Старик по-молодецки крякнул, распахнул дверь и выскочил на морозный воздух. На пороге он помедлил, рассматривая приближающуюся фигуру, и глубоко вздохнул: сын приехал!
Алексей явился без предупреждения, вдруг; это было неожиданно, но тем более радостно. Одно настораживало: приехал один, без семьи, но старик, убедившись, что все здоровы, успокоился и захлопотал по хозяйству. Нужно было всё подготовить: накрыть на стол, собрать гостинцев в дорогу… однако сын не торопится к столу — не встаёт с постели, курит, уставившись в потолок, слушает тиканье часов.
Старик перестал суетиться, присмирел, хочет спросить, но никак не решается. Тик-так, тик-так. Все здоровы, слава Богу, но почему один, и почему вместо душевного разговора тягостное молчание?
— Чай остывает… — несмело начал старик. — Или, лучше беленькой?
Алексей, подумав, кивнул; откинул полинявший половичок, вязаный матерью, полез в подпол, выглянул повеселевший, подмигнул отцу: «Ну, ты, батя, даёшь! Такими запасами полстраны прокормить можно!»
— Полстраны, не полстраны, а вы у меня точно голодать не будете! Люблю я вас вкусненьким побаловать! Вам с Татьяной грибочков-огурчиков насолил, Витьке варенья из черноплодки с рябинкой…
— Тут, это, бать, такое дело…
— Что-то с Татьянкой или с Витенькой? — встревожился старик. — Ты же говорил, что всё в порядке?
— Да нет, все здоровы, только…
— Не мучайся, сейчас разольём, а там и выговориться легче будет… Давай за вас!
Алексей без энтузиазма опрокинул стопку; зажмурившись, отправил в рот фирменную отцовскую закуску из домашних помидорчиков и кабачков.
— А теперь выкладывай, что случилось. Неспроста же ты ко мне приехал.
— Ты только не волнуйся…
— Рассказывай всё, как есть. Вижу, ты за советом пришёл.
— Нет, бать, не за советом. Решено уже. Разводимся мы. И весь разговор.
— Да как же весь разговор! — старик вскочил из-за стола и заходил по кухне. — Вы понимаете хоть, что делаете? Разводиться вздумали!
— Успокойся ты, бать, всякое бывает…
— Бы… бывает!- чуть не задохнулся старик. — Это что, так просто, как… водки выпить?
Алексею стало неловко, он опустил голову и принялся размазывать пальцем по клеёнке расплескавшуюся водку.
Старик сел, придвинулся ближе к сыну:
— Причина-то в чём?
Алексей уклонился.
— И всё-таки… — через паузу снова спросил и попытался заглянуть в опущенные глаза.
Алексей долго не двигался, потом вдруг поднял голову и заговорил, будто оправдываясь и убеждая самого себя:
— Там всего не упомнишь, много всего накопилось… знаешь, понемногу как-то… вот, как вода камень точит: кап-кап… Живём на тридцати квадратных метрах, и всё это душить нас стало: стены, потолок давят, сужаются… Когда только сошлись с Татьянкой, всё ни по чём было, у всех — заботы, у нас — веселье. Смеялись, шутили, что милым рай и в шалаше, что для счастья немного надо: ты, да я, да мы с тобой… — усмехнулся и обмяк, — а теперь куда всё ушло? Остыли, окаменели. Раньше налюбоваться друг на друга не могли, а теперь… смотрим как на привычное что-то, вот, как на стол на этот. Раньше всё нам смешно было, любые невзгоды; так смеялись, бывало, что соседи жаловались… а сейчас — раздражаемся по каждой мелочи, брюзжим…
— Погоди, сынок, — повеