Брат не успел рассказать, какие тайны прячет в себе пруд, знакомый им обоим с детства. Жена Валентина закидала его вопросами, отвлекла. Валя готовилась к поездке в Европу, как к делу всей жизни, как к полету на другую планету, и любой мелкий промах воспринимала как катастрофу. Днем и ночью она перебирала в памяти- что, как, зачем и когда уложено, и, едва покончив с полной ревизией – начинала ее сначала. Анатолий понял: убеждать жену, что необходимое можно купить на месте – дохлая затеям. Проще было подчиниться. Поэтому и сейчас он прикрыл трубку ладонью и стал говорить Валентине, что кипятильник лежит в боковом кармане сумки – этот факт проверен уже трижды.
Впрочем, брат мог бы не приманивать Лилю загадками и тайнами, так как чувство долга было чрезвычайно развито в молодой женщине. Анатолий очень редко просил ее о чем-то, зато сам всегда был готов прийти не помощь. Поэтому Лиля собралась, записала соседке Клаве телефон родового гнезда прямо на обоях («Не придется искать, стена то не убежит», - говорила старушка) и на рассвете следующего дня выехала, чтобы к полудню уже оказаться в доме, в котором не была уже несколько лет.
*
Холодильник оказался забит под завязку. Морис мог не беспокоиться. На ближайшие дни ему была оставлена еда в пластиковых контейнерах, на более отдаленный срок ее следовало приготовить: мясо, рыба и разные дары моря ждали своего часа.
— Поделишься? — взглядом спросила Лиля у кота.
Морис смотрел на нее холодно и отстраненно – он считал унизительным для своего достоинства считать людей за равных. Лилю он знал недостаточно хорошо, поэтому запрыгнул на полку, прибитую специально для него. Оттуда он мог наблюдать за всеми так, как и чувствовал себя, взирая сверху вниз. А дотянуться до кота можно было только встав на стул. Морис боялся, что эта …шапочно знакомая с ним особа, кинется гладить его, а то – упаси кошачий бог – и тискать. От такого унижения Морис не оправился бы до конца дней своих.
— Он по-прежнему гадит на телевизор? — спросила Лиля у брата.
Анатолий рассказывал ей, что Морис игнорировал любые виды наполнителей для лотка, как и сам лоток. Порой, если погода была хороша, он справлял свои дела на лужайке перед домом. Если же выходить не хотелось, своим туалетом он считал газету с программой, неизменно лежавшую на большом старом телевизоре.
— Мы его выкинули, — сказал Анатолий, — Телевизор то есть. Зачем он нам? Все можно посмотреть в интернете. А Морис его терпеть не мог…И да… он сделал так, что от ящика уже несло как от выгребной ямы.
Валентина позвала на последний перед их отъездом обед. Через час супругам предстояло быть в аэропорту. Запивая бутерброды крепким кофе, Лиля слушала, какой у кота режим дня, где лежит пупырчатая рукавица для чесания, и чего делать нельзя ни в коем случае – иначе разочарованный Морис просто покинет этот дом.
— Подожди, я запишу на диктофон, — сказала Лиля брату, — Все это невозможно удержать в голове, записать – вернее.
Когда же за супругами закрылась калитка, молодая женщина сказала коту, который не мигая смотрел на нее своими колдовскими глазами.
— Значит, дружок, перед нами стоят две задачи. Чтобы ты: а – не сбежал, бэ – не похудел. Справимся?
Морис презрительно отвернулся. Их величество не собиралось давать никаких обещаний этой горничной-недотепе.
…У Лили всегда был план на день, которого она старалась придерживаться – что бы ни случилось. Ежедневно нужно было написать десять страниц. Стоило отложить работу на день-два, как Лиля «выпадала» из своей истории, герои становились не живыми, а картонными, и дальнейшая работа давалась с большим трудом.
Было время, Лиля писала даже со сломанной правой рукой, поудобнее примостив ее на подлокотнике кресла. Но нынче отчего-то она не могла ничем заниматься.
Стараясь не смотреть лишний раз на Мориса, Лиля разделила между собой и котом нежный печеночный паштет со сливочным маслом, налила еще одну чашку кофе, а потом по витой лестнице поднялась на чердак, где хозяева всё хотели устроить второй этаж с комнатами, но так и не собрались.
Брат давно спрашивал ее – не хочет ли она взять с собой какие-то вещи, на память о детстве. Но видно тогда время еще не пришло, а настало оно только теперь. Лиля оглянулась, и легкая улыбка тронула ее губы. Толик был таким же как она – похоже, он ничего не выбросил. Тут, на чердаке, только веники для бани, что сушились, подвешенные – лишь они менялись. А все остальное было так знакомо…Часы с кукушкой, которые давным-давно сломались, но ни у кого не поднялась рука от них избавиться, поскольку кукушка-то в них осталась, она жила где-то там, в глубине… Птичья клетка, где раньше обитала пара попугаев. Голубая самочка даже снесла крохотные, с ноготок, яички, но из них так и не вылупились отчего-то птенцы.
А вот целый ящик, полный сокровищ. Пластмассовый красный шарик с глазком – посмотришь в него, и перед тобою объемная картинка – ветки яблони в цвету. Наборная шариковая ручка – в прозрачном кристалле, венчающем ее, в маслянистой жидкости, плавал тюльпан. Говорили, что такие ручки делали заключенные. А вот и сокровище деда – кинопроектор. И пленки… Дед снимал сцены из жизни семьи на простенькую кинокамеру, а потом показывал детям эти немудренные фильмы. Как они их любили!
В тот же, первый вечер, убедившись, что Морис не ускользнул на прогулку в сад, Лиля устроила импровизированный кинозал в гостиной, где были наклеены однотонные светлые обои. Чем не экран? Она не знала, что сейчас увидит – может быть, как они с Толиком -еще совсем маленькие – купаются в том самом незабвенном пруду, а может – это будет чей-то день рождения, когда все собирались в саду, у накрытого стола, украшением которого служил бабушкин яблочный пирог. На какой-то миг Лиля почувствовала себя маленькой, точно детство и вправду вернулось…
Она настраивала проектор, позабыв как это делается – а ведь дедушка объяснял им когда-то, и они с Толиков отлично все умели. Теперь Лиля побоялась, что «киносеанс» сорвется. Но в какой-то миг руки сами вспомнили последовательность движений, и целый черно-белый мир ожил в квадрате, отразившемся на стене.
У Лили едва не выступили слезы на глазах, когда она увидела бабушку - еще крепкую женщину в платье в цветочек (даже цвет его всплыл в памяти, коричневое платье с розовыми цветами). Но кто эта совсем юная девушка – или девочка подросток, что ведет за руки их двоих? Лилю, которой года три, не больше и Толика, которому вряд ли больше семи. Девушка была удивительно похожа на всех женщин их рода – та же горбинка на носу, чуть запавшие щеки, светлые, почти льняные волосы. Невозможно было сомневаться в родстве, но…
— Кто ты? — шепотом спросила Лиля девушку на экране, как будто та могла ответить ей.
Долгими июньскими вечерами теряется представление о времени. Всё кажется еще рано, всё медлит солнце склониться к горизонту, и даже когда скроется из глаз – небо еще долго остается светлым.
Лиля нырнула в детство с головой, пересматривая короткие любительские фильмы, заставившие отступить время. Где-то засмеялась, где-то поплакала, видя такими еще молодыми, такими…живыми… тех, кого не было уже на свете. А сердце все щемило, скулило тоненько, что нельзя вернуться в те годы, можно лишь оглянуться на них.
Девушка, так похожая на женщин их рода, больше не мелькнула нигде, осталась на одной единственной записи. Но Лиля знала, что уже не забудет ее. Что при первой же возможности спросит о ней Анатолия. Он – старший, он может что-то помнить.
Наконец Лиля убрала пленки и проектор (это будет единственное, что она попросит у брата как свою долю наследства) и, по-прежнему, не глядя на время, решила перед сном сходить еще к старому пруду.
Вернее было бы назвать этот водоем озером. Отделан человеческими руками он был лишь с одного берега – того, что граничил с усадьбой. Здесь когда-то положили узорчатую плитку, поставили скамью. Это было даже не при дедушке с бабушкой, а раньше. Теперь узора уж не было видно, меж плиток пробивалась трава, а там, где прежде все купались, где был сход в воду – теперь рос камыш. Но хороши еще были мостки, далеко уходившие, нависавшие над озерной гладью.
И Лиля прошла сейчас по доскам, которые хранили дневное тепло, и осторожно уселась на самом краю, опустила ноги в прохладную воду. Край ее легкой белой юбки от неосторожного движения тоже коснулся воды, но не утонул, а поплыл по ней.
Посреди озера был маленький островок, который, может быть, и имел рукотворное происхождение, но, насколько Лиля помнила, был тут всегда. Всего и умещалось на островке, что развесистая ива – водопадом, да серебристые заросли белокопытника.
На другой же берег – топкий, а далее густо заросший крапивой - никто и не пробовал перебраться. Там стеною вставал лес, где не было ни единой тропы, и пока дети были маленькие, их любознательность ограничивали взрослые, повторяя:
— Туда нельзя.
— Я доплыву, — уверял Толик.
— Доплыть-то, может и доплывешь, - говорила бабушка, — Да ты там из воды не выберешься – грязь, как в болоте…
— А на лодке?,
— Да что тебе там – на том берегу? Тут тебе плохо?
Нет, тут было совсем неплохо. Под присмотром кого-нибудь из стариков, можно было плескаться сколько угодно в чистой воде, правда очень холодной – неподалеку били два родника.
Дедушка говорил, что воду из них исследовали в лаборатории. В одном из ключей - вода таила больше железа, а в другом – серебра.
Тут, возле «усадебного» берега, росли кувшинки, с плотными, точно из алебастра лепестками, и тяжелым душным, будто немного ме--ртв---ым запахом. Лиля все старалась подглядеть – пока цветы не раскрылись – может быть, в них живут крошечные девочки, такие как Дюймовочка в сказке?
Сказками бабушка свои рассказы приправляла щедро. Она готова была твердить и про лешего, и про Бабу-Ягу, лишь бы Толик не просился на тот берег. Но брат рано перестал во все это верить. А Лиля, с ее воображением готова была верить и теперь.
Сейчас, когда она сидела на мостках, ей показалось, что вода в озере стала гораздо темнее, чем была прежде – теперь невозможно было увидеть дна. Может, виноват был вечерний свет – ведь не могла настолько измениться глубина? Черная холодная вода, неподвижная гладь, в которую можно смотреться как в зеркало. Интересно, Морис отразился бы в ней? Черное в черном…
Поздний ужин Лиля опять разделила с котом. На этот раз, не дождавшись ухода этой, едва знакомой женщины, Морис решил смириться с ней, и тяжелым прыжком спустился с полки на подоконник, чтобы отведать салат из кальмаров.
Обычно Лиля плохо засыпала в незнакомых местах, и даже в своем доме на колесах, приезжая куда-нибудь, часто просыпалась в час или два ночи, и лежала потом чуть ли не до рассвета. Она давно уже смирилась с бессонницей, и тратила это время на то, чтобы придумать очередной сюжетный поворот в новой своей книге.
Но этот дом был ей родным, более того, он был частью ее. И Лиля, засыпая, открыла дверь в сад, чтобы слушать соловьев, чтобы воздух в спальне впитал в себя ароматы ночи, тех цветов, что распускаются только после заката, и закрываются с рассветом. Лиля знала, что если бы она вышла в сад ночью – она увидела бы в траве зеленые галактики светлячков…
Она спала как убитая, как не спала, наверное, с самого детства. Морис тоже дремал– он игнорировал специально для него купленную лежанку, облюбовав хозяйский диван в гостиной.
В последний час перед тем, как небо на востоке начало светлеть, Морис чуть вздрогнул и открыл глаза. Несколько мгновений кот прислушивался, едва поводя большими, заостренными на концах ушами. А потом, потеряв всякий апломб, спрыгнул на пол, и подобно уличному бродяге, сбежал в соседнюю комнату и затаился там.
Он раньше всех услышал тяжелые неверные шаги, уловил хлюпающие звуки и этот неприятный запах подгнивших водорослей. Кто-то шел к дому -медленно переставляя ноги…. Будто был в дым пь-ян или…
…Когда Лиля проснулась, жаркие лучи солнца уже заливали комнату. Яркие квадраты света лежали на полу – и Лиля не сразу заметила влажные отпечатки ног. Тянулись две цепочки следов – одна в дом, другая – из дома в сад.
Лиле показалось, что ей это мерещится. Влага высыхала быстро, но еще можно было понять, что нога у незваного гостя невелика. Женщина? Подросток? И зачем было приходить, чтобы просто постоять среди комнаты – повернуться и уйти обратно.
Может, это было продолжение сна? Может, это все мерещилось? Но Морис обнюхивал пол – там, где уже почти не видны были следы – обнюхивал половицы и чуть слышно шипел. Теперь это был не избалованный аристократ – в коте появилось что-то хищное.
*
Анатолий позвонил ближе к полудню, чтобы сказать, что они с Валей добрались – и уже на месте. У Вали вид совершенно обалдевший, будто она и впрямь попала на другую планету.
— Слушай, я вчера устроила себе киновечер, — Лиля торопилась, чтобы не забыть, — Скажи, ты не знаешь, на дедушкиных пленках…вернее, на одной пленке… такая белокурая девушка гуляет с нами…маленькими. Она вроде и похожа на нас. Понимаешь, о чем я говорю?
Лиля была готова к тому, что Анатолий скажет: «Нет, не помню» Но брат помолчал несколько мгновений, а потом сказал:
— Ты, наверное, говоришь о Рите… Я не знал, что пленка где-то еще осталось…Она наша, - он решился, — Сводная сестра… или нет, подожди, как это называется... вечно путаюсь...
— Что-о? — поразилась Лиля, — И почему же я в первый раз о ней слышу?
— Потому что в том же году, когда была сделана эта запись – Рита у--то--нула в нашем старом пруду…
Продолжение следует
#рассказы #истории #литература #культура