В предыдущих статьях я утверждал, что в человеческом обществе одновременно действуют два динамических механизма:
- Эволюция по дарвиновскому типу, в ходе которой системы претерпевают более или менее случайные изменения в своей унаследованной структуре, эти изменения подхватываются или отвергаются факторами отбора, удачные варианты запоминаются и тиражируются далее. Унаследованная от прежних времён структура, передающаяся с удачными изменениями далее, обеспечивает накопление информации, но при этом устанавливает рамки для дальнейших модификаций системы — формируя для неё траекторию развития (англоязычные авторы используют здесь термин "path"; в русском языке я не знаю слово со столь же удачным набором коннотаций). Элемент же случайности при изменении систем открывает возможность для получения и освоения принципиально новой информации.
- Историческая сингулярность: движение системы по предопределённому, ограниченному пространству решений; иногда поступательное, иногда — скачкообразное. Траектория у этого движения прерывистая и не определяет дальнейшего развития (в любой момент есть ненулевая вероятность скачка), однако увеличение пространства решений за счёт новой информации практически невозможно.
Первый тип динамики характерен для познания и технологий. Второй (с некоторых пор) — для философии, религии и иных способов построения личной и коллективной онтологии. Также историческая сингулярность постепенно — далеко не сразу — втянула в себя большую часть общественных институтов, и этот факт требует объяснения.
Почему институты по характеру своей динамики ближе к философским концепциям, чем, например, к методам организации производства?
На этот вопрос можно дать следующий ответ: институты легко встраиваются в сингулярность, если они имеют дело в первую очередь и в основном с человеком, взятым в его целостности.
Здесь важны оба компонента ответа. С одной стороны, сингулярность охотно поглотила бы всё: и людей, и животных, и землю, и море, и небо со звёздами.
Стой, солнце, и не движись, луна!
Однако сингулярность — сущность чисто информационная. Светила небесные её не заметят, животные — убегут, заводы или шахты, помучившись от череды "оптимизаций", ответят техногенной катастрофой, и только люди окажутся способны существовать в её пределах вечно. В крайнем случае, люди, в большинстве своём, вымрут. Но сингулярность это никогда не останавливало — ей много народу для передачи не нужно.
С другой стороны, человек, взятый как техническая функция, описывается технической же инструкцией. Он в этом отношении ничем не отличается от машины или товара. Он воспринимается сингулярностью как объект приложения усилий и выпадает из неё, подчиняясь, скорее, дарвиновской динамике технических систем. В системах же, которые претендуют на использование всего потенциала человека, информационный арсенал вавилонской библиотеки используется куда полнее, и динамику определяет именно она.
На пути технологизации и разъятия человека, по которому идёт современный трансгуманизм, роль дарвиновской динамики неизбежно будет возрастать, и, возможно, мы увидим новые, невиданные доселе формы организации. Но нам они, скорее всего, не понравятся.