18 июля исполнилось бы 92 года поэту Евгению Евтушенко. Его ещё при жизни многие признали классиком. Однако, не все его коллеги по литературному цеху уважали Евтушенко. Особенно, не любили его, так называемые, диссиденты, которым пришлось эмигрировать из СССР.
- Евтушенко?.. Он, конечно, поэт очень плохой. И человек он ещё худший. Это огромная фабрика по воспроизводству самого себя, - так высказался в 1972 году в интервью Иосиф Бродский, отношения с которым сам Евгений Александрович называл «больным местом».
Это с лёгкой руки Бродского литераторы заподозрили Евтушенко в связях с КГБ. Доподлинно это неизвестно и сейчас. В 1991 году, когда Евгений Александрович объявив себя «полуэмигрировавшим», уехал жить и работать в Америку, его бывшая жена, поэтесса Белла Ахмадулина предположила, что он испугался: ведь архивы КГБ начали рассекречивать.
А в 1965-м, когда из ссылки в Архангельской области вернулся Бродский (его осудили за тунеядство) именно Евтушенко был одним из первых, кто принял у себя в Москве опального ленинградского поэта. Более того, Евгений Александрович утверждал, что именно по его ходатайству Иосифа выпустили досрочно. Дескать, находясь в Италии, Евтушенко написал воззвание к итальянским коммунистам с просьбой помочь Бродскому. Те в свою очередь по линии партии обратились к советским руководителям.
- Я с ходу пригласил Бродского без всякого разрешения властей почитать стихи на моем авторском вечере в Коммунистической аудитории МГУ, - вспоминал Евтушенко. - Это было его первое публичное выступление перед несколькими сотнями слушателей, но он тоже нигде не упоминал об этом – по-видимому, чтобы у его западных издателей даже мысль не возникла, что их диссидент - автор морально мог позволить себе выступать в аудитории с таким именем.
Сам Бродский вспоминал, что в 1972 году, когда от него потребовали покинуть СССР, он случайно встретил в коридорах КГБ Евтушенко. Иосиф был уверен, что тот находился там именно по «делу Бродского» и высказался за то, чтобы его выдворили из страны. Хотя сам Евгений Александрович утверждал, что посетил в тот день КГБ потому, что на таможне у него отобрали запрещённую литературу, которую он привёз из Америки. Вот тогда и пошли слухи о вербовке Евтушенко (Евтух, как прозвал его Бродский).
Но известно, когда Иосиф поселился в Америке, Евгений Александрович через своих знакомых помог ему устроиться на работу в «Квинс-колледж». А после смерти Бродского узнал о том, что когда он сам захотел работать там же, Иосиф написал письмо руководству колледжа с просьбой не принимать на работу Евтушенко как «человека антиамериканских взглядов».
- Бродский сделал мне самую подлейшую вещь на свете, которую только можно было сделать, - делился Евгений Александрович. - Человек, ради которого я добился вместе с моими друзьями из итальянской компартии сокращения его срока заключения и немедленного выхода на свободу, обвинил меня в том, что я был консультантом в КГБ по его делу. И кроме того, в том, что я всегда отравлял своими стихами взаимоотношения с американским народом.
При этом Бродский не отрицал поэтического таланта «Евтуха», и даже признавался в том, что знает его стихи наизусть «строк на 200 – на 300».
- Бродский перенёс тяжёлую операцию на сердце. Я навестил его в госпитале, - писал в своих дневниках Сергей Довлатов. - Должен сказать, что Бродский меня и в нормальной обстановке подавляет. А тут я совсем растерялся. Лежит Иосиф - бледный, чуть живой. Кругом аппаратура, провода и циферблаты. И вот я произнёс что-то совсем неуместное: «Вы тут болеете, и зря. А Евтушенко между тем выступает против колхозов...»
Действительно, что-то подобное имело место. Выступление Евтушенко на московском писательском съезде было довольно решительным.
Вот я и сказал:
- Евтушенко выступил против колхозов...
Бродский еле слышно ответил:
- Если он против, я - за.
