Через день с банками, Мирку лечили горчичниками, которые мама покупала в аптеке. Такие плотные бумажные прямоугольники, размером чуть больше карт, которыми взрослые мальчишки в прошлом дворе играли в «дурака». С одной стороны, они были покрыты горчичным порошком. Цвета «ядовитый рыжик» – пока свежие, и «бледная волнушка» – когда полежат.
Мама перекрывала размоченными в воде горчичниками всю Миркину спину, невзирая на следы от банок. Потом Мирку снова закутывала в колючую шаль и оставляли лежать – уже под горчичниками… «пока терпит».
На самом деле, терпеть встречу на своей спине горчицы с баночными синяками было все равно, что разведенный костер. Поэтому Мирка просто плакала беззвучно в подушку. А горчичники ее лечили, пока это все терпела мама.
На пятый день Миркиной простуды мама перешла к процедуре «Прогревание ног в горчице», со страницы 12 своей записной книжки.
На дно большого эмалированного таза она налила из-под крана горячей воды. Засыпала туда из стакана горчичный порошок цвета «ядовитый рыжик», размешала рукой и поместила в полученный раствор ноги ребенка. То есть Миркины.
Потом, согласно инструкции, нужно было подливать в таз кипятка из чайника, а ноги ребенка вытаскивать из таза, чтобы не ошпарить, когда подливаешь кипяток.
Выдержанная в горчичном кипятке, кожа ног разбухала и покрылась морщинками.
Процедура продолжалось до тех пор, пока Миркины ноги не становились ярко-красными, цвета «сваренные заживо раки». Тогда мама доставала их из таза, протирала полотенцем и засовывала в толстые шерстяные носки, в которых нужно было спать под теплым одеялом всю ночь.
Согласно записи на странице 13 маминой книжки, ребенку следовало всю ночь потеть, а маме – менять на нем одежду с мокрой на сухую.
И, конечно, они с мамой строго следовали этим инструкциям.
Мама выдохлась только на седьмой день. И наконец-то сделала перерыв в Миркином лечении. И то только потому, что ее срочно вызвали на работу.
Вообще-то она сидела на больничном по болезни ребенка. То есть из-за Миркиной простуды.
Конечно же, она не сидела, это только так говорится, а «вовсю отрабатывала свои больничные трудочасы у постели больного ребенка», как сказал папа.
Если честно, Мирка уже очень устала так активно лечиться.
Ведь кроме банок, горчичников и прогревания ног были еще:
Полоскание горла травяными настоями из пяти разных банок.
Прием таблеток и закапывание в нос едкой гадости.
Ингаляции ромашкой, а вечером – вареным картофелем, над кастрюлей.
Йодные сеточки и перцовый пластырь – на горло.
Обтирание водкой – чтобы сбить температуру.
Окуривание комнаты мать-и-мачехой и шалфеем – чтобы прочистить легкие.
В общем, ни минуты простоя.
Определенно, после недели таких немилосердных процедур Мирка заслужила передышку. Тем более, ее здоровье, по словам мамы, уже пошло на поправку.
Мама, конечно же, оставила Мирке все эти таблетки, настои и капли на столе. И сказала, что будет управлять ее лечением по телефону. В перерывах между авралами на работе. Так она назвала завалы документов, которые ей «предстояло разгребать».
Мирка представляла маму с большой деревянной лопатой в руках – такой дворник в прошлом дворе зимой убирал снег. А вокруг мамы большие, выше ее роста, сугробы из бумаг. Авралы. Они такие огромные, что можно по этим авралам съезжать, как с горки зимой. Но маме этого делать категорически нельзя. Нужно разгребать.
Все-таки трудно приходится взрослым: то ребенка от простуды лечи до поправки, то документы разгребай до вечера. Никакого тебе удовольствия.
Мирке вдруг стало очень жалко маму. Бедненькая, как она только справляется с этой невыносимой взрослой жизнью.
Ребенком быть гораздо приятнее. Даже если болеешь.
А если уже выздоравливаешь и не надо ставить банки и горчичники, то вообще счастье.
В дверь позвонили.
Кто это? Для мамы – слишком рано. Она только что звонила Мирке по телефону и дала указание полоскать горло фурацилином – это из банки с ярко-желтым раствором, а потом брызгать в горло лекарством в синем флаконе с серой надписью.
В дверь позвонили еще раз.
Папа? Он тоже был на работе, и так рано никогда не возвращался. У него там авралы – повыше маминых раз в десять.
В дверь позвонили третий раз.
Да кто же это мог быть?
И тут Мирку осенило. «Звонить три раза» – это же Славик! Она ведь сама сказала ему так позвонить, и вот забыла со своими процедурами. Наверно, от интенсивных лечений люди память-то и теряют. Хорошо хоть, что вообще вспомнила.
Славик неловко переминался с ноги на ногу.
– В туалет? – спросила Мирка. Она сама так же делала, когда было невмоготу.
Славик неуверенно кивнул.
– Тогда за мной, – скомандовала Мирка и потащила не успевшего опомниться Славика к туалетной двери.
Славик пытался слабо сопротивляться, но в своем гостеприимстве Мирка была неумолима. Она дотащила Славика до санузла, включила свет, распахнула дверь и буквально впихнула его туда.
Мирка действовала так из благих побуждений.
Она сама всегда стеснялась попроситься в туалет, когда приходила к кому-то в гости. Поэтому вынуждена была обычно ползти по стеночке, пытаясь замаскироваться под обои или прикинуться ветошью. А если ее кто-то застукивал за таким вот поползновением в сторону санузла, то ощущала себя буквально падшим человеком.
Зная за собой такую особенность, Мирка не могла позволить, чтобы Славик чувствовал себя «не в своей тарелке», находясь у нее в гостях.
– Ты все? – прокричала она Славику, прижимаясь ухом к туалетной двери, – Выпускать?
Из туалета доносились неразборчивые бормотания.
Мирка расшифровала их, как ответ «нет, еще не все». Тогда она решила оставить Славика в покое и ринулась на кухню ставить чайник.
Уж она сейчас примет гостя по полной программе.