Таёжными тропами 98
Кирьян подошел к Насте вечером, когда она вышла ополоснуть чистой водой крынки, да развесить на частокол, чтобы завтрашнее солнышко их за день прожарило.
- Настя, поговорить с тобой хочу, - начал он, смущаясь.
- Поговори. Отец думает, что вы такими темпами скоро крышу покроете, - Настя поддержала разговор.
- Сделаем. Главное, чтобы дождь не полил. Еще бы пару – тройку дней постояло, мы и закончим. А с крыльцом дело пойдет еще быстрее. Ты на меня здорово злишься за ту мою выходку с поджогом? – как то резко сменил разговор Кирьян.
- Что было, то давно прошло. Чего теперь вспоминать? Да и не злилась я.
- Глупым тогда был. Не думал ни о чем. Обида тогда захлестнула, что отказала мне. Любил сильно.
- Кирьян, к чему этот разговор. Все уже ушло. Будто и не было той жизни. Война все сравняла, через такое испытание провела, что по сравнению с ней всё померкло. Забудь, а мы давно забыли и ни разу не вспоминали. Отец тебя сейчас хвалит, говорит, работник ты хороший.
- Не могу я забыть. Тебя не могу забыть. Тогда ведь я сильно мучился. Батя меня насильно женил, сын родился. Я был с женой, а мечтал о тебе. Любил только тебя. И годы ее не берут, эту любовь. Вроде, пока тебя не видел, душа и сердце замирали. А как встретил в автобусе, так все поднялось с новой силой. На все согласен, только бы с тобой быть. Я ведь до сих пор один. Виски седые, а я, как мальчишка, о тебе все мечтаю.
- Кирьян, напрасно ты этот разговор затеял. Замужем я, и другого мужа мне не надо. В деревне вдов полно, бери любую. За счастье сочтут с тобой жить.
- Никто мне, кроме тебя, не мил. Будто заговорил кто. Одну тебя перед глазами вижу. На войне, думал, убьют. Вот и ладно. Жизни своей без тебя не жалко. А то, что ты замужем была, так это я знаю.
- И была, и есть.
- Так, говорят, муж твой с войны не пришел. Убили его.
- Не убили, живой.
- Так всё равно не с тобой.
- Кирьян, пойду я. Дел еще дома много, - Настя повернулась. Кирьян взял ее за руку.
- Погоди, не уходи. Обидеть тебя не хотел. Извини, если досадил. Насть, я тебя на руках носить буду. Сделаю все, что скажешь. Не обижу ни словом, ни делом. На все согласен, только бы дышать с тобой одним воздухом. Не прогоняй меня, Настя. С ума схожу по тебе.
- Пусти, Кирьян. Пойду я, - она высвободила руку, пошла в дом.
Через три дня кровля над домом была готова.
- Дядька Кузьма, ты не серчай, не приду сюда больше. Мужики крылец и без меня сделают, тут хитрого ничего нет. Не могу больше на твою Настю издали глядеть. Всю душу она из меня вынула, - Кирьян говорил искренне, с болью в голосе.
- Ишь, как тебя взяло, - только и промолвил Кузьма.
Долго терпел, с дочкой разговора не поднимал. Выбрал удобный случай, как бы между дел спросил: «Видно, опять Кирьку отшила. Сохнет мужик, сам себе не рад».
- Отец, пустой разговор. Шура у меня есть. Никто другой не нужен.
- Где он, Шура – то твой? Чай, тебе не пятнадцать годков, чтобы одно и то же толдычить. Погиб твой Шура. Смириться уже пора. Война уж пять лет, как закончилась. Был бы жив, давно бы пришел. Жизнь то идет. Одна куковать до самой смерти собралась? Так плохо одной – то, это я по себе знаю.
В ответ у Насти на языке вертелись лишь колючие слова. Но она не стала обижать старика.
- Молчишь? То - то и оно. Сказать тебе нечего.
Кузьма знал, что разговор затеял напрасный. Но душа за дочку болела. Ей и так досталось. А сейчас она свое благополучие своими же руками отодвигала. Так и будет до конца дней одна биться. Одной бабе без мужского плеча тяжело.
Крыльцо мужики подновили, в сенях, на полу, заменили доски. Работали еще недели полторы, но Кирьян больше не появлялся. Кузьма глядел на дочь, вздыхал: «Насильно мил не будешь».
Дорогие мои. После обеда я начала публиковать рассказ "Детдомовская дочка". О девочке, которая узнала, что мама с папой ее удочерили.