(начало книги, предыдущая часть)
Часть 10. «Месье Кафар». Агент под прикрытием.
Землянка была одним из тех роскошных сооружений, которые делаются для особ с золотыми галунами и красными нашивками, то есть для высшего командования. У подножия короткого склона находился крытый вестибюль, а оттуда широкий туннель вел в огромное забетонированное помещение. Войдя в этот зал , я заметил, что она очень теплая, сухая и чистая, на полу лежал толстый и теплый красивого темно-серого цвета ковер. Стоял большой стол с разложенной на нем картой, стояли стулья.
Сквозь плотную пелену табачного дыма я различил неясные очертания лиц, в воздухе смешались запахи голландских сигар и мужских духов, пролитого вина и «собачьей колбасы» военного времени, все вместе делало воздух почти непригодным для дыхания.
Я отдал честь и, намеренно говоря на рижском диалекте, спросил агента «П.Д.Х. 134». На самом деле, однако, я прекрасно знал, что отозваться должен вот тот коротышка с нервным тиком в левом глазу, сидевший прямо передо мной. Я знал, что этот шифр был ему присвоен еще с момента убийства генерала Барановского в Киеве в 1906 году. Этот человек по происхождению был болгарином с австрийской кровью, по имени Иванко Топчалов. Прежде чем взять принесенный мною ящик, он бросил на меня быстрый, пронизывающий взгляд. Затем, сделав преувеличенную гримасу отвращения, приказал мне держаться подальше, громко жалуясь, что от меня воняет хуже, чем от десятка польских евреев. Я прекрасно сознавал, что все присутствующие молча смотрят на меня, и ждут действий, соответствующих характеру Карла Шрама, я ведь сейчас был им. Мне пришлось продемонстрировать одно из естественных качеств балтийских немцев, которые, как известно, гордятся своим тевтонским происхождением. Свирепо взглянув на Топчалова, я ответил, что на самом деле только что съел болгарскую колбасу «колбашечка», ту, которой его отец наслаждается каждое утро, а потом, по-деловому засучив рукава, я потребовал, немедленной сатисфакции за нанесенное оскорбление. Присутствовавшие рассмеялись, напряжение спало и раздались восклицания "Ах, майн готт!" и свист, за которыми последовало приглашение сесть и выпить бокал вина.
Я принял бокал вина сделал глоток и был приятно удивлен очень неплохим шамбертеном. Да и компания, в которой я оказался была выдающейся, здесь присутствовали известнейшие австрийские шпионы. Там был неопределенного возраста, разряженный и надушенный Альбрехт фон Реймар, о чьих невероятных приключениях и подвигах, я, возможно, когда-нибудь напишу; печального вида, очень застенчивый Вентцель Ворличек, борьба с которым обошлась России в два миллиона рублей золотом; высокий, крепкий, очень веселый Иосиф Сладинка, разгром русских войск в битве при Танненберге в 1914 году считался его заслугой; ангелоподобный, белокурый, с осиной талией «Карлхен» барон фон Позен, хваставшийся, что он отобедал в Санкт-Петербурге двадцать раз с начала войны; и, наконец, попыхивавший большой баварской трубкой, великий немецкий шпион, герр доктор Юлиус Ахт, для которого сам Всевышний был всего лишь марионеткой, которую он дергал за разведывательные ниточки.
Сидя, я украдкой бросил взгляд на агента «П.Д.Х. 134» и в выражении его лица почувствовал явную опасность. Затем, в конце фразы, не лишенной возможного скрытого смысла, болгарин заколебался, и я почувствовал, как по моим нервам пробежала быстрая тревожная дрожь. Какое слово он недоговорил? Может быть, это слово «контрразведчик»? На мгновение в общем разговоре наступило затишье, и тогда Иванов Топчалов вдруг вскочил на ноги.
Болгарин стоял передо мной, сцепив руки за спиной, устремив ясные голубые глаза в потолок, и я знал, что он собирается с духом, чтобы задать мне какой-то вопрос. Он бы никогда не забыл своего унижения от меня по прибытии, и, без сомнения, питал надежду заманить меня в ловушку в качестве мести. Я не ошибся. Когда прозвучал вопрос, казавшийся довольно простым, но с очевидно скрытым подтекстом:
— Если Вы на самом деле Карл Шрам, то как зовут Вашу сестру, работающую на заводе боеприпасов в Мюнхене?
В комнате воцарилась абсолютная тишина, все ждали моего ответа. Печальный Венцель фон Ворличек кивнул, вытащил часы, посмотрел на них, потом убрал их и виновато мне улыбнулся, облизнув губы. Остальные австрийцы замерли, уставившись на меня сквозь дым.
Так случилось, что германскому шпиону, герру доктору Ахту потребовались спички, и, протягивая ему свою коробку, я решил, как поступить в сложившейся ситуации и пошел ва-бвнк:
— Как агент «О.М.66», я не желаю, чтобы меня допрашивала болгарская свинья. - Я говорил очень медленно, глядя прямо на Топчалова,- Но, с другой стороны, мой немецкий шеф, майор фон Лауэнштейн, имеет полное право знать о махинациях австрийской секретной службы, ведь именно он ее номинальный руководитель. На самом деле я только что провел больше шести недель на Луцкой мусорной свалке, просто ради удовольствия «убрать» посланца графа де Бопьер-Жерара, настоящего Карла Шрама, который, если герр доктор Ахт пожелает выяснить у Берлинского верховного командования, всегда считался французским агентом, известным как «Шарль Рубец».
В этом месте моей речи я сделал паузу, а затем разразился яростной бранью, звучавшей на венском трущобном диалекте, не совсем приятно.
Когда я замолчал, герр доктор Ахт одарил Топчалова испепеляющей усмешкой, и болгарин снова сел, не сказав больше ни слова, как побитый щенок. После того как стих хор голосов - «Господи Иисусе», старший германский шпион потребовал, чтобы ему рассказали все подробности дела «Николая», а приказ, исходивший от него, был равносилен приказу самого Всевышнего. Задача была возложена на «Карлхена» барона фон Позена, и не без волнения, под пристальным взглядом герра доктора, он кратко изложил факты.
При посещении России в 1912 году генерал Жоффр с великим князем Николаем Николаевичем разработали план кампании на случай нападения Германии. Когда в 1914 году действительно разразилась война, Франция, естественно, желала, чтобы великий князь встал во главе русской армии для обеспечения точного выполнения заранее намеченного плана. Назначение великого князя Николая получило, по сути, всеобщее одобрение в русских официальных кругах, за исключением императрицы Александры Федоровны, Григория Распутина и некоторых штабных генералов. Генералы считали, учитывая несгибаемый характер и целеустремленность нового главнокомандующего, что им не дадут той свободы действий, о которой они мечтали. Опять же, сам великий князь не любил генерала Радко-Дмитриева, бывшего болгарского министра-резидента в Санкт-Петербурге, который впрочем отвечал ему взаимностью.
Австрийская разведка, будучи хорошо осведомленной о положении, занимаемом графом де Бопье-Жераром, прозванным «месье Кафар», поручила ему уладить вопрос с главнокомандованием великого князя Николая раз и навсегда. При попытке француза уклониться от выполнения задания на том основании, что он всего лишь агент-резидент, его фактически заставили замолчать, пригрозив разоблачить аферы с контрактами для русской армии, обошедшиеся во многие миллионы рублей. 1 мая 1915 года, граф де Бопье-Жерар уведомил австро-германскую разведку, что он доведет дело до успешного завершения в течение недели, если агент «П.Д.Х. 134» «доделает оставшееся».
На этом месте я испытал самое неприятное потрясение. Вопреки моему убеждению, основанному на старом штабном коммюнике, которое я обнаружил на свалке, я узнал, что главнокомандующий вернулся в Луцк из Санкт-Петербурга прошлой ночью, почти на десять дней раньше, чем я ожидал.
Барон фон Позен закончил доклад, Ахт задумчиво кивнул и снова набил свою большую баварскую трубку. Снаружи звуки выстрелов стали немного громче. Затем, взяв ящик, Топчалов открыл его и с хитрой улыбкой вынул деревянную статуэтку. Минуту или около того болгарин держал ее в руке, молча разглядывая, потом со зловещим смешком встал и вышел.
