мать Леньки попросила взвесить ей сахарного песка. Катя взяла совок и стала насыпать сахар в синий, бумажный пакет.
- Лешка-то пишет? - спросила Катя между делом.
- Пишет - охотно ответила Надежда.
- Бригадиром его поставили, работает.
Потом Надежда нагнулась через прилавок и прошептала на ухо Кате, прямо в пахнущий духами золотистый завиток.
- Трошка-то говорят, зазнобушку себе нашел! - Ага, на северах, якутянку.
- Имя какое-то мудреное, Ленька писал да я забыла.
Выщипанные, тонкой ниточкой, брови Катерины, поползли вверх.
- Вон оно как!
- Да! Да!
- И грит привезу домой её! - не унималась Надежда.
Катя, поправила, спадающие локоны на висках, чуть дотронулась до уголков губ.
- А Лилька как же?
- А Лилька второй женой. Надежда хохотнула злорадно.
– Вот и посылай женатиков.
Катя вздохнула и снова как ни в чем не бывало принялась взвешивать. Очередь всколыхнулась, словно по цепочке, понеслись слова.
- Слышала?
- Трофим то другую нашел!
До Лили, эти слова дошли не сразу, они словно весенняя капель, булькали в ушах, не могли сосредоточиться. Тут, в магазин, вошёл дед Лука, в старой соломенной шляпе, в которой воронам впору гнезда вить. Жил он, со своею старухой, оба любили выпить красненького. Дед всегда говорил, что вино греет не хуже печки. Вот и тут, увидев очередь, закричал:
- Катеринка! - Поднеси мне бомбу! - У меня бумажки без сдачи!
Очередь переключилась на деда. Кто-то, смеясь, передавал из рук в руки замызганную тряпицу, в которую были развернуты деньги.
Лиля схватила Риточку, и опрометью выскочила на улицу. Посадила дочку в коляску, быстро покатила её по дороге к дому. Никелированные спицы колес, временами попадали в лужи, но Лиля этого словно не замечала. В голове только пульсировала мысль: - Как он мог?
На одной из ямок, колесо провалилось слишком глубоко, коляска резко наклонилась, и Риточка чуть не вывалилась. Чья-то рука, подхватила бортик коляски, и поставила её на твердое место. Это была Юля. В руке авоська с хлебом и банкой сливового повидла.
- Лилька! - Ну ты разогналась!
Лиля как цыпленок втянула голову в плечи. Почти шепотом, словно в горле стоял ком, проговорила:
- Ты сама слышала, что они говорят ...
- А ты и поверила!
Юля взяла Риточку на руки, а Лиле отдала свою авоську.
- Пойдем, а по дороге поговорим. - Нельзя никого слушать, понимаешь? Это всё сплетни.
Юля, несла Риту уверенно, не обращая внимания что та, все время старалась схватить за лицо. Так они дошли до дома. На душе было больно и стыдно. Так стыдно, что хотелось спрятаться от людей, и даже от себя. А еще, хотелось взять ручку, и бумагу, выплеснуть эту боль на листок, и отправить тому, кто был любим и дорог. Несколько дней, Лиля, боролась с этим желанием, а потом пришло ощущение надежды. Ощущение, что все это действительно ложь, бабьи сплетни, не более. Тщательно скрывала от Ефросиньи все разговоры. Да разве утаишь ...
Ефросинья открыла глаза, было раннее весеннее утро. Солнышко направило свой луч на дверцу настенных часов, потом переместился на стеклянное окошечко циферблата и отразился на спящем личике Риточки. Она почмокивала во сне губами, и повернувшись на другой бок, продолжала сладко спать.
А Ефросинье уже не спалось, устроившаяся в ногах, на ночь кошка, лениво потянулась на мягких лапах, зевнула, и бесшумно спрыгнула на пол. Оглянулась, тихонько мяукнула, как бы приглашая хозяйку пройти с ней на кухню. Ефросинья села на постели, опустила вниз больные, старческие ноги, в синих прожилках набухших вен.
Вытащила из-под матраса чулки, неторопливо одевалась. Потом, нашарила под кроватью, мягкие, войлочные шлепанцы. Сняла с головы гребенку, и мелко-мелко почесала затылок. Заплела тощую, седую косичку, спадающие на лоб, редкие волосы, зачесала назад, и закрепила гребнем.
Вот и новый день.
