Жара и страстное увлечение садом постепенно сделали так, что я сама превратилась в растение. В какой-нибудь ползучий плющ или любой почвопокровник. Хочется лежать, желательно где-нибудь в воде со льдом.
Но только не утром и не вечером. Блаженные часы вечером для меня, закоренелой совы, - время действий, энергии и творчества. А вот утро - это план, раскачка и настрой. Утро настройщика - так можно было бы сказать о моих ранних часах.
С младенцем долго не поспишь и ни за что не пропустишь часы утренней прохлады. И пока старшие сопят в четыре носопырки, мы с малышом выходим... куда? Конечно, в сад. Можно ли найти летом хоть одно оправдание для того, чтобы пропустить завтрак в саду и запереть себя в кухне?
Но сначала выбираем местечко. Никаких скучных веранд, аккуратных террас и уютных оподушенно-ошторенных беседок! Босая лохматая Маруся, прижимая левой рукой к сердцу своего упитанного сыночка, а правой держа огненную чашку с кофе (а зубами булку или яблоко), оглядывается по сторонам. А выглядывает она местечко.
Бывает и в шесть утра страшное пекло, тогда идем в тень двух старых многоствольных, раскидистых яблонь. Там же растут черемуха, трещит стручками карагана, навсегда застрявшая в памяти как желтая акация, наливают грозди кусты бузины, краснеет гигантская красная смородина.
Тень есть и на холме, в восточной его половине. Там стена из одичавших слив, заросли кленов и татарской жимолости.
А в пасмурный день, ветреный и свежий можно сесть прямо на крыльце, там целый день солнце: крыльцо смотрит на юг. Или на большую поляну, где заросли чубушника, деренов, калины и сиреней пока существуют только в розовых мечтах, а пока Маруся поливает их из леечки, как маленьких феечек из английского стишка Маршака.
И если замереть, засмотревшись на зацветающие колокольчики или розовеющие бутоны астильбы, то можно подпустить близко парочку малиновок, которые перелетают с мухой в клюве с опоры для фасоли на яблоневую ветку, оттуда на скворечник или черешню.
В первые пару лет у нас не было даже садового стола. И мы завтракали и обедали или на полянке, на травке, как и этим утром, или же на бревне. Лежало у нас большое подгнившее дубовое бревно, оставшееся от разбора сарая. Под бревном жила медянка, выползающая при нашем приближении и тут же прячущаяся обратно. К медянкам я перестала испытывать страх после одного случая. Тринадцать лет назад я стояла на крыльце, выходящем в заросший заброшенный двор. Это был чужой дом, который мы снимали на лето. Я пила молоко из эмалированной кружки. И вдруг вижу - медянка ползет у нижней ступени. Трепетная юная барышня, я заорала и выронила кружку из рук и аккурат угодила медянке по хребту, разрубив ее пополам. Чувство сожаления к бездарно и совершенно не героически погибшей невинной твари с тех пор напрочь лишило меня страха перед коричневой, отливающей медью змейкой.
И эти трапезы на бревне, на траве, где хочешь - ведь весь сад наш - это настоящая эссенция лета, кайф до последней травинки, прилипшей к тарелке с кашей.
Раскачивается утро, приободряется Маруся. Обновляются настройки в ее светлой головушке, роятся планы на день грядущий. У младенца в ладошках кисти вожделенной красной смородины, а что в Марусиных ладонях? Барыня какая, уже тяпку взяла. От вечернего полива еще влажная земля в цветнике с новой гортензией. Там буйствуют пришлые колокольчики и из-под мульчи кое-где пробиваются сорняки. Можно отказать себе в удовольствии, испивши кофе, измазать руки? Себя не помнит, вся в садовом угаре.
Но требовательный возглас младенца возвращает с небес на землю. "Иду, иду, мой милый. Мне и без небес с тобой рай".
Распаляется солнце, разгоняется день, уходит помаленьку Марусин пыл, вытопленный жаром энтузиазм испаряется через поры. Пить, только пить, через силу варить еду - и так протянуть до вечера. Когда начнется совсем другая песня.
