(начало книги, предыдущая часть)
Часть 6. «Месье Кафар».
Продолжение - Луцк.
Поиск места встречи в траншеях на посту №12
К вечеру разыгралась настоящая ледяная буря, дул холодный, порывистый ветер, вместе с ним летели колючие льдинки, которые хлестали меня по лицу, пока я брел по подмерзшей слякоти оживленной дороги.
За моей спиной похожий на злобного мифологического дракона с единственным огненно-красным глазом, оставался Луцк; а впереди показалась разбитая австрийская траншея, от которой отражалось эхо воя стаи бродячих собак. Слева был «пост №12», голый и неприветливый на вид, хотя и защищенный тройным рядом колючей проволоки, поддерживаемой толстыми сосновыми столбами толщиной с мою руку. Всякий раз, когда я бросал взгляд на них, моему напряженному воображению казалось, что они готовы вот-вот обрушиться на меня, так что поначалу я пробирался по коммуникационным траншеям, пригнув голову и сгорбив плечи в ожидании, казалось, неминуемого удара. Я перелез через резервную траншею с местами для стрельбы и вскоре провалился в глубокую яму для хранения топлива, очевидно бывшую когда-то пулеметным гнездом.
Вокруг меня царила напряженная, оглушительная тишина. По мрачному, темному небу медленно поплыл призрачный луч
австрийского прожектора. Затем другой прожектор, чуть более низкий, пронзил темноту рядом с немецкими траншеями, находившимися в пятистах метрах от левого берега реки Стир, и осветил разоренное снарядами старое кладбище, резко выделив одинокую каменную фигуру Христа-плотника, висящую на кресте. Я посмотрел на светящийся циферблат наручных часов, а затем снова в направлении кладбища. Может быть, это и есть место встречи лейтенанта фон Варвица цу Шлосса и графа де Бопье-Жерара?
Впереди простиралась широкая нейтральная полоса, а за ней австро-германские позиции шли параллельно северным воротам кладбища. Француз мог спокойно оставить свою машину у гостиницы на Стирской дороге и добраться до места по старым траншеям «поста №12». Вполне возможно, что в этот момент
граф устраивал очередное развлекательное представление каким-нибудь солдатам в одном из блиндажей слева от моего укрытия. В таком случае он появится на месте встречи меньше чем через полчаса.
Из-за сильной усталости я задремал даже в своей не очень уютной, грязной и мокрой норе, а когда снова открыл глаза, уже наступило раннее утро, около четырех часов, меня била дрожь от сильного холода и влаги. Небо над головой окуталось густой пурпурной тьмой, и единственный источник света был фонарь полевого госпиталя в деревне Пикла-Олик. Со всех сторон доносилось гневное, тревожное бормотание ружейного огня, прерываемое время от времени чем-то вроде гигантской отрыжки, все вокруг звуки немного напоминали беспокойно спящего великана из сказки. Время от времени сумрак разрывала яркая вспышка сигнальной ракеты. Вскоре пошел легкий мелкий снег, и сквозь тонкие нежные снежинки кладбище замерцало и, казалось, гротескно растянулось. Среди таинственно меняющихся серых и синих тонов над могилами возвышалось странно сохранившееся распятие с каменным изображением - символ трагического одиночества.
Когда я, в полубессознательном состоянии, сидел на корточках в своем укрытии, этот час и эта сцена пробудили мое воображение, вызвав приступ почти суеверного страха. Всевозможные зловещие фронтовые истории толпились, как дрожащие призраки, на пороге моего сознания, прежде чем, я резко напомнил себе, что шпионаж — это, в первую очередь, дело крепких нервов и решился действовать. Я вылез из своей норы по скользким и мокрым доскам и, после двадцати минут движения ползком по земле, добрался до угла кладбища. Однако, оглядевшись, я, к своему ужасу, обнаружил, что там практически невозможно найти укрытие и мне пришлось выбирать….. Передо мной стоял сложный выбор: либо попытаться спрятаться за распятием, либо рискнуть и пробраться дальше в сторону берега реки. Я выбрал последнее.
Когда я снова пополз вперед по комьям замерзшей слякоти, то почувствовал на лице мелкую освежающую водяную взвесь речного тумана и специфический соленый запах прибрежных водорослей. Внезапно меня настиг отвратительный сладковатый тяжелый запах, шедший от трупа австрийского солдата, застреленного и теперь безвольно болтающегося на колючей проволоке. Запах был таким густым и плотным, что я чуть не задохнулся. К счастью, подходящая по размеру воронка от снаряда нашлась по другую сторону проволоки, на дне ее - редкостная удача - лежала груда гнилых мешков, из которых получилась роскошная перина.
С моей новой позиции я с интересом и некоторым благоговением смотрел на гигантские германо-австрийские траншеи за рекой и вдруг увидел, как из стрелковой галереи показался бледный тонкий луч света, похожий на свет фонарика. Затем среди высоких камышей на противоположном берегу вспыхнули и медленно погасли три сигнальных огня. Через некоторое время человек в белом резиновом комбинезоне выбрался из воды на безопасный песчаный берег немного впереди меня, и австрийские пулеметы, узнаваемые по их особому обрывистому лающему звуку, начали поливать речную тропу между мной и ночным пловцом короткими и длинными очередями. Это был своего рода продуманный заградительный огонь, дававший фигуре в белом комбинезоне все шансы спастись бегством. Итак, я знал, что граф де Бопье-Жерар благополучно вернулся со свидания с лейтенантом Варвицем цу Шлоссом, и, хотя мои шансы на успех были изначально ничтожно малы, я ругал себя за промах.
После этого мне ничего не оставалось, как вернуться домой, и я отправился в путь с несколько меньшей осторожностью, чем утром. Когда я пробирался мимо, «поста №12» он все еще оставался черным и спящим, а на дороге было пусто, если не считать служебной машины, припаркованной у обветшалой гостиницы. Небо над моей головой все еще оставалось непроницаемо темным, но отдаленные звуки выстрелов прекратились.
Однако по мере того, как я шел в сторону города, все больше и больше ощущалась некая зловещая пелена в воздухе. Всепроникающая тишина была из тех, что непосредственно предшествуют опустошительной буре на полях сражений; неестественный покой и безмолвие, о котором все солдаты знают и находят странно жутким и трудно переносимым. С инстинктивной дрожью я бросил быстрый взгляд на невидимые небеса, словно желая узнать, когда, где и на кого обрушится их ярость. Несколько минут спустя раздался грохот зенитных орудий, и, подобно фуриям с крыльями-молниями, из темноты вылетели два десятка «Фоккеров», чьи двигатели издавали свирепый осиный гул.
К тому времени я уже подходил к окраине Луцка. «Фоккеры», поливая все вокруг своими пулеметными очередями, казалось, летели со всех направлений, а за ними снижалась эскадрилья бомбардировщиков, направляясь прямо к Дворцу Яссенских, который смутно вырисовывался на тяжелом темно-зеленом фоне степи. Я побежал. Вокруг меня воздух был наполнен громоподобными взрывами летящих авиабомб и оглушительными залпами английских зенитных орудий, вспыхивавших один за другим из хорошо замаскированных позиций в Николаевском парке.
На Жидовской улице, сразу после семичасовой мессы, я столкнулся с Ребом Вигдором Чипляком, который рассказал мне, что бомбардировочная эскадрилья фон Варвица цу Шлосса едва не попала в южное крыло Яссенского дворец и смогла повредить мост железной дороги по направлению к Ровно. В его бледных, остекленевших глазах появилось что-то нервное, почти паническое в ответ на мое замечание, что, несомненно, налет был спланирован графом де Бопье-Жераром. Я был поражен, услышав, как Реб Вигдор, благочестивый садик, произнес грязное польское ругательство. С этими словами он, однако, немного успокоился и зашаркал прочь, не желая быть замеченным, как мне тогда показалось, в обществе украинского еврея, чей черный лапсердак был почти весь в дырах и перепачкан грязью, бензином и прилипшими сорняками.
Минут через пятнадцать я угрюмо сидел и курил перед чайной на Крулевской улице, когда тетя Роза, экономка Ребе Вигдора, выскользнула из своей двери через дорогу и поспешила ко мне. Лицо ее было мертвенно-бледным, седой парик слегка съехал набок, немного обнажив кожу бритой головы; она держалась таинственно и дрожала. Шепотом она сказала, что жандармы на углу Бердичевской улицы разыскивали немецкого шпиона, переодетого украинцем. Я уже заметил, что движение транспорта на большей части главных улиц задерживается, и смутно ощущал опасность. Поэтому без малейшего колебания я поднялся со стула и, ни разу не оглянувшись, пошел прямо, пока не дошел до развалин Станиславского моста, отделявшем Жидовскую улицу и железную дорогу.
Я до конца не представлял себе, что надо делать, но голова соображала быстро. Всем своим существом я понимал, что старая еврейка говорила чистую правду. Буквально через минуту, дойдя до последней рыбацкой лавки, у дома с облезлым, когда-то давно побеленным фасадом, я получил полное подтверждение своих опасений. К двери магазина был прикреплен листок бумаги, на котором было написано «Абраам Портной». А внизу было приколото официальное извещение луцкого штаба, в котором красными буквами было напечатано: «Германский шпион. Стрелять без предупреждения».
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ
