— Ну что, городская мадам, сколько в городе ни живи, а все рано на сеновале окажешься, — вполголоса смеялся мимолетный любовничек, — Ладно, без обид давай, я у тебя не первый... Или первый? В третьем десятке?
Глумился, подлец... Поднялась Таня, платье оправила, сено из волос вытрясла и пошла домой, опасаясь только, что Николай этот слухи про нее нехорошие распустит... Хотя это и не в его интересах, — сам с женой, с ребенком. А ей и без всяких слухов от матери попало:
— Ты что же делаешь, на похороны приехала, а сама? Две недели как бабку схоронила, а уже на свадьбе пляшешь! Пьяная заявилась, глаза твои бесстыжие!
— Да ладно, мама, ерунда все, Надька же мне подруга... Да и выпила я всего чуть-чуть, с непривычки развезло. Сейчас посплю, завтра днем уже ехать надо.
Выспалась, в порядок себя привела, начала к отъезду готовиться. Про приключение на сеновале и забыла уже, — что там и помнить-то! И правда ведь не в первый раз... Кольку не видела больше, да и зачем? Он ей никогда не нравился, а теперь-то, весь такой важный, и вовсе даром не нужен. Еще скажет какую-нибудь гадость...Вернулась в город, в общагу, и все пошло по-старому. Никаких «романов» на тот момент у нее уже полгода не было, так что жила она совершенно спокойно месяц, другой... на третий спохватилась, — а что это с ней такое-то? А это самое, — беременная! Приплыли...
Просто зло ее взяло, — это же надо, уехала из деревни, и все же ребенка себе привезла оттуда, с сеновала! Ох, Колька, подлец... Хотя что Колька, самой надо было думать! А теперь что ему предъявлять, даже если найдешь его, он же не признается, не посочувствует, — пошлет куда подальше, да еще и ославит кругом. Пошла она, ясное дело, к врачу, — вернулась оглушенная, — поздно, жди теперь, рожай!
— Ничего страшного, у вас пол-общаги одиночек, не ты первая! И не вздумай, прошу, сама ничего делать, сама понимаешь, чем закончиться может.
Вскоре и девчонки-соседки заметили, с вопросами начали приставать, кто да что, — «Петька-сцепщик или Васька-проводник? Что дальше-то делать будете, жениться или как?». Что тут ответишь... Да никто особо ответа и не требовал, ясно же, что никакой свадьбой даже не пахнет! Ну и будет еще одна одиночка, действительно — не первая. И ладно девчонки, — в общежитии комендантша накинулась:
— Сговорились вы, гулены? Ну, это уж ваше дело, я вам не поп, только комнат отдельных больше нет, сама думай, куда тебе с дитем твоим деваться! Соседки-то согласны будут с пискуном твоим жить? Ясно, что нет! Ехала бы ты к родителям, в деревню, а что? Там свои, помогли бы вырастить...
На работе тоже начальство с претензиями, — не любили они декретниц. Ну а им куда деваться? Никуда...
Домой ехать? Насмешили... Таня бы и поехала, потому что понимала, что в городе с ребенком жизни ей не дадут, но и в деревне бы не дали! Родная мать, когда Таня ей позвонила, сказала о своем затруднении, такой крик подняла!
— И не вздумай даже не пороге появляться с ребенком и без мужа! Ой, нагуляла... А ведь слух-то пойдет, и как я людям на глаза покажусь? Об этом ты подумала?! — ну и так далее, все в таком же духе, — понятно было, что и дома ее не ждут, а если заявится, то родная мать первой ее выгонит. Ладно, как-нибудь уж самой придется. Отходила Татьяна положенный срок, родила девочку, назвала красиво, — Алиной! На этом, собственно, все красивое и закончилось... Вышла из роддома с ребенком — и куда? В общагу. В свою комнату, понятно, путь заказан, — поселили ее в другую, туда, где уже три такие же мамашки с детьми. Хоть один ребенок, да орет, хоть одна мамаша, да рыдает, — а чаще все вместе, вот уж веселуха! Денег декретных ни на что не хватает, как ни растягивай, надежды ни на что хорошее тоже нет, все их ругают, все попрекают: «Наделали делов, а нам терпи эти вопли, крики! Душ занят, кругом ваши тряпки мокрые, коляски ваши! Не могли уж без последствий... Отказались бы, сдали куда»
Ну в общем такая жизнь началась. Хорошая, можно сказать, жизнь, — хоть под поезд ложись! Но до таких крайностей не дошло, все же прониклись где-то в верхах положением бедных одиноких матерей, начали их расселять потихоньку. Конечно, никаких квартир им давать никто не собирался, и даже комнат приличных, — этого и для порядочных женщин не хватало, но и в общаге их держать какой смысл? Еще не факт, что они после декрета на фабрику пойдут работать, да и нужны ли там будут? А вот комнаты в общежитии нужны. Расселять мамаш с детьми стали по маневренному фонду, — то есть по бросовым домишкам барачного типа, которые и без того или рухнут скоро, или... Ну или сами эти мамаши пусть себе думают, как им дальше жить.
Татьяна особо не думала, — она, за первый год жизни с дочкой в таких условиях, просто опустила руки, плюнула на все! Бесконечный крик детей, своей и чужих, ругань взрослых, нехватка денег на самое необходимое, полная безнадега, — это кого угодно выведет из себя! Переезд с дочкой в эту самую «свою» комнату тоже оптимизма не прибавил, — комнатушка метров двенадцать, с облезлыми стенами, с «обстановкой», — металлической койкой, облезлой тумбочкой, колченогими столом и двумя стульями, — вызывала тоску. Так же, как и окружение, — соседи были скандалистами и пьяницами...
Только дочка, Алиночка, которая росла такой хорошенькой, умненькой, не позволяла Татьяне махнуть на все рукой! Ради своего ребенка она должна была собраться с силами и жить, чтобы обеспечить девочке достойное будущее. Выйти на работу даже после того, как Алину удалось устроить в ясли, она не смогла, — работать в две смены она не могла. Перевелась уборщицей в заводоуправление, — зарплата копеечная, жить не на что, пришлось искать вторую работу, а какую? Тоже уборщицей, — лестницы мыть в новом доме по соседству. Все для Алиночки, а как же! Мыслей о замужестве не то что с богатым, или хотя бы приличным человеком, не было, — куда уж там замуж! Она и о себе-то забыла в этой вечной гонке за копейками... Какая там парикмахерская, какие наряды, — не до того стало. Когда дочке шесть лет исполнилось, признали их барак, уже почти пустой, аварийным, дали им с Алиной квартирку в две смежные комнаты, на первом этаже дома тоже далеко не самого лучшего, но по крайней мере отдельную, с удобствами.
Тут Татьяна вспомнила о маме, о том, как мечтала ее к себе забрать, — сейчас это было бы далеко не самым плохим вариантом, бабушка бы приглядывала за внучкой, а Таня смогла бы найти себе работу получше... Ну или еще одну такую же, то есть «черную», — всё бы дополнительная копейка! С матерью она не общалась с тех самых пор, как о беременности сообщила, — только посылала открытки к празднику, но ответов не получала. Как-то раз позвонила, — тоже безрезультатно... Но теперь-то, через шесть лет, может, успокоилась мать, простила? Попыталась связаться с братом, — он в соседнем селе жил. Тот сообщил, что отец умер, а мать вышла замуж за другого, и знать дочку не желает.
— И не пытайся, Танюха, она и меня знать не хочет! — сказал брат, — У нее теперь один свет в окне, — Сереженька ее. Ты-то сама как?
Татьяна сказала, что все хорошо, и на этом ее общение с братом закончилось... То есть из всей родни у нее и осталась только дочка, Алиночка. А ведь и маме её едва за двадцать пять перевалило! Так жалко было на себе-то крест ставить во цвете лет... Ведь красивой же была когда-то, так нет, вот что приключилось! Ну так пусть хоть дочка поживет, что ли. Уж она-то не столкнется с такими трудностями ни при каких обстоятельствах! Уж она, мать, не допустит, чтобы Алина вступила во взрослую жизнь без копейки!
