«Я не хотела тебе говорить. Я не желала тебя тревожить. Но не увидимся больше…»
Григорий ничего не понимал. Почему? За что?
А она не хотела объяснять. Господи, почему она, взрослая женщина, должна объяснять этому мальчишке очевидные вещи. Это было похоже на воспитательную беседу с младенцем: не суй пальцы и посторонние предметы в розетку. Не играй со спичками. Надень шапку. Ей-Богу, смешно.
И какая женщина признается мужчине в своих страхах? В том, что она боится показаться его родителям- своим ровесникам. В том, что она не хочет стареть в то время, пока он будет превращаться в сильного, здорового, полного жизненной силы мужчину, которого все будут называть «молодым человеком» долгое, долгое время? Ощущать спиной язвительные шепотки и хихиканье. Нести тяжкий груз мерзких кличек «старая кляча», «веселая бабулька», «мерзкая обезьяна» и еще кое-что похуже. Как он не понимает? Неужели не видит ничего? Неужели нисколько не заглядывает в будущее, ведь он не монах, рано или поздно ему захочется обнять молодую, свежую, пахнувшую росистым летним лугом женщину?
И это случится. Обязательно случится. Человеческая, мужская природа такова, и ее не исправишь. Он честный парень. Он готов положить к ногам Елизаветы всю свою жизнь, и он так сделает от любви и благородства. А потом возненавидит себя за это благородство. И себя, и Елизавету. Потому, что у Григория будут очень серьезные причины. Обязательства. Кандалы.
Елизавета прикоснулась к своему животу. Три месяца. Вот такая штука… Она не ожидала совсем. Она не радовалась новому женскому положению. Это – повод для радости у молодых женщин. А ей, без пяти минут больной истеричной климактеричке, совсем не радостно. Поздние роды – масса проблем со здоровьем, как матери, так и плода. А у нее очень, очень поздние роды. Что с этим делать – непонятно.
Первым порывом было - пойти к врачу. Но потом она вдруг одумалась – а что ей останется от Григория? И решила – пусть останется хотя бы ребенок. Мальчик. Она будет его любить и воспитывать. И пусть мальчика зовут Павликом. Ничего, Елизавета справится, ей хватит двадцати лет жизни, чтобы справиться.
Но Гриши в этой жизни быть не должно.
Григорий не догадывался – за его спиной творилась бурная деятельность. Елизавета продавала квартиру, чтобы на вырученные деньги уехать в небольшой городок, где ее никто не знает. Где Гриша ее никогда не найдет. Вот тут-то и пригодилась любопытная донельзя соседка, которая согласилась отдать сразу задаток. (Откуда у глупой соседки такие огромные деньги). Правда, рублями, нестойкой валютой, но… Рубли Елизавете тоже пригодятся. Рубли, все-таки, не тугрики и не зайчики. Она уже собрала все самое необходимое. Все, что могла унести в руках.
Сбегали к нотариусу. Спешно подписали документы о продаже. Соседка вручила ей задаток. Остальное, согласно бумагам, в течение полугода – вся сумма, долларами. Этого хватило бы на года спокойной, относительно небедной жизни.
Елизавета получила расчет на работе. Ректор удивленно поднял брови:
- Послушайте, но у нас, между прочим, учебный план!
- А у меня – смертельное заболевание! Я уезжаю в Израиль на пожизненное лечение! – интеллигентно огрызнулась Елизавета.
Пусть гуляют слухи о том, что Елизаветы больше не нет в России. Гриша поверит. Может быть, начнет ее искать. Пусть. Ее это больше не волнует. Сначала будет больно, потом полегчает. Зато на душе воцарится покой.
Они успели отпраздновать его диплом. В ресторане было тихо. Приглушенный свет и живая музыка. Зеркальный зал, приличная публика. Никакого табачного чада, пьяного визга веселых девиц, сопровождающих разгул квадратных братков после удачной «стрелки». Ресторан был дорогим, для состоявшихся в жизни людей. Он стоил огромных денег. Григория не пугали суммы – родители присылали приличные переводы.
- Отец дал прекрасные рекомендации. Скоро я буду вращаться в очень важных кругах. Тебе можно будет уйти с работы и жить в кайф, - хвастался он, стараясь казаться взрослее.
Со стороны они выглядели очаровательной парой: эффектная моложавая мать и прелестный молодой человек, ее гордость. Праздновали какую-то важную дату. Почему бы маме не посидеть с сыном в ресторане, не правда ли?
