А Инна Валентиновна, после этого, не очень приятного разговора, выключила компьютер, — успеется еще, время есть! — и легла на диван. Брат еще некоторое время ходил по квартире, ворчал по поводу «старость не радость» и «седина в бороду», пока она не прикрикнула:
— Паша, хоть ты-то помолчи! Ты хочешь, чтобы я кого-нибудь в дом привела? Или сама ушла? Ну так дождешься!
— Напугала... — проворчал напоследок Павел, и все-таки унялся. Уж у него-то, у брата родного, какие к ней претензии? Это молодые еще понятно... Хотя какие они молодые! Как она сама сказала кому-то на вопрос о детях: «Сын есть, но взрослый, почти мне ровесник». Ну а что, она почти так и чувствовала себя, — почти ровесницей своего сына! Словно и остановилась на том возрасте, когда «На днях минет сорок». Это тем, кому тридцати еще нет, кажется, что шестьдесят — это все, пенсия, маразм, «похоронный чемоданчик» в полной готовности у двери... А доживите-ка, тогда и увидите!
Плохо только, когда и обстоятельства жизни еще похлеще, чем в молодости, когда вроде и зависим от многих, но можешь еще и взбунтоваться, и делать, что угодно, любых глупостей и ошибок наворотить... а если что не так, есть куда за помощью прибежать, сказать: «Мама-папа, простите, была не права, спасите, помогите, больше не буду»... На седьмом десятке уже не побунтуешь, не пошлешь всех куда подальше, — уже перед людьми стыдно, ответственность перед всеми, да и в случае чего, бежать-то не к кому, просить некого... Да и времени уже, — как ни крути, как ни молодись, а нет ни времени, ни сил, чтобы самой ошибки исправлять! Все это Инна Валентиновна понимала прекрасно, а что поделаешь, если душе всегда шестнадцать... И даже если под сорок, то тоже не хочется тот самый «чемоданчик» собирать! И в шестьдесят не хочется...
Кстати, и замуж она вышла не в шестьдесят, а в пятьдесят девять! За того, кто был когда-то, в какие-то незапамятные времена, ее первой любовью. Тогда, в шестнадцать, смелости не хватило, и жалели об этом всю оставшуюся жизнь. Инна вообще очень обо многом жалела, а причиной ее ошибок были именно не бунты, не сопротивление, а излишняя робость, нерешительность! Училась не там и не тому, работала не там, замуж вышла не за того, жила с ним всю жизнь... А все боялась, все стыдилась, «Ах, что скажет княгиня Марья Алексевна, ах, как бы чего не вышло»... Вот ничего и не вышло, радуйся! Пробоялась всю жизнь, и вот на исходе, считай, решилась, — а оно вроде и ни к чему уже. А даже если и к чему, — все равно не выйдет.
А в ранней юности, еще школьницей Инна была влюблена в Диму. Учились они не в одном классе — Инна была на год младше. А он считался чуть ли не первым красавцем, к тому же отличником. У учителей к нему была одна претензия, — стричься по форме отказывался! Да и любому было бы жаль стричь такие волосы, блестящие, волнистые... Да, многие девочки по нему вздыхали, — и Инна тоже. И он вдруг возьми, да обрати на нее внимание! Уже весной, когда самому выпускаться скоро.
Конечно, ничего такого между ними тогда не было! Просто встречались, пока в школе учились, да и потом, — ведь жили в соседних домах. Поговаривали и о том, что поженятся... Но так, по-детски еще, словно в шутку! А потом, естественно, жизнь развела. И вроде особых трагедий не было, — только через несколько лет, уже будучи замужем, поняла Инна, что это, наверно, и была настоящая любовь! У нее и фотография Димы была, — да, выкрала у соседской девочки, одноклассницы Диминой, из выпускного альбома. Смотрела на нее редко, не каждый даже год, — изредка, таясь от самой себя, открывала свой альбом, и смотрела, не думая о том, что теперь этого Димы нет, — повзрослел, а может, уже и постарел, женат, наверно, дети, и про Инну и думать забыл... А она забыть не может! Потому, наверно, и узнала сразу, когда увидела год назад. Хотя узнать в этом пожилом, поникшем человеке причину мечтаний всех старшеклассниц сорока лет с лишним давности было трудно... Теперешняя Инна Валентиновна не то что влюбиться в такого не смогла бы, — и взглядом бы не зацепилась! Но это же был Дима... И он ее узнал. Разговорились, и думали, наверно, что разойдутся опять, уже навсегда... Но не разошлись. То есть разошлись, но сперва обменялись телефонами. «Не позвонит, зачем это!», — была уверена Инна... но ждала. Следила, чтобы телефон не разрядился, — с ним такое бывало.
И Дима позвонил на следующий день, — просто поболтать. Оно и понятно, — оба одинокие. Он тоже был женат, детей не было, давно развелся, а больше как-то ничего и не было. «Понял, что ни к чему», — так объяснил он свое одиночество. И она понимала, что ни к чему ей это. У Инны, правда, другой аргумент был: «Тридцать лет брака привил иммунитет против этих брачных игр», — так она объясняла это всем, так же сказала и ему. Так начались... не отношения, не дружба, — ничего не началось, а продолжились те юношеские встречи, которые еще неизвестно, приведут ли к чему. Оказалось, что старость может быть такой же целомудренной, как юность. И полной таких же тайн, а может, и ожиданий. Или старость может просто уйти, превратившись в юность. Они опять, как глупые котята, неумелые и жалкие в своих попытках вести себя «как большие», не знали, что делать с самими собой и со своей любовью, которую когда-то поставили на паузу, а пауза-то затянулась... А любовь-то не прошла, она, бедная, ждала, когда ее наконец разбудят!
Нет, они не говорили, что полюбили, видимо, друг друга на всю жизнь и потому никого другого в их жизнях не было! Каждый знал это сам для себя, только и всего. И ни о каком будущем особо не мечтали, думая, что какое уж тут будущее? Оба вроде не из долгожителей были. Поздновато уже жизнь менять, какие-то планы строить! Смолоду не смогли, — а теперь что уж. Даже в мыслях ничего такого не было! Но оказалось — было. И оказалось, что жизнь ничему не учит, и не меняет она людей!
— А помнишь, Инка, как мы хотели с тобой пойти и расписаться тайком? Чтоб никто ничего и не знал? — спросил как-то Дима. Еще бы не помнить! Ей это предложение тогда так по душе пришлось! Куда больше, чем если бы он предложил обычную, «нормальную» свадьбу, — свидетелей в лентах, тетю-регистраторшу с «халой» на голове, умиленно вытирающих слезы мам... Может, кто-то из девушек о таком и мечтает, но не Инна же, которой надо, чтобы все было не как у людей! Но на момент этого предложения ей и семнадцати не было... Да и ему восемнадцати тоже.
— Придется подождать! Но ты знаешь, мне так куда больше нравится! Не передумаешь до восемнадцати? То есть до моих восемнадцати? — спросила она.
— И до ста не передумаю! — лихо ответил тогда Дима. И вот, спустя сорок с лишним лет он вдруг сказал:
— А ведь я не передумал... До ста ждать считаю глупым, но, может, осуществим давнюю мечту?
— Это как же? Тайный брак? — засмеялась Инна.
— А почему нет? Нижний предел для заключения брака есть, а верхнего ведь нет? То есть хоть это теперь не помешает и не остановит.
И это опять было великолепное предложение! Почему бы не осуществить детскую мечту? Но...
— Я не против, и даже буду очень рада, но что же потом? — все же спросила Инна. Да, ей будет неловко сознаться сыну, брату, что она, видишь ли, вышла замуж. Но зачем тогда и выходить? Оказывается, у Дмитрия был ответ:
— А потом и посмотрим! Все же что бы ни говорили, а штамп в паспорте чего-то, да значит, разве нет? После того, как мы распишемся, мы будем уже вроде и официально не чужие люди. Но в то же время мы еще не знаем, каково оно — жить вместе. Я так точно не знаю! Да, я хочу видеть тебя каждый день, хочу быть с тобой, но не знаю, что их этого получится. Я боюсь, Инна! Боюсь, что тебе будет некомфортно со мной. Я боюсь испортить то, что между нами происходит сейчас!
Видно было, что он говорит не все, и что ему тяжело высказать все, что его останавливает. Но Инна-то понимала, — ей и самой было трудно представить эту жизнь вдвоем! Да и сама она боялась, что с ней будет жить некомфортно... Не умела она строить отношения, и одной было хорошо. К тому же к себе вести Диму... А брат? Он будет против, — не любит он чужих людей в доме. Самой ехать к Диме? В его квартиру, превращенную в коммуналку? Дима жил с семьей своей старшей сестры. Тоже не вариант... А вот он, судя по всему, привык к своему месту.
Спрашивается — зачем тогда расписываться? Зачем он предложил, почему она согласилась? Не хотели они окончательно терять друг друга! Боялись. Что их, двух уже пожилых людей, могло связывать, кроме этого пресловутого штампа? То есть все вроде было вполне объяснимо, — по крайней мере им самим. Но вот как объяснить это самым родным людям, которые не желают ничего понимать? Они потому и не афишировали своих встреч, — ходили в гости друг к другу, когда дома никого не было. Да, что-то вроде гостевого брака, — и их это устраивало. А вот других, судя по всему, не очень... Или просто любопытство мучило? Но даже если так, то почему она должна отчитываться?! И перед кем, — пред младшим братом и сыном! В шестьдесят-то лет! Перед родителями всю жизнь приходилось ответ держать, потом перед мужем, теперь вот эти... Она позвонила мужу, — да, и перезванивались они часто, — рассказала о своих затруднениях. Он посочувствовал, но и удивился:
— А в чем проблема, Инночка? Я не понимаю, зачем это скрывать? Ты меня стыдишься?
— О чем ты, как я могу тебя стыдиться? — удивилась уже она.
— А по какой еще причине меня надо скрывать? Я вот не скрываю, наоборот — хвастаюсь своим женатым положением, а у тебя до скандалов доходит. Почему ты не хочешь им правду сказать?
— А потому, что они допрашивают! — как обиженная девочка сказала Инна, — Я сказала, что замужем, им что, этого мало? Начали, — за кем, зачем... А им какое дело? А ты хвастаешься, но со мной сойтись не можешь почему-то! Ну я — ладно, из-за них же, а ты?
— Но мы же это обсуждали... Я никогда не был против, ты же сама говорила, что пока надо подождать! Вот и ждем. Но своим-то сказать можно?
— Говорю же — сказала! Им мало. Все-то им объясни, и тебя предъяви. Я и без того бы это сделала, но когда начинают настаивать, я сопротивляюсь! Должно же у меня быть личное пространство, какие-то личные дела? И ты еще тоже...
— Да, ты права, надо было мне давно легализоваться, но я вот именно что спорить с тобой не хотел. Но теперь вижу, что шутка затянулась! Негоже это — взрослым, даже старым людям, в подростков играть. Давай в ближайший выходной все вместе встретимся? Увидят они меня, — и успокоятся. А мы можем продолжать жить в том же духе, надеюсь, никто не будет против этого.
На этом вроде и договорились, но Инна Валентиновна согласилась с планом супруга скорее просто для того, чтобы его не обижать, — выдумал тоже, стыдится она! Все так и было, как она объясняла, — ей настойчивость родственников не нравилась! Хотя и собственное сопротивление уже тоже утомляло... Она не сомневалась, что в ближайшее время опять заявится сын, наверняка с женой и со своими вопросами и претензиями. А она ведь нормально живет, и никому отчет давать не собирается!
Инна Валентиновна ошиблась, — Наташа пришла одна, без Виктора.
— Привет, дорогая! Тебя в качестве тяжелой артиллерии отправили? — поцеловавшись с невесткой, усмехнулась она, — Честное слово, Наташа, я не понимаю, в чем дело! Что так беспокоит Витю? Тебе-то, как я понимаю, все это не так уж и важно?
— Ох, тетя Инна... Не то что мне наплевать или совсем неинтересны ваши дела, я просто и Вите говорю, — ну неужели нельзя оставить вас в покое? А на самом деле мне интересно, что происходит в вашей жизни... Вы... влюбились?
Свекровь посмотрела в заблестевшие любопытством глаза девушки, с улыбкой покачала головой:
— Эх, Наташа... Все мы жадны до чужих романов! Чуть что — любовь мерещится. Ну да, любовь и есть, только давняя-предавняя... но, получается, так и не закончившаяся. Ну вот как-то так у нас с Димой случилось...
И она рассказала и про их детский роман, и про встречу через такую уйму лет, про воплощение их юношеского желания, — мечты о тайном браке.
— Понимаешь, просто попытка эдакой «перезагрузки», что ли. Вот и вес секрет!
— Но это же здорово... Только я не понимаю, почему вы не вместе? Теперь-то ничего не мешает! Или мешаем... мы?
— Брось ты! Мы сами себе мешаем. Хотели бы — сто раз съехались. Но ты попробуй-ка, в нашем-то возрасте... Мы же жизни врозь прожили, и сейчас, считай, чужие люди. Нет, я думаю, вполне ужились бы, потому что чужие-то чужие, но ведь одинаковые, — старики. Но боимся! Эдак съедешься, а что-то не так пойдет, и что, опять людей смешить, — разбегаться, барахло свое туда-сюда таскать? А ну как помрет кто-то из нас первый, это же только в сказках так, чтобы в один день.
— Зачем же вы так... сразу о смерти! И почему бы не дожить вместе, а уж кто первый, — это не нам решать.
— Решать не нам, но вот в моем возрасте, хочешь не хочешь, а думать уже надо. Но вообще я с этим своим Димой поговорила, он тоже за то, что надо вам все сказать, познакомиться с ним, а там уже видно будет. Я думаю, его сюда забрать, к себе. Пашка, ясное дело, против будет, но тут уж никуда не денется.
— Конечно, с чего это он вдруг против будет? Во-первых, это ваше дело, а во-вторых, ему ведь никто не помешает, дяде Паше-то. А сам этот муж, он согласен?
— Если честно, то без особой охоты, — привык к своей квартире... Хотя к чему там привыкать, — там сестра, племянница с двумя детьми, уже большими, тоже мало радости, никакого покоя. Думаю, переедет... Но вот что из этого получится — понятия не имею.
— А я думаю, все хорошо будет! — с жаром воскликнула Наташа, — С чего бы это было плохо, если вы друг друга любите? Я вот уверена, что все не просто так. Если бы не было чувств, то не поженились бы, ведь так? — и Наташа вдруг расплакалась.
— Что такое? — даже испугалась этого Инна Валентиновна, — Ты-то почему плачешь?
— Мне вас жалко! И вас, и вашего мужа. Как это вы всю жизнь врозь прожили, и сейчас сойтись не можете? Ведь не зря же вы любили друг друга в молодости, не зря встретились и сейчас. Вам надо быть вместе, хотя бы для того, чтобы все знали, что в шестьдесят жизнь не заканчивается, и еще можно и любить, и замуж выходить, и быть счастливыми!
— Ох, Наташа... Любить и замуж — это точно, а вот насколько мы будем счастливы — это вопрос. Много вопросов в таком возрасте! Главное счастье — это молодость не упустить, а второе — смолоду найти человека, с которым сможешь всю жизнь прожить. Надеюсь, у вас с Витей так и будет. Характер у него, конечно, тяжелый, в отца, — зануда он! Зато ты не в меня, — не такая вредина. Я себе своей же вредностью и трусостью всю жизнь испортила... Ну, и Витькиному отцу тоже, что уж скрывать. Надеюсь, что Диме со мной не так плохо будет. Хотя и он, вроде, тот человек, который мне нужен. Хоть ты-то не плачь, все ведь хорошо на самом деле!
— А знаете, мне ведь интересно про вашу жизнь... Я никогда не спрашивала, потому что неудобно, но, может, вы когда-нибудь расскажете? Не секреты, а так, хоть что-то.
— Рассказать, говоришь? А ведь мне и некогда теперь, — дела, работа, теперь еще и муж... И вообще не любительница я болтать! Я, знаешь, описываю свою жизнь, дневник вела с молодости, а потом уже и в интернете. Оставлю тебе все это, будет интересно — почитай, там и секреты, и все, что угодно. Вот только про ту жизнь, что начинается, пока не написала, так что продолжение следует!