Конечно, одной было трудновато, и Таня иногда мечтала о замужестве, а и почему бы и нет? Все юношеские амбиции давно закончились, а мечты... они остались! Не о принце, который приедет неизвестно откуда, и волшебным образом изменит их с дочкой жизнь... Даже о какой-то великой любви с цветами, ношением на руках и с «кофе в постель» не мечтала, какое там! Все эти красивости пусть остаются для Алины, — пускай у нее будет счастье в жизни! А ей, Татьяне, было бы достаточно и малого, — простого, честного, работящего мужчины, который просто поможет ей в том, чтобы вырастить дочь. Любовь, морковь, — это тоже для других, главное уважать друг друга, заботиться... Нет, она не собиралась никому на шею вешать своего ребёнка, она сама вполне смогла бы обеспечить Алину всем необходимым! А мужчина, он нужен больше для физической помощи, — допустим, мебель передвинуть, розетку починить, все-таки не вызывать кого-то со стороны, то есть какая-никакая, а экономия была бы. Ну и вообще, вдвоём легче, что ни говори. А до поры была она одна, — работала, подрабатывала, старалась откладывать хоть сколько-нибудь в месяц, — на будущее Алины. Девочка уже в школу ходила, училась хорошо, то есть была надежда, что она и в институт поступит, а для этого денег ого-го сколько надо! Да и сейчас тоже надо растить ее, ничего не жалея, чтобы ребёнку не стыдно было школу ходить. Хватит с неё и того, что она за мать, наверное, иногда стыдится... Татьяна если и пыталась как-то за собой следить и выглядеть по возможности прилично, то только ради дочери! Да, она уборщица, но ни в коем случае не неряха какая-нибудь.
Мужчины? С некоторых пор они появлялись в ее жизни, но все не те... Даже на тот «вариант лайт», с которым она вроде смирилась, и то не тянули! С женатыми она не связывалась, а достающиеся ей неженатые, — это же все были брошенные! А бросают по какой причине? Или лодырь, или пьяница, пусть даже и завязавший, но периодически развязывающий... А Тане это зачем? Мало того, что самой ни к чему такие, еще перед дочкой стыдно! Не притащишь же такого в дом... Так разве что, для разовых встреч, хотя и это было ей не особенно нужно, — просто надежды иногда были такие, что вдруг-да что-нибудь получится... Ничего хорошего не получалось.
С одним даже чуть любовь не случилась, — тихий, спокойный, обстоятельный мужчина, и с образованием, — помогал Алине, которая уже в пятом классе училась, уроки делать, — и математику знал, и английский! А впоследствии оказался запойным пьяницей, — то не пил, не пил, а потом вдруг как запил, и беспробудно... Татьяна даже с этим бы смирилась, — ну пьет человек неделю, но он же не буянит, ничего плохого не делает, напьется и спит... Но ведь Алина! Девочке зачем на это все любоваться и перегар нюхать? И сама дочка сказала:
— Нет, мама, пусть лучше он уходит. Не нужен нам такой!
Так и расстались, хотя жалко было. Потом, через год примерно, еще один появился, и тоже вроде дельный! В квартиру вошел, — сразу стал говорить, что здесь починить надо, что отремонтировать... Только было Татьяна подумала, что повезло ей, как он вдруг говорит:
— Я, Танюша, согласен с тобой остаток жизни прожить, но вот дочка у тебя... Может, пристроишь ее в интернат какой-нибудь? Или в деревню, к родне...
Такое Татьяне даже слышать было страшно! Пристроить Алину... Да он с ума сошел! Потому она и тянуть не стала, сразу сказала ему, что в ее жизни главное — это дочка. Она такое как услышала, так ничего, кроме отвращения к этому «ухажеру» не осталось! Но сказала вежливо:
— Уж извини, Виктор Иванович, мужчины у меня и до тебя были, и после будут, а дочка — это самый дорогой мне человек! Так что ничего у нас с тобой не получится.
— Ну так бы сразу и говорила, что ты за человек такой, — зло сказал Виктор Иванович, с тем и ушел. Но такого не жалко было! А про остальных чего и говорить, — были и прошли, и нету их, и хорошо, что больше нет, и не жаль, если и вовсе не будет.
Продолжение по ссылке: