Продолжаем рассмотрение книги Дугина «Четвертая политическая теория». В прошлый раз мы говорили о контексте, в котором книга писалась и публиковалась, а также кратко изложили суть его работы. Теперь погрузимся в текст несколько глубже.
III. Анализ первой части книги.
Книга разделена на краткое предисловие и пять частей:
1. Введение в четвертую политическую теорию
2. Конец классических идеологий и их метаморфозы
3. Геополитический контекст XXI века: цивилизация и Империя
4. Евразийство как версия четвертой политической теории
5. Идейные очертания грядущей русской политики
Ниже краткое изложение воззрений и идей Дугина.
Часть 1. Введение в четвертую политическую теорию
Автор начинает с рассмотрения ушедшего XX века как (1) завершающего периода эпохи Модерна и (1) века идеологий. Идеологии – порождение Модерна, и с его завершением мы логично приходим к «кризису идеологий». Например, Конституция РФ прямо запрещает государству иметь идеологию, что в логике Модерна по сути есть добровольный отказ от участия в политике. Именно идеологии лежат в основе международной политики этого века, что отличает его от прежних столетий, где бо́льшую роль играли религии, династии, сословия, государства–нации.
Автор ранжирует политические идеологии XX столетия «как по значимости, так и по порядку их возникновения»:
Первая политическая теория – либерализм, возникший еще в XVIII веке. Как показала история, именно либерализм в полной мере соответствовал духу Модерна, потому он и оказался победителем.
Вторая политическая теория – коммунизм (как и социализм во всех разновидностях). Она возникла как реакция на становление буржуазного капитализма, идейным выражением которой либерализм и является.
Третья политическая теория – фашизм, который носил оттенок консерватизма в связи с обращением к народному духу, к идее «Золотого века», крови и почве и т.п. Это традиция в условиях прогресса. Дугин рассматривает фашизм как «стремление консерваторов возглавить революцию, вместо того, чтобы сопротивляться ей и повести общество в противоположном направлении». [Дугин, 11 с.]
«Конец истории мог бы теоретически быть и иным: «планетарный рейх» (в случае победы нацистов), «мировой коммунизм» (если бы оказались правы коммунисты). Но «конец истории» оказался именно либеральным» [Там же, 17 с.]
Фашизм появился позже и погиб раньше двух других политически теорий, освободив им место для битвы, которую коммунизм проиграл в конце XX века. Дугин рассматривает распад СССР как «старость и естественное разложение» второй политической теории, а уничтожение фашизма – как «насильственную смерть», продиктованную альянсом первых двух идеологий и геополитических просчетов Гитлера.
Победа либерализма в этой битве идеологий стала как его триумфом, так и его приговором. Чтобы понять, как возможен такой парадокс, нужно просто рассмотреть типы субъектов, к которым обращена та или иная идеология.
Субъектом коммунизма является класс, фашизма – государство (Муссолини) или раса (Гитлер), либерализма – индивид. Именно независимый от любой другой самоидентификации индивид и является победителем в трех войнах XX века. Его победа привела к глобализации и к новому периоду истории – Постмодерну. Если модерн – это век прогресса, наций и разума, то ценности Постмодерна являют полную им противоположность. Это век индивида, свободного выбирать все – от национальной принадлежности (либо, в идеале, вообще от нее отказаться) и морали, до гендера и представлений о разуме. Рационализм рассматривается в эту эпоху как форма тоталитаризма и подавления личной свободы, сам язык требует пересмотра в угоду личным представлениям. Понятия нормы и истины размываются, разделяются и попросту исчезают. Полная свобода индивида становится единственной непререкаемой ценностью Постмодерна.
Именно победа либерализма сделала возможным мировое сообщество и его практический переход в Постмодерн.
«Победив, либерализм исчезает, превращаясь в нечто иное — в Постлиберализм. У него нет более политического измерения, он не является делом свободного выбора, но становится своего рода «судьбой» (откуда тезис постиндустриального общества: «экономика — это судьба»)». [Там же, 13 c.]