Я уже знал Топчалова как исключительно умного и опытного специалиста по различным взрывным устройствам, и примерно через полчаса он превратил статуэтку в самую смертоносную из адских машин. Там было три детонатора, изолированные провода, пружины-молоточки, в комплекте с плунжером и фиксатором удара, прикрепленным к маленькому часовому механизму - все это было скрыто в полости в туловище и ногах, в то время как голова была заполнена мощной австрийской взрывчаткой. После некоторого обсуждения среди австрийских шпионов было решено, что я получу готовую статуэтку на следующий день, заряд взрывчатки должен был осесть, прежде чем быть готовым к использованию. Я должен был дождаться на Жидовской улице польского крестьянина, который спросил бы у меня точное время и затем передал бы мне ящик для корреспонденции. После доставки коробки графу де Бопье-Жерару, мне посоветовали вернуться в «траншею 18», если к тому времени я все еще буду жив!
Моя обратная поездка в Луцк прошла без происшествий. Уже стояла ночь, и из верхних окон главного штаба на Александровской улице пробивалась полоска света. Я вошел через служебную дверь, но, несмотря на специальный пропуск Карла Шрама, мой путь преградил штабной полковник, грудь которого была полностью увешана боевыми орденами, так, что он, должно быть, был героем всех баталий прошлого века. На вид полковнику не исполнилось и тридцати, а его французский был отвратителен. После того как мне пришлось несколько раз поправить его искаженные фразы, в процессе обсуждения моего удостоверения личности, до него дошло, что я могу быть чем-то гораздо более значимым, чем забрызганный грязью жандармский посыльный. В конце концов, меня сопроводили в телефонную комнату, где, когда я попросил «Батюшин, 22 Генштаба», манеры штабного офицера претерпели заметную перемену.
Затем на сцене появился мой старый знакомец, личный адъютант генерала Брусилова, и я попросил его предварительно побеседовать с теперь уже дружелюбным полковником. Адъютант уже держал в руке телеграмму от начальника петербургской жандармерии, но, прежде чем он ее прочитал, я, добавив в интонации недовольства и отчаяния сообщил ему:
— Прошу Вас иметь в виду, что я - не «полковник Мусин, временный писарь», не «Абраам Портной, германский шпион», а агент «К.14» седьмого управления русского Генерального штаба и прошу Вас телефонировать полковнику Шаховскому, директору Разведывательного архива для дополнительного подтверждения моей личности. Л
Адъютант взглянул на меня, пригладил и без того идеально лежащие на пробор волосы и сказал:
— Полагаю, что это излишне,- он кивнул, пригласив следовать за ним.
Адъютант проводил меня в приемную и через пару минут туда вошел главнокомандующий, Великий князь Николай Николаевич. Он кивнул мне приветствуя и я удостоился аудиенции, мы беседовали в течении двух часов, обсуждая мою работу. «Князь-воин» настаивал, чтобы я продолжал свою работу, как будто ничего не случилось, надо точно следовать плану. Я должен был встретиться с польским крестьянином на Жуковской улице на следующий день, как это и было спланировано австрийской разведкой, и затем действовать в зависимости от обстоятельств. Великий князь предположил, что за графом де Бопье-Жераром следует пристально следить, и сказал, что выделит для этой цели четырех агентов из своего специального оперативного бюро.
Перед моим отъездом великий князь Николай милостиво предложил:
— Вы можете остановиться здесь, во дворце Яссинского, Вам предоставят комнату.
— Благодарю Вас, но ..,- я немного замялся и уловил удивленное выражение лица Великого князя, - дело в том, что только что я провел более шести недель на луцкой мусорной свалке, - скромно опустил взгляд
- О, тогда может Вам стоит принять ванну? Здесь в штабе.- он понимающе улыбнулся, а я не видел п&ичиг отказываться
- Благодарю Вас, это замечательное предложение.
Это была лучшая ванна в моей жизни.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
ИЛЛЮСТРАЦИЯ СОЗДАНА СПЕЦИАЛЬНО ДЛЯ ЭТОГО ТЕКСТА ИИ