Кстати, Довлатов тоже относился к Евтушенко не лучшим образом и часто критиковал его за умение угождать власти. Иронизировал и над тем, как советский поэт называл себя «экзотическим сибиряком», - «хотя на гастроли предпочитает ездить не в родную Сибирь, а в тлетворный, империалистический Нью-Йорк».
- Своё выступление в соборе Сент-Джон Евтушенко начал с откровенной пошлости, - делился Довлатов своими впечатлениями об одном из американских концертов поэта. - Медленно оглядев высокие, исчезающие в полумраке, своды храма, он пониженным до трагизма голосом выговорил: «Я редко хожу в церковь». Затем вдохновенно блеснул глазами и крепнущим баритоном закончил: «Моя церковь – поэзия». Тотчас же ко мне наклонилась моя соседка по секции прессы, знакомая американка средних лет, и встревожено зашептала: «Как вы думаете, его не репрессируют за эти слова?», я поспешил успокоить мою соседку и заверить её в том, что бесстрашному поэту ничего не угрожает.
- Он занят только собой, но не душой своей, а своими делами, карьерой, успехом. Он патологически самоупоен, тщеславен, ненасытен в обжорстве славой. Я!Я!Я!Я!Я!... - в ушах звенит, сознание мутится, нет ни мироздания, ни Бога, ни природы, ни истории, ни всех замученных, ни смерти, ни любви, ни музыки, нет ничего - одна длинновязая, все застившая собой, горластая особь, отвергающая право других на самостоятельное существование. Он жуток и опасен, ибо ему не ведомо сознание греха, для него существует только один критерий: полезно это ему или нет, - так описал бывшего друга Евтушенко в своих дневниках писатель Юрий Нагибин, который тоже последние годы жизни провёл вдали от родины в Италии. Думается, здесь взаимная антипатия возникла ещё и потому, что супруга Евтушенко Белла Ахмадулина ушла от него к Нагибину.
У другого писателя лишённого в своё время советского гражданства Владимира Войновича был тоже затяжной конфликт с Евтушенко. В 1975 году Войнович публично рассказал про попытку своего отравления в гостинице «Метрополь» сотрудниками спецслужб. А Евтушенко, по его словам, везде утверждал, что это наглая ложь.
- Я не знаю, что его так задевало в моем рассказе, - делился в интервью Войнович. - Потом Евтушенко начал что-то затевать против меня. Мне рассказывали, как он приходил к кому-то и видел мою книжку про Чонкина, он брал, швырял её на пол со словами: «Зачем вы эту дрянь читаете?!» А в начале 1990-х меня предложили в правление писательской организации «Апрель». Так выступил Евтушенко, сказал, что он против, дескать, я распространяю вот такие ложные сведения. Я тогда разозлился и описал всю ситуацию - и об отправлении, и о реакции Евтушенко, - в журнале «Столица». Тогда Евгений Александрович позвонил редактору издания, угрожал судом. Поэтому у меня нет оснований хорошо относиться к этому человеку.
Ещё один автор - диссидент Василий Аксенов в своём мемуарном романе «Таинственная страсть» не без иронии отмечает бахвальство Евтушенко (в произведении он значится как Ян Тушинский) и его склонность несколько преувеличивать свою роль в формировании внешней политики Советского Союза.
Василию Павловичу было на что обижаться на Евтушенко. В 1972 году вышел роман Аксенова в соавторстве с Овидием Горчаковым и Григорием Поженяном «Джин Грин неприкасаемый» о некоем агенте ЦРУ. Это была этакая пародия на шпионские детективы. В это же время выходит постановление ЦК КПСС «О литературно- художественной критике». И тут же, как по заказу, в «Литературной газете» напечатали большую статью Евтушенко «Под треск разрываемых рубашек», где он критикует авторов книги за «политическую незрелость», а само произведение называет «буржуазным ширпотребом». Эта рецензия повлияла на то, что книгу не стали экранизировать, хотя такие планы были.
- Он залез в мой карман, - хмурясь шутил Аксенов.
После той статьи Аксенов вышел из состава редколлегии журнала «Лестница», который он создавал вместе с Евтушенко, а при случайных встречах с ним не здоровался.
Олег Перанов
Подписывайтесь на канал "Пераново перо", ставьте лайки и оставляйте комментарии, потому что любое мнение интересны для нас.