- Господи, спасибо что живу - подумала она, и стараясь тише шаркать шлепанцами побрела на кухню. Прежде чем умыться, заглянула под рукомойник, ведро было пустым.
- Молодец девка, все успевает, перед работой, и воды принести, и дров в печку наложить.
Только тревожно, какая-то невеселая она в последнее время. А я и не расспрашиваю. Чтобы, не думала, что старуха, не в своё дело лезет. Но, вот чувствую, что-то случилось. Ладно, захочет, расскажет.
С этими мыслями, она, было, по привычке нащипала лучину, но тут, же вспомнила, что самовар был похоронен под останками пожарища.
Растопила плиту, и поставила кипятиться, зелёный, эмалированный чайник. Сварила кашку для Риточки. Собрала на стол нехитрый завтрак, и только налила, в чашку ароматный чай, как в дверь постучали.
Вошла бабка Солониха, прозванная так в народе за собирание соли. Никто не знал, зачем она была ей нужна. Не было у Солонихи даже огорода, и огурцов с капустой она не садила. Скорее всего, была причина зайти в дом, выпить чашку чая, а если поднесут то, и рюмочку. Не откажется.
Ефросинья гостье была не рада, Солониха любила сплетни, а накануне Пасхи, не хотелось выслушивать, очередное обливание грязью, кого-то. Ефросинью, вдруг охватила внезапная тревога. Как будто, лукошко яиц обронила. На чай с вареньем, Солониха даже не взглянула, спросила прямо:
- Чего покрепче не нальешь?
- Не держим - невозмутимо ответила Ефросинья.
- Ну-ну, может и так, а может и не эдак.
Солониха словно напрашивалась на разговор, хотела, что бы Ефросинья спросила что-то наводящее, чтобы дать Солонихе, выговориться в полную силу.
Вдруг у Ефросиньи сдавило в груди. Слева, словно камень лег. Солониха почувствовала, что Ефросинья напряглась, и тогда она, постучав по столу желтой, сухощавой рукой, спросила:
- Не слыхала, что про Трошку твово говорят?
Ефросинья смотрела растерянно.
- Кто говорит?
Солониха продолжала:
- Ноне, по радио слышала.
- Нашел другую кралю, на северах.
За окном послышались детские возгласы. Это ребята напротив кладбища устраивали на поляне игры.
- Илюха бей!
- Эх, ты, мазила!
- Кривые руки!
Крики были слышны все громче.
- Не разбудили бы Риточку - подумала Ефросинья.
- Разве ничего не говорила?
Слова Солонихи, заставили вернуться. Сердце, снова, предательски сжалось. Лилю имеет в виду ... Неужели, голубушка моя знает, и молчит?
Воздушный ком застрял, в груди мешая продыху.
- Нет, я не хочу больше ничего слышать. Собравшись с силами, Ефросинья повернулась к Солонихе, и четким голосом произнесла:
- Вот что товарка. - Бери соль, иди, просолись.
- Уходи из моего дома, и сплетни свои подбери.
Напряжение, которое держало, в тисках сердце стало, спадать. Проснулась Риточка, радостно улыбалась, сидя на постели.
- Проснулась моя касатушка?
- Пойдём кушать, кашка давно готова.
Закипела белой, словно молочной пеной, сирень, на старом кладбище. Крошечные, нежно-розовые зонтики тмина, покачивались в перекрестках церковных теней. Лето. Легкий ветерок, словно шаловливый подросток, тихонько дул на тюлевые занавески, заставляя их надуваться, словно маленький парус. Лиля одевала, Риточку поставив её на стул.
- Гулять пойдем? - ласково обращалась она к дочке.
- Зайдем к тёте Юле на почту, конвертов купим.
Риточка улыбалась, показывая мелкие белые зубки.
- Письмо папке напишем!
Лиля подхватила, дочку на руки, закружила. Прошло уже два года, за это время, она ни разу, не обмолвилась Трофиму, о деревенских слухах. Спасибо, что её поддерживала Юля, они сдружились, незаметно, и этому тоже была своя причина. Когда только стаял снег, Юля, взяв корзинку, решила сходить за сморчками. Их уродилось, превеликое множество. Одной, идти скучно, и Юля решила позвать Лилю. Пусть развеется, совсем на улицу носа не кажет, из-за этих сплетен, проклятых.
Как и ожидала, Лиля с удовольствием согласилась пойти. Ефросинья чувствовала себя хорошо, и они с Риточкой отправились на огород, садить морковку.
Юля с Лилей вышли за деревню, за старой конюшней, было поле. Ранней весной, его, на короткое время затапливало, зато потом, когда вода уходила, все кочки, были словно усыпаны сморчками. Лиля любила этот гриб, бабушка готовила их в сметане.
-Лиль! - Смотри, какой щавель!
Юля присела возле зеленого, сочного кустика, стала обрывать нежные листочки и с удовольствием жевать их. Лиля тоже присела на корточки, рвала щавель вместе со стеблем и аккуратно складывала в уголок корзинки.
– Рите отнесу, она любит.
Говорила вроде радостно, но Юля видела, в опущенных губах, застыло страдальческое выражение. Сморчки они собирали, молча, лишь потом присели на сломанную, покрытую сизым лишайником, изгородь. Юля, вынула из кармана горбушку, посыпанную солью, разломила пополам, и кусок протянула Лиле.
- Держи, подкрепимся немного. - А то до дома-то далеко!
И обе рассмеялись этой шутке. Вдруг, неожиданно, потемнело небо. Где-то вдалеке, сверкнула молния, и в весенней тишине, словно оглушительный выстрел, раздался гром.
- Ого! Сказала Лиля. - Первая в этом году.
Она, дожевывая горбушку, повернулась к Юле. Та улыбалась кому-то незаметному, то ли предстоящей грозе, то ли наступающей весне.
- А ты Юляшка вроде как светишься, даже в сумерках заметно.
- Ой, Лилька, влюбилась я, кажется.
- В кого? Лиля изумленно оглянулась, словно ища вокруг себя предполагаемого ухажера. - И кто, и кто это?
- Он учитель. Я, когда ездила на курсы повышения квалификации, случайно его встретила. На вокзале, задержали рейсовый автобус. Он, сидел на лавочке, в темно-синем болоньевом плаще, в ботинках фирмы скороход. Волосы русые, слегка вьются, и глаза голубые, словно пронизанное светом, мартовское небо. В руках, держал портфель, и серую шляпу. Нервничал, было видно, что спешил, и отмена рейса, совсем не входила в его планы. То и дело, поглядывал то на часы, то на портфель. Чтобы окончательно успокоиться, одел шляпу. А на ней, сзади, ценник болтается. Купил видимо перед самым отъездом. Я подошла, тихонько оторвала эту бумажку с ценой, и подала ему.
Смутился: - Спасибо!
- Простите, только сегодня вот купил. А носить не умею. К тому же, ещё и с транспортом не повезло.
- Не расстраивайтесь - ответила я. Следующий автобус через час. И тут же предложила: - А давайте пообедаем? Тут за углом столовая.
Выбрали столик у окна. Я взяла себе борщ, и котлету с макаронами, а он суп молочный паровое мясо с рисом, по пол стакана сметаны и чай.
Мой спутник представился - Игорь ...Игорь Владимирович.
- Вот еду преподавать в начальную школу, в Севригино.
- Так это же рядом с нами! - воскликнула я. - Ну почти рядом ... Каких-то тридцать километров.
- Там школа то всего ничего, в каждом классе по два, по три ученика. И сидят в одном помещении.
Игорь улыбнулся: - Думаю, что там у меня не будет трудностей. Меня в деревню по распределению назначили. В армию не взяли, не годен. С детства язвой мучаюсь. Вот, закончил педагогический, и сюда.
Я посмотрела на часы: - Нам пора, надеюсь, автобус подадут вовремя.
Мы, и ехали на одном сидении. Только вот, я сошла раньше, а он поехал дальше.
На прощание сказал: - Спасибо вам Юленька за поддержку. Я какой-то не приспособленный. Так бы, и сидел голодный, и печальный.
Грустно осенью, сама знаешь, журавли курлыкают, на юге улетают. Листва опадает, все замирает.
Вот так, я сидела дома, и думала об Игоре. Как он там? В чужой деревне.
Я купила телятины, накрутила мяса, сделала котлеток на пару. Намяла пюре, и сварила брусничный кисель. Укутала кастрюлю с пюре, и котлетами, в пуховый платок, уложила в корзинку. Кисель в термос. И на почтовой машине, поехала в Севригино.
