"Ненужная Верка" 2
Тридцать первого декабря, за полсуток до Нового года, Верка произвела на свет крепенького и горластого мальчонку. И здесь же, в роддоме, по настоянию матери оформила на его отказ. Нюрка привела дочери убедительные доводы:
– Ты его нянчить будешь, дурында? Тебя саму впору ещё нянькать! Я –точно не буду, мне некогда, зарабатывать на жизнь надо. А тебе хоть на будущий год в своё ПТУ поступить, всё при деле будешь, да дай бог поумнее матери окажешься.
Так они и вернулись в родной городишко одни. Выдержав, правда, скандал с Веркиной бабкой.
– В кои-то веки пацан в роду появился! Шанс из нашей вечной «бабьей ямы» выкарабкаться, так нет же, в приют, как какого кутёнка сдали, две лахудры. Нюрка! Ладно эта малолетка, ума нет, но ты-то…
– А что я? – разоралась в ответ мать. – Тянуть всех трёх нас ты стала бы что ли, со своими вечными болячками?
Вера во время перепалки сидела в уголке, между кухонным столом и холодильником, вся сжавшись. Ну господи, неужели у них не может быть, как у людей в кино показывают? Чтобы разговаривали уважительно, не орали, какие-то решения сообща принимали? Нет, наверное. Такое и вправду только в кино, видимо, бывает. В этой сказке на экране.
Вера, действительно, представляла себе уход за маленьким ребёнком, как возню со сложно устроенной куклой. Вот её пелёнки-распашонки. Вот время, когда ребёночку нужно есть, а когда спать. А вот он радостно агукает, видя маму… Нюрка сначала выслушивала эти полудетские бредни молча, а потом взяла дочь в гости к знакомой, которая родила совсем недавно. Чтобы та на «натурном объекте» посмотрела каково это нянькаться с младенцем трёх месяцев от роду.
– И уверяю тебя, каждую, считай, неделю, малец выкидывает новые фортели. И спать бы ты смогла часа два-три в сутки, потому что он то орёт, притом не пойми от чего, то обкакался, то ещё чего. И это не считая колик в животе, режущихся зубиков, потничек. Ну что, по прежнему уверена, что справилась бы?
Верка только отвела глаза, врать не хотелось. Только сейчас пришло осознание – ну какая она, в самом деле, мать? Да и так ли она когда-то представляла своё будущее материнство? Так что через восемь месяцев после родов, когда она приступила к занятиям в выбранном ею училище, в этой девчушке ничего уже не напоминало ту едва переваливающуюся с ноги на ногу квашню на последних днях беременности. Обычная пятнадцатилетняя девушка. Разве что в глазах было нечто умудрённое. Что, кстати, уберегло её от обычной в такого рода училищах «дедовщины» - с ней старшекурсницы, не понимая сами почему, связываться боялись. Да и по возрасту она была старше однокурсниц.
Вопреки собственным ожиданиям, учиться ей было интересно. Нет, не по общеобразовательным предметам. По специальности. У неё лучше всех девчонок на курсе удавались швы. Любые. Бельевые, потайные, петельные, закрытые. Втачные, внахлёст и плоские. Притом руки, казалось, жили независимо от неё. Пальцы просто небрежно придерживали края ткани, да глаза зорко следили за мельтешением иглы машинки вверх-вниз – а дальше всё получалось само собой. Их мастер производственного обучения сразу, ещё на Веркином первом курсе, сказала: «По кривой дорожке не пойдёшь – станешь лучшей в профессии. У тебя дар, Вера, – а потом, помолчав, добавила, – и не смейся. Талант везде себя проявить может. У тебя, считай, вот такой. Шить».
Вера это высказывание запомнила хорошо. Наверное, потому не стала разбазаривать свой дар по мелочам, сосредоточилась на работе, когда после ПТУ устроилась работать на швейную фабрику. И уже через два года её поставили бригадиром – за полное отсутствие брака в изделиях и постоянное перевыполнение норм.
Только с личной жизнью у Веры было никак. Ну вообще. Сказывался, видимо, тот давний, первый и единственный опыт «взрослой» жизни с Валериком. Она с тех пор даже сжималась вся, если на жизненном пути вдруг случайно оказывался мужчина подобного типажа, то есть высокий, с шапкой вьющихся чёрных волос, да ещё губастый – тут её вообще переклинивало, накрывала волна настоящей паники, и от такого человека она старалась отдалиться, как можно дальше.
Ещё на последнем курсе умерла бабка, и тогда же, на похоронах, состоялся последний визит Веры в дом матери. Тогда она неприятно поразилась внешнему виду Нюрки, с её одутловатым и каким-то серым лицом, в неряшливой одежде. Хотя что удивительного? С самого дня бабкиной смерти и до девяти дней, когда старушку собрались помянуть близкие, мать «не просыхала» - каждый её день начинался со стопочки водки или ещё какой дряни, самогона чаще всего. Так что к ночи мать падала замертво, распространяя вокруг густой сивушный дух.
Никакие беседы, увещевания на Нюрку не действовали. Она или тупо молчала и отмахивалась, или начинала пьяно орать, так что после пары попыток остановить это дело Вера махнула на мать рукой: «Делай, как знаешь».
Закончилось всё ожидаемо. Через месяц Веркиного бригадирства ей позвонили с известием, что мать преставилась. Выпила что-то не то. Что, видимо, было объёмом побольше, а ценой поменьше.