Итак, в XXI веке все три идеологии оказываются уничтоженными. После «насильственной смерти» фашизма и «смерти от дряхлости» коммунизма произошла трансформация либерализма в постлиберализм, в «глобальное рыночное общество». Они перестали быть релевантными реальности Постмодерна, они более ничего не способны нам объяснить. «Из этого, — считает, Дугин, — вытекает потребность в Четвертой политической теории». [Там же, 14 с.] Возникает вопрос – зачем она нужна и как она вообще возможна, если текущий статус–кво не предполагает никаких политических теорий в принципе? Место политики занимает техника. Вместо политиков приходят менеджеры, технологи, логисты. Человечество становится массой, состоящей из атомов–индивидов, которые отличаются по содержанию, но структурно идентичны. Какая же тут может быть политика?
На этот вопрос Дугин не формулирует четкого ответа, хотя для человека, знакомого с работой Ф.Фукуямы «Конец истории», ответ лежит на поверхности, поскольку текст Дугина – это своеобразный ответ на эту работу. Фукуяма, говоря о победе либерализма как о конце истории, опирается на Гегеля и одного из его интерпретаторов – Александра Кожева. История – это развитие духа, которая реализуется на уровне личностном в противостоянии "господина" и "раба", а на уровне международном - в войне. Цель этого развития – абсолютное знание и абсолютная свобода.
«Ход Универсальной Истории мог быть понят как рост равенства людской свободы, сформулированный в сентенции Гегеля: «Восточные народы знали, что один свободен; греки и римляне — что только некоторые свободны; в то время как мы знаем, что все люди абсолютно (человек как таковой) свободны». Для Гегеля воплощением человеческой свободы было современное конституционное государство, или, опять же, то, что мы назвали либеральной демократией. Универсальная История человечества есть не что иное, как прогрессивное восхождение к полной разумности, к ясному осознанию того, как эта разумность выражается в либеральном самоуправлении». [Фукуяма, Ф. — Конец истории и последний человек. М., 2010, 108–109 c.]
Несмотря на то, что Гегель рассматривал свое время как окончание истории, после его смерти было еще немало исторических событий, две «горячие» мировые войны и одна «холодная». Либерализм победил, говорит Фукуяма, но это не значит, что войн больше не будет. Человеку свойственна потребность в признании. Эта потребность – часть его природы, по крайне мере такой, какой мы ее знаем сегодня. Гегель не отрицал, что у человека есть неизменные телесные потребности, но считал, что в своих наиболее существенных чертах человек не детерминирован и потому свободен формировать свою собственную природу, так что с течением времени сущность человека как человека может измениться таким образом, что ни о какой потребности в признании говорить не придется. Однако сейчас такая потребность есть, и даже в условиях экономического равенства она будет проявлять себя. Фукуяма, вслед за Платоном называет эту потребность духа «тимос». Платон говорил о трех «частях» души – нус (разум), эрос (физические желания) и тимос (потребность признания своего равенства с другими – «изотимия», или превосходства над ними – «мегалотимия»). Фукуяма приводит воспоминания А.Кожева о своей поездке в Японию:
«Он утверждал, что после возвышения в пятнадцатом веке сегуна Хидеёси Япония пережила состояние внутреннего и внешнего мира в несколько сот лет, очень похожего на постулированный Гегелем конец истории. Ни высшие, ни низшие классы не боролись друг с другом, и необходимости работать слишком тяжело тоже не было. Но вместо того чтобы предаваться любви и инстинктивным играм, как молодые животные, — иными словами, вместо того чтобы превратиться в общество последних людей, японцы показали, что возможно оставаться людьми, изобретя для этого множество совершенно бессодержательных формальных искусств — театр Но, чайную церемонию, икебану и тому подобное. Чайная церемония не служит никакой явной политической или экономической цели; и даже ее символический смысл со временем утрачен. И все же она является ареной для мегалотимии в форме чистого снобизма: существуют противоборствующие школы чайной церемонии и икебаны, с собственными учителями, послушниками, традициями и канонами хорошего и плохого. Сам формализм этой деятельности — создание новых правил и ценностей, отделенных от любых утилитарный целей, как в спорте — навел Кожева на мысль о специфически человеческой деятельности даже после конца истории». [Там же, 478–479 c.]