- Я рассказал им все про нас. Все! Мы поедем в среду, милая. И откладывать это мероприятие не стоит. Родители – консерваторы, для них это важно. Познакомишься с ними, а потом мы поженимся. На новой работе мне намекнули, что семейные люди внушают больше доверия, чем холостяки.
Она пила красное вино и ласково улыбалась. Цвет ее помады совпадал с цветом вина. Григорий строил далеко идущие планы и казался счастливым. А Елизавета видела, чувствовала, что предстоящее знакомство с родителями его волнует и смущает. Гриша многое скрывал от нее, наивный мальчик.
Он не сказал, какой скандал произошел, когда отец узнал возраст героини романа сына. Навести справки не представляло особого труда. «Тетенька» оказалась не простой пешкой. «Тетенька» имела за плечами солидный опыт, оказывается. Правда, сейчас, она не представляла особой опасности для деятельности будущего тестя. Но… Зачем блестящей карьере сына женитьба на престарелой кокотке? Это крах. Это ненужная молва. Да что он, совсем идиот?
Противостояние старшего и младшего поколений грозило превратится в настоящую войну. И дело тут не в любви, в околополитических кругах не место любви. Будущая невеста должна быть чиста, как лист А4, с прекрасной биографией и послужным списком. Что скажут в министерстве об этой «далеко не девочке»? Да, сейчас везде развал, и нередко в новостях всплывает информация, как некие лица, «похожие» на такого-то чиновника, отдыхают в саунах с девочками… Но долго это не продолжится – назревает что-то – все чувствовали грядущие перемены и рокировки. К худшему или к лучшему – жизнь покажет.
***
Григорий не знал, что эта ночь с Елизаветой будет последней. Он запомнил только ее нежность. Утром он, проснувшись в пустой постели, никого рядом с собой не обнаружил. Любимая растаяла в ночи, как призрачный мираж. Только сейчас он увидел пустые вешалки в платяном шкафу. И записку на столе.
« Я не хотела тебе говорить. Я не хотела тебя тревожить. Мы не увидимся больше. У нас разные дороги, и ты это поймешь и скажешь мне спасибо. Позже.
Так надо.
Я не хочу стареть на твоих глазах. Я не могу умирать на твоих глазах. Надежды больше нет. Я – тяжело, неизлечимо больна. Нет, Гриша, не пытайся спасти меня, не надо. Мне будет больнее.
Что ты можешь сделать ради меня? Я знаю.
Женись на молодой и прекрасной девушке. Люби ее и будь ей верен. Ради меня – будь верен ей. Пусть у вас родятся красивые дети. Пусть они будут счастливы. Ты можешь сделать их счастливыми, я знаю.
Это мое последнее и единственное желание.
Прощай»
Он вернулся домой один.
- А где же твоя невеста? – мать осмелилась все-таки задать этот вопрос сыну.
- Ее больше нет, мама.
***
Гриша пытался найти Елизавету. Все знакомые и коллеги любимой говорили одно и тоже: заболела и уехала в Израиль.
Он искал ее за границей. Перерыл все больничные картотеки: нигде. Ничего. Елизавета умела исчезать.
Последовали долгие месяцы бесполезных поисков и тоскливых вечеров. Соседка, пряча глаза, захлопнула перед Григорием дверь квартиры Елизаветы.
- Она здесь больше не живет. Она уехала. Прекратите сюда шастать, молодой человек. Иначе я…
- Что? Что вы? Говорите? – ему хотелось задушить эту глупую рыхлую бабу, похожую на перекисшую опару.
- А ну, вон отсюда, хулиган! Я милицию вызову! Я… - дверь захлопнулась накрепко.
А потом Грише открыл дверь какой-то амбал. Он смерил Гришу угрюмым взглядом и сообщил, что прежняя владелица умерла – упала с лестницы. А он ее безутешный родственник. И потому – до свидания, а то…
Что будет после «а то», Григорий понял без слов. Потому что теперь часто хозяева огромных квартир падали с лестницы. В сердце кольнуло странное: наверное, Елизавету постигла такая же участь, как и ее несчастную преемницу. Кидаться на бездушных амбалов, черных риэлторов и прочих «черных» махинаторов – все равно, что кидаться на ветряные мельницы. Подавать в розыск? Бесполезно. Поиски даже не помогут найти ее могилу.
В первый раз Гриша искренне понадеялся на смерть Елизаветы под синим-синим небом маленькой страны, земли обетованной, населенной бывшими изгнанниками всего мира.
Она была права – все проходит, и тоска, и боль, и отчаяние, и обида – все рубцуется. Главное – не беспокоить раны, не ковыряться в них – просто жить.
И Григорий старался жить. Он отказался от работы в Питере. Остался в родном городе. И город этот не был таким уж затхлым и совсем уж провинциальным. Столь блестящие выпускники везде пробьют себе дорогу. Тем более, при правильной поддержке родственников.
А потом он женился. Она была так мила, эта девушка. И именно ей захотелось подарить счастье. Странное чувство, но Григорий угадал его, как особый знак с небес. Девушка была умненькой, с хорошим чувством юмора, невинной и… желанной.
А родители?
Родители были рады и такой. Почему – нет? Сейчас даже принцы женятся на простолюдинках, а сын, к счастью, не принц.
***
- А что же ваша мама? Это ведь ваша мама? – Настя перебила Лилю только один раз.
- Мама? – Лиля опустила длинные ресницы, - мама оказалась полной *укой.
Сказки не получилось.
Денег хватило лишь на малюсенькую комнатушку в старом бараке одного богом забытого поселка. Рубли обесценились в один день – тогда на всю страну обрушился болезненный дефолт. Оставшуюся долларовую часть Елизавета так и не получила, сама того не ожидая, в спешке ввязавшись в квартирную махинацию. Бывшая соседка умерла, а нотариальная контора исчезла, как мираж.
Елизавета потом долго хохотала. Хохот сменился истерикой.
Кое-как устроилась. Ничего делать не могла. Большую часть времени провалялась на сохранении. После выписки не хотелось возвращаться в барак. А потом случилось "это".
И никто не пришел на помощь – в бараке жили глухие старушонки и маргиналы. Елизавета вдруг почувствовала острую боль в животе. Какая-то ее часть испугалась за малыша, а какая-то – обрадовалась. Нечего плодить нищету. Если ребенок сейчас умрет, то пусть умирает.
Елизавета сжала зубы от боли, лежа на полу комнатушки. Она каталась по этому обшарпанному полу молча: такая смерть не считается самоубийством, да? Но ребенок оказался живучим. Дети бараков не ждут помощи от своих бестолковых матерей, спасаются сами. Окровавленный комок плоти в ногах Елизаветы, несколько минут лежал без движения, а потом жалобно закряхтел, зашевелился. Картина из фильма ужасов – мать и в страшном сне такую не вообразила бы.
Елизавета прочистила ей рот и нос, брезгливо подтянула к себе. А та, почуяв человеческое тепло, отчаянно закричала. Елизавета потянулась из последних сил к аптечке, неумело перерезала пуповину, и вновь потеряла сознание. Очнулась от крика ребенка, девочки, страшненькой, большеголовой и большеротой. Ничего, кроме жалостливого отвращения, мать к дочери не почувствовала. Все ее материнские чувства заглушали чувства животные – боль, усталость, жажда, брезгливость и ощущение нечистоты. И запах крови. Много крови. Море кровавое, пахнувшее каленым железом и смертью.
С трудом Елизавета облокотилась на подоконник, раскрыла ветхие фрамуги, из последних сил набрала в грудь воздуха и заорала о помощи. Она никогда так не кричала. Никто бы не обратил внимания на крики матери, но на крик младенца, редкие, шастающие здесь странные личности, все-таки отреагировали. Сердца есть у всех.
Елизавету долго лечили. Нянечки, то и дело, пытались подсунуть младенчика к бледной, как смерть, матери. Но она отворачивалась при виде дочери: слишком сильно врезалась в память картина ее рождения. Наконец, главврач, нищий, как церковная крыса, пьющий, несчастный, принес ей бумагу – отказную.
- Подпишите, - попросил он, - у вас здоровая и красивая девочка. Иностранцы за нее отдадут приличные деньги. Она будет жить в Америке. Это хорошо, здесь лучше не рождаться.
Елизавета уловила неприятный запах нечистого тела. На врачебном халате – невыводимые старые пятна.
- Нет. Я не брошу девочку, - сказала она.
Автор: Анна Лебедева Поддержать автора
Кого из этих авторов вы хотите читать на Книготеке? Голосование!