Пока ехали, уже стало смеркаться. Школа на пригорке, как на ладони. И лишь только одно окошко светится.
Игорь, проверял тетради. Увидев меня, одновременно удивился, и смутился от неожиданности.
На столе, помимо тетрадок, стоял стакан с водой, в нем бурлил маленький кипятильник. Стояло блюдечко с засохшим сыром.
- Господи, чем он питается при его язве? - подумала я.
Решительно собрала со стола тетради, уложила их в стопку. Развернула в корзинке платок, и достала теплую кастрюлю. Открыла крышку. Выплеснула кипяток, в стакан налила кисель.
- Ешьте!
Изумленный, моими фокусами Игорь, все-таки принялся, с аппетитом есть. А я, разглядывала его жилище. Комната, узкая как пенал. У стены раскладушка, на другой стороне стол, и стул. И узкий подход между ними.
- Как тут можно жить? - подумала я.
Тем временем, Игорь расправился с едой, допивая кисель, тревожно спросил:
- Как же вы обратно? Уже темно.
- Ничего, на рейсовом автобусе уеду.
- Ну а если снова его отменят, приду к вам ночевать - пошутила я.
В тот день, я уехала домой. А через три дня, снова приехала, и снова кормила Игоря, диетическими блюдами. Так вот, и ездила, всю зиму. В городе, у него пожилая мама. Закончит практику, поженимся. В город, к его маме уедем.
- Никто об этом, пока не знает. Одной тебе Лиля, рассказываю. Смотри, не проговорись!
Лиля слушала не перебивая. В сердце кольнула грустинка.
- Вот и ты уедешь. Останусь я одна...
Юля старалась поддержать подругу:
- Не грусти! - Скоро Трофим приедет! - Ну что, давай сморчки собирать?
Как не уговаривал Ленька Трофима поехать в стойбище, к женщинам, тот только испуганно мотал головой: - Нет!
Взяв, ружье, он уходил в тайгу, к тихим задумавшимся соснам. Пугал старых тетеревов, которые дремали под раскидистыми лапами. Сонные, они сладко потягивались, вытягивая поочередно, то лапу, то крыло. Трофим не стрелял в них, просто с интересом наблюдал. Лесная тишина, притягивала мысли о доме.
- Как там Лиля, Ритка, бабушка? Что-то в последнее время Лиля писать стала реже.
Орехов кедровых надо послать. Был у него на примете кедровник. Ни на одной карте, не был обозначен, Трофим открыл его случайно. Как-то, он путешествовал на взятой напрокат, лодке, и не мог найти берега. Лодку бросало в омутах, в подводных течениях, и совершенно неожиданно, выбросило на песчаную косу. Было так тихо, что можно услышать биение собственного сердца. Смолистый запах, повел его выше, и вот перед ним, выстоявшийся лес. Тяжеленные гроздья кедровых шишек, россыпи ягод брусники, белых ядреных грибов. И тишина. Без труда, наполнял туеса грибами, и ягодами. Полный рюкзак шишек, приятно оттягивал спину.
В общежитии дивились: - Где взял?
Трофим лишь улыбался: - Где надо.
Он снарядил посылку с орехами, с маленькими, расшитыми, цветным бисером, унтами для Ритки. Положил, еще деревянную расписную куколку. Нарисованные глаза, у куколки, были такими узкими, что казалось, будто она спит. Для Лили серьги. На почте сел за маленький столик, на котором лежали зеленые, шершавые листы бумаги, и чернильница, в воткнутой в неё красной ручкой, с пером.
Неловко макая ручку в чернильницу, Трофим крупным, неровным почерком, стал писать.
Здравствуйте мои дорогие, жена Лиля, дочка Риточка и бабаня!
Тут он сделал паузу. Не знал, как начать дальше. Подумал, и решил, писать как есть.
Лиля, прости, что пишу редко. Работа, отнимает много времени. Полярные ночи такие тоскливые, я все время думаю о вас. Третий год я тут, а все никак не привыкну, недели точно годы тянутся.
Лиля, пиши мне почаще, хоть строчку, хоть два слова. Мне кажется, что прошла, уже тысяча лет как я уехал. Скучаю, по вам, безмерно. Потерпи родная, ещё немного, я вернусь, и мы заживем лучше прежнего. Целую вас. Трофим.
Ночью Женя проснулась от какой-то не понятной возни. На кровати где спала, Павлина раздавались глухие стоны. Женя накинула на себя халат, подошла к постели. Павлина лежала, закусив губу, на лбу выступили бисеринки пота.
- Женя, кажется пора ...
- Уже? - Женя заметалась, по комнате не зная, что предпринять.
- Одевайся, сейчас «скорую» вызову.
Пока ждали машину, Женя успела собрать все по мелочи.
На улице было ещё темно, апрельские сумерки голубили небо.
- Я поеду с тобой! - Женя заняла в машине место рядом с носилками.
Приехали. Павлина морщилась, но терпела. В белом, приемном покое, Павлину перехватила медсестра, и повела по широкой лестнице, наверх. Женя, села на скамейку, обитую, дерматином, и стала ждать. Где-то, раздавался женский крик, и следом громкий плач ребенка. Две санитарочки, несли бачок, на котором было намалевано краской - "1- род. отделение".
- Наверное, завтрак - подумала Женя.
Запахло кашей, и кипяченым молоком.
Все шло привычным чередом, люди завтракали, рождались дети.
Женя думала о будущем, кто родится? Если девочка, то уж Женя, точно завалит её игрушками, куклами, и прочими девчачьими радостями. А если мальчик, то купит ему велосипед. Маленький, трехколесный, зеленого цвета.
Женя не помнит, сколько прошло времени, она задремала, прислонившись к стене. Наверху, снова раздался женский крик. Затем заплакал ребенок.
- Вроде как голос Павлины - подумала Женя.
В холл вышла медсестра, руки в карманах халата. Не вынимая, рук громко спросила:
- Кто, тут, Федосееву привез?
Женя, погруженная в свои мысли не сразу поняла, что спрашивают её.
- Я с Федосеевой! - воскликнула она.
- Поздравляю! - Мальчик у вас, крепкий.
Женя, мягко привалилась к стене.
- Слава Богу!
Она чувствовала усталость, словно сама, родила этого ребёнка.
Встала, побежала домой, готовить место для нового жителя.
Павлинка смотрела на красный, потный комок, который, сжав свои кулачки, с крохотными ноготками, прикрыв, ещё опухшие веки, орал неистово. Она пыталась, найти в нем черты Кирилла, и не находила. Сын был похож на неё,
Павлина была, в смятении, пока ребенок, находился, в животе, казалось, так, и будет, спокойно, и привычно, а тут родился, и требует внимания.
Вот и наступил день выписки. Возле роддома, стояли разноцветные «Жигули», строгие «Волги». Новоиспеченные отцы, встречали своих жён с цветами, с серебристыми бутылками шампанского, и конфетами. Все это, женщины передавали, провожающим нянечкам, получая взамен, кипенно-белые свертки, перевязанные, разными по цвету ленточками.
Передавали детей отцам, и рассаживались по машинам.
Никто не удивился, как толкнув, тяжелую дверь, из роддома вышли две женщины. У одной из них, в руках, был такой же белый сверток, перевязанный синей ленточкой. У автобусной остановки, одна из женщин, передала ребенка другой. Подкатил лобастый автобус, и женщины сели в него.
Вечером, вдвоём купали маленького. Павлина согнувшись, держала теплую головку, а Женя поливала.
- Как назовешь-то? - спросила, Женя едва разогнувшись. У нее, от непривычки, так свело спину, будто она, перекидала мешок цемента на своей стройке.
Павлина задумалась.
- Отца я своего обидела. Вот хочу, в честь его, Романом назвать. А отчество, уж пускай этого паразита, Кирилла. Как-никак папаша.
В выходной день, Ленька с мужиками, набрав, водки и консервов поехали в стойбище. Трофим, как только рассвело, ушел из общежития. Знал, привяжется Ленька с уговорами, с липкими намеками.
На улице подморозило, взяв лыжи, и надев рюкзак, с рыболовным ящиком, Трофим отправился на озеро. Хотелось побыть одному. Пусть мороз слегка, щипал щеки, и нос, всё равно, Трофим любил эту тишину, когда над черной, незамерзающей полыньей, кудрявился белый туман.
Он решил сократить путь, и сразу на склоне, решительно оттолкнулся, и помчался вниз, на темный, как закопченное стекло, лед. И в ту же минуту, услышал треск. С ужасом смотрел, как проступала, сквозь белые комья снега, черная вода. Успел, сбросить рюкзак, и тело стало уходить в жгучий холод. Трофим наваливался на кромку льда, но тот уходил от него, крошился, и неведомая сила тянула вниз.
- Неужели всё? - Нет! - Нельзя мне погибать!
Напрягшись, усилием воли, ломая лёд, стряхнул под водой лыжу. Ещё усилие, и другая лыжа слетела под водой. Ещё чуть-чуть, вон уже виднеется ветка ивы. Только бы она выдержала!
Пока еще не окоченели, окончательно, пальцы, Трофим перебирал ветки. Наконец показался берег. Ещё рывок, последний, и он в снегу. Поднялся. Сзади бурлила полынья. Стараясь, не смотреть, Трофим, быстро растер снегом, окоченевшие ладони. Теперь бежать, как можно быстрее. Под горячий душ и растереться до суха полотенцем. Горячий чай, а лучше немного водки с чаем, и под одеяло.
К черту этот север! Пять лет, я вижу только тундру, и уродливые кривые березки. Хочу домой! Сяду в самолет, и улечу первым рейсом!
У Павлины, потянулись счастливые дни материнства. Письма из деревни, приходили редко. Мать, в основном писала про простые, сельские новости, кто женился, кто умер. Построили в деревне новый клуб, и баню с белым кафелем. При бане, открыли прачечную, и теперь молодежь дома со стиркой рук не выкручивает, все несут в прачечную, обратно, все глаженое получают. Скотные дворы отремонтировали, вырыли новую, силосную яму. Про отца писала, что хмурится, стал чаще. Сидит иногда, уставится в одну точку и молчит.
И в конце, всегда спрашивала про внука.
Письма простые, но было в них какое-то тепло, как парное молоко. И читая, где-то в глубине души, тянуло домой.
Павлина, словно челку со лба сдувала эту мысль. Зацепилась она за город, чего уж говорить. К тому же работа. И показатели, не самые низкие, отсюда, и заработок хороший. До, полторы сотни вырабатывала. И Женя, тоже.
Когда Ромка уже начал учебу в школе, из деревни пришло письмо. Мать писала, что отец совсем плох, и просил приехать. Повиниться хочет.
Сошли с поезда, рейсовый автобус уходил через полтора часа. Павлина решила немного погулять, так как Ромка, не мог усидеть на одном месте. Все вокруг, было до боли знакомым. И парикмахерская, куда ещё девчонкой Павлина приезжала, чтобы подравнять волосы. Универмаг, стеклянная стена, к которой она так любила, прижимать нос, в детстве ...
И вроде, ничего не изменилось.
Навстречу шла женщина, в руках несла пакет с изумрудным виноградом.
- Надо бы купить - подумала Павлина. Мимоходом спросила у женщины:
- А где вы виноград брали?
- А вон там, за углом, на рынке. - С машины торгуют.
Рынок, пестрел свежей зеленью из парников, пучки бордовой редиски, были аккуратно разложены на деревянных столах.
У машины стояла очередь. Ромка крутился, так и норовил разжать ладонь матери, и удрать.
- Два килограмма взвесьте, пожалуйста! Павлина рылась в сумке, искала кошелек. Наконец нашла, открыла, отыскивая нужную купюру.
- Павлина? ...раздалось, откуда-то сверху
Она подняла глаза. На машине, за весами стоял Кирилл. Ни один мускул у неё не дрогнул, не растерялась, и не обрадовалась.
- Два килограмма, пожалуйста.
- Здравствуй Павлина - Кирилл все-таки хотел, чтобы она, на него обратила внимание.
- Здравствуй: - сухо ответила Павлина.
- А нас вот, с виноградом послали – Кирилл, словно оправдывался.
- Как живешь, Пава?
- Хорошо живу.
Кирилл положил виноград на весы. Стрелка на них заколебалась.
- Сын? - спросил он, выбирая гирьку.
- Сын.
Видя, что Павлина отвечает, неохотно, он сам обратился к Ромке.
- Как зовут тебя, парень?
Ромка устал стоять, он крутился, то выгибая ноги, и спину. Вопрос застал его врасплох, и отвлек от тягостного ожидания.
- Рома - прячась за спину матери, ответил он.
Кирилл, все ещё медлил ставить гирю на весы.
- Нет, Рома, это не солидно.
- Вот я, Кирилл Александрович, а как твое отчество?