Победа либерализма означает отсутствие теоретических альтернатив, но она не означает отсутствия попыток создать такие альтернативы в будущем. Человек будет требовать для себя иного. Движения вроде Black Lives Matter – это проявление изотимии, претензии США на роль сверхдержавы – проявление мегалотимии. Таким образом, сфера политического возможна и после «конца истории» – но либо на неполитической арене, либо на ней, но как противостояние с заранее известным результатом, или – как обозначает это Кожев – как «подтягивание провинций» до уровня центра.
Источником идеи Дугина о четвертой политической теории является чистый антагонизм в отношении к постлиберализму и Постмодерну, и этот антагонизм сам по себе является шагом, который воспроизводит сферу политического, объявляя либерализм врагом человеческого мира. Не чувствуя в либерализме правды, Дугин призывает все противостоящие ему силы, отброшенные на периферию, к борьбе с этим «злом».
«Если Третья политическая теория критиковала капитализм справа, а Вторая слева, то на новом этапе этой прежней политической топографии более не существует: по отношению к Постлиберализму невозможно определить, где право, а где лево. Есть только две позиции — согласие (центр) и несогласие (периферия). Причем и то, и другое — глобальны. Четвертая политическая теория — это концентрация в общем проекте и общем порыве всего того, что оказалось отброшенным, повергнутым, уничиженным в ходе строительства «общества зрелищ» (Постмодерна). «Камень, который отбросили строители, тот самый сделался главою угла» (Евангелие от Марка, 12:10). Философ Александр Секацкий справедливо указывает на важность «маргиналий» для формирования нового философского зона, предлагая в качестве метафоры выражение «метафизика мусора». [Дугин, 16–17 с.]
Это дает ответ на вопрос, как возможна четвертая политическая теория после конца истории. Ответом на вопрос зачем она нужна является несогласие Дугина с вытекающими из победы западного либерализма (1) уничтожением России как исторического субъекта и (2) уничтожением традиционных представлений о человеке, ведущим к расчеловечиванию, превращению человека в пыль, ресурс и объект для экспериментов: «Вызов Постмодерна чрезвычайно серьезен: он коренится в логике забвения бытия, в отступлении человечества от своих бытийных (онтологических) и духовных (теологических) истоков.» [Там же, 27 с.]
Битва за модерн была проиграна другими двумя идеологиями. Четвертая политическая теория – это начало битвы за Постмодерн с трансформировавшимся постлиберализмом за право человека сохранить свою антропологию и за право незападных цивилизаций на свое собственное представление об истории, о прошлом и будущем.
Напомню, что книга написана в 2009 году, когда постлиберализму оппонировал только радикальный исламизм. Россия тогда только начинала свой путь осознания своей инаковости, что проявлялось в концепции «суверенной демократии» и в Пятидневной войне с Грузией в 2008 году. Поэтому Дугин рассматривает четвертую политическую теорию не как исключительно российскую концепцию, а как теорию противостояния глобальной периферии глобальному центру. Не подтягиваться до уровня Запада, а уничтожить его как центр – вот задача политической теории.
В то время такой вызов всерьез никем не рассматривался, даже сам Дугин видит возможность противостояния с мощным центром только в чуде, которое становится возможным в той турбулентности, которая в процессе перехода от Модерна к Постмодерну порождает утерю контроля в силу непонимания состояния, в которое происходит переход.
«Диктатура идей сменяется диктатурой вещей, кодов доступа (login–password), штрихкодов. В ткани постмодернистской реальности возникают новые дыры. Как в свое время Третья политическая теория и Вторая политическая теория (понятая как эсхатологическая версия традиционализма) пытались «оседлать Модерн» в своей борьбе с либерализмом (Первой политической теорией), сегодня есть шанс проделать нечто аналогичное с Постмодерном, используя именно эти «новые дыры». [Там же, 18 с.]
Например, этот переход открывает возможность для возрождения традиции. Если суть эпохи Модерна выражается идеей прогресса, то окончание Модерна означает и окончание прогрессивного движения вперед. Постмодерн – это бытие в нелинейном, разнонаправленном времени, в котором любые идеи, включая и самые древние, имеют не меньше прав на существование, чем суперсверхсовременные идеи вроде трансгуманизма. «Древнее — значит, хорошее. И чем древнее, тем лучше». [Там же, 23 с.]
Обращение к древности – это тренд, отмеченный уже в XIX веке. Идея Маркса о коммунизме – это идея возврата к первобытному обществу, в котором еще нет частной собственности. Антропология и психоанализ ставят знак равенства между человеком современным и первобытным: первая говорит о неизменности структуры психики человека в течение тысячелетий, второй утверждает первобытные иррациональные потребности психики, скрытые в бессознательном, как основополагающие в жизнедеятельности современного «разумного» человека. Дугин, вслед за своим любимым философом Хайдеггером, обращается в своем поиске оснований к Древней Греции, ко временам Парменида, который поставил знак равенства между бытием и мышлением, отделив бытие человека о реальности, погрузив его в виртуальный мир идей и цифр.
«Отсюда рождается отчуждение, что постепенно ведет к появлению «исчисляющего разума», а затем и к развитию техники. […] В Новое время эта тенденция достигает своей кульминации — техническое развитие (Gestell) окончательно вытесняет бытие и возводит на царство «ничто»». [Там же, 24 с.]
Бытие, однако, невозможно отвергнуть, или скрыть. Бытие всегда являет себя, и в ситуации его полного отвержения обществом оно делает это максимально нетактичным образом. Подобно тому, как виртуальное прокачивание образа Байдена в СМИ как мегасилача, способного уничтожить выскочку Трампа, привело в конце концов демократов к «внезапному» и весьма трагичному для них осознанию его недееспособности, так же и Постмодерн, который посредством сверхновых технологий все сильнее погружает человека в виртуальный сон, может привести к «внезапному» и трагичному прорыву бытия в полностью оторванную от него действительность, порожденную Модерном. Такое внезапное возвращение бытия Хайдеггер называет «событием» (Ereignis).
«…в центре Четвертой политической теории, как ее магнетический центр, располагается вектор приближения к Ereignis («событию»), в котором воплотится триумфальный возврат бытия именно в тот момент, когда человечество окончательно и бесповоротно забудет о нем, да так, что испарятся последние следы». [Там же, 25 с.]
Россия, которую либерализм отбросил на периферию, по мнению Дугина, без сопротивления просто уничтожит, как и вообще все страны периферии. Противостоять либерализму в отдельно взятой стране не получится. Этот вызов должен исходить со всех сторон периферии. Именно поэтому и нужна Четвертая политическая теория, которая позволит объединить усилия в этом противостоянии.
«…чтобы решить насущные проблемы — глобального экономического кризиса, противодействия однополярному миру, сохранения и укрепления суверенитета и т. д., необходимо обратиться к философским основаниям истории, сделать метафизическое усилие. Трудно сказать, как будет развертываться процесс выработки этой теории. Ясно лишь одно: это не может быть индивидуальным делом или занятием ограниченного круга лиц. Усилие должно быть соборным, коллективным. И в этом вопросе нам очень могут помочь представители других культур и народов (как Европы, так и Азии), которые столь же остро осознают эсхатологическое напряжение нынешнего момента и также отчаянно ищут выхода из мирового тупика. Но заранее можно утверждать, что Четвертая политическая теория, основанная на отвержении нынешнего статус–кво в его практическом и теоретическом измерении, в русском издании будет ориентирована на «русский Ereignis». На то «событие», единственное и неповторимое, которым жили и которого ждали многие поколения русских людей, от истоков нашего народа до нынешнего наступления последних времен». [Там же, 27 с.]
Этими словами оканчивается первая часть книги Дугина "Четвертая политическая теория". Далее мы разберем остальные четыре части его работы.
Разбор других глав можно посмотреть здесь:
1. Осмысление Дугина. "Четвертая политическая теория". Предисловие.
2. Осмысление Дугина. "Четвертая политическая теория". Часть 1. Введение в Четвертую политическую теорию
3. Осмысление Дугина. "Четвертая политическая теория". Часть 2. Конец классических идеологий и их метафорфозы