Ромка сначала задумался, словно что-то сверял в памяти, но потом уверенно ответил:
- Роман Кириллович.
Гирька, сначала замерла в воздухе, потом с громким стуком упала на весы. Стрелка метнулась, замерла, и всё в этой жизни замерло в ожидании. Но ненадолго.
- Кириллович значит, это хорошо.
- А у меня, одни девки. Кирилл положил виноград в целлофановый пакет и протянул его Павлине.
- Ну, будь здоров Роман!
Павлина взяла пакет, повернулась, и не слова не сказав, ушла.
Ей еще казалось, что Кирилл её догонит. Вот сейчас, тут, за углом, будет расспрашивать о сыне. И она, ему с гордостью расскажет, что сын растет, настоящим мужчиной. Она уверена в нем, что когда вырастет, не предаст свою женщину, как его отец.
Но никто её не догонял. Павлина обернулась, на машине бойко шла торговля ...
Чем ближе, автобус подъезжал к деревне, тем больше замирало, у Павлины сердце. Даже встреча с Кириллом, не отразилась неожиданностью. Она давно уже поняла его сущность. А теперь, и подавно убедилась. Подлец.
А вот отец ...это другое.
Деревня, с пригорка открылась, как на ладони. Домов новых много, все крепкие, крыши под железом, ажурные палисадники. Дым из труб курится, роются в теплой пыли курицы.
У дверей в свою избу, Павлина остановилась. Она ушла, сбежала отсюда, как преступница. И вот теперь, словно отбыв, свой положенный срок, вернулась.
Дверь, обитая войлоком, отворилась тихо, и мягко. Опахнуло капустными щами, и ещё чем-то родным, щемящим душу.
- Мама! - тихонько позвала Павлина.
Из-за кутка, вышла Анна, руки её были в тесте. Несколько секунд, она стояла неподвижно, всё ещё не веря тому, что видит. Вытирая, на ходу руки о фартук, мать нежно, обняла дочку с внуком.
Через полчаса, Ромка уже сидел за столом, и ел творог, политый мёдом.
А Павлина, пошла к отцу. Роман полусидел на постели, сухие руки, лежали поверх одеяла. Пальцы тихонько шевелились, он что-то шептал одними губами.
- Здравствуй папа! - Павлина села на стул рядом с постелью.
Отец взглянул на Павлину: - Я виноват, прости меня дочка!
Павлина взяла в свои руки, сухие, коричневые пальцы отца, легонько их сжала.
- Папа, ты не можешь быть виноватым, ты мой отец. А я, твоя дочь, и ты волен делать, только добро своему ребенку. Может, благодаря тебе, жизнь сделала меня сильной, и самостоятельной. Всё будет хорошо.
- Ты лучше, посмотри, кого я тебе привезла!
В комнату робко вошел Ромка. Щеки его, были измазаны медом. На одной щеке прилипло перышко, бабушка показывала внуку цыплят.
Ромка спрятался за спину матери. Но любопытство брало вверх. Он выглянул из-за спины, и робко спросил:
- Ты мой дедушка?
Роман приподнялся с подушек:
- Дед.
- Иди ко мне!
Ромка подошёл к кровати.
- А где ты раньше был?
- Дурак я был внучонок.
Ромка поднял вверх палец:
- Это плохое слово!
- Плохое, а мы не будем его больше повторять.
Роман прижал к себе голову внука: - Главное что ты теперь есть у меня!
На другой день отец уже сидел на лавочке с мужиками, он угощал их папиросами, заботливо уложенными в портсигар.
- Вот, дочка подарила! - восторженно говорил он.
- Хорошая она у меня, самостоятельная, в городе живет, и работу имеет, и заработок.
- А самый дорогой подарок это - внук!
Ромка крутился тут же, маленькой лопаткой, он копал рыхлую землю, и садил, в неё желтые цветки одуванчика.
Анна, на кухне, накладывала в вазочку, варенье из черной смородины.
На столе уже шумел самовар, вкусно пахло пирожками с яйцом, и зеленым луком.
Павлина пила чай, вроде, как и не было разлуки, все привычно, всё как раньше.
Неожиданно пришел председатель: - Анна выручай!
- Что случилось? - Анна отодвинула в сторону чашку с недопитым чаем.
- Лиля заболела, надо коров подоить.
Анна всплеснула руками: - Опять?
- Неужели не найти подмену?
Председатель, устало сел на табурет, снял с головы кепку, и утер вспотевший лоб.
- Никого.
- Сама знаешь, Валентина в декрете, а Ольга Ефимова на курсах.
Анна пробовала возразить: - Гости у меня.
- Вот дочка с внуком приехали...
Тут в разговор вмешалась Павлина: - Мам, давай я помогу?
Анна махнула на неё рукой: - Отдыхай.
- Это соседняя ферма, три километра от нас.
Председатель, вскочил с табурета, боясь, что Павлина передумает.
- А я её персонально, на «Газике» своём отвезу!
Он натянул кепку на голову, и уже в дверях произнес:
- Через два часа подходи к конторе!
Анна, подбросила угольков в затихающий самовар.
- А что, мама, Лилька давно болеет?
Анна налила себе свежего чаю: - Давно.
- Трошка то, пока на северах был, она тут одна, с бабкой управлялась. А про Трофима слухи ходили, разные. Лилька, она всё близко к сердцу принимала. Не верила, но переживала. А Трофим, приехал, хозяйство завели, корову купили, овечек. А здоровье вот подводит.
- Приеду с фермы навещу её - пообещала Павлина
Подоив коров, Павлина мыла фляги горячей водой, низко наклонившись, лавсановой марлей, она отмывала дно, и бока. Неожиданно, кто-то схватил её сзади, за талию.
- Попалась птичка, стой!
Павлина резко выпрямилась. За спиной стоял Трофим. Было видно, что он растерялся.
- Павлинка?
- А я думал Лиля ...
Павлина налила во флягу воды, чтобы ополоснуть.
- Заболела Лиля, меня попросили заменить.
- Разве ты не знал?
Трофим растерялся еще больше.
- Да я, с зари на поле, пашем за дальним, луговищем.
- Сама-то насовсем, приехала?
Павлина опрокинула флягу на сколоченную ограду, луч солнца, проникший через мутное стекло за серебрил её бока. Чистая работа!
- Погостим недолго, и домой.
- Понял, побегу я.
- Ты приходи к нам, Лиля будет рада.
- Приду – ответила, Павлина снимая халат.
Анна напекла пирожков, сложила их в большую, обливную миску, и завязала чистой тряпицей, чтобы не остыли. Подумав, добавила баночку мёда.
- Отнеси Лиле, не с пустыми же руками идти. - Пусть поправляется.
Павлина думала, что застанет подругу лежащей в постели, но Лиля хлопотала у печки, ставила самовар.
- Павлина! - Боже мой!
- Неужели приехала?
Подруги обнялись. Павлина заметила: - Похудела Лиля, и на щеках нездоровая желтизна. Но вида не подала.
- Приехала, и не одна.
- Вон, жених, какой у меня!
Ромка стеснительно мялся у двери, поглядывал в угол комнаты, где лежали Ритины игрушки. Куклы его не интересовали, но среди них, он заметил белый самолетик, с синей полосой, и надписью «Аэрофлот»
- Проходи Ромушка, поиграй - Лиля подтолкнула мальчика в комнату.
- А мы давай чай пить, самовар вскипел.
За чаем разговорились. Павлина, задумчиво помешивала сахар в чашке.
- Знаешь, вот уже, сколько лет в городе живу, а привыкнуть до сих пор не могу. Домой тянуло, а сейчас приехала, и уезжать не хочется.
Лиля подлила ещё чаю в чашку.
- А ты возвращайся. Смотри, у нас и клуб новый, и школа рядом, и две фермы. Работы хватит.
- Я вот, все бы охватить, готова, да здоровье подводит. Чувствую, угасаю я Павлинка. Ещё как бабулю схоронили, совсем места себе не нахожу. Все думаю - с кем я Ритку оставлю? Трофим молодой, здоровый. Женился бы. Только чтобы Ритке мачеха была по душе.
- А что, Павла пошла бы ты за Трошу? – с какой-то тихой задумчивой радостью спросила Лиля.
Павлина, даже в лице изменилась:
- Да брось ты такое говорить подруга! Мы ещё с тобой на Риткиной свадьбе гулять будем!
Продолжение следует ... Начало - часть-1, часть-2, часть-3. часть-4. часть-5. часть-6. часть-7
Благодарю всех кто меня читает и помогает материально. Пусть у вас все будет хорошо. Мира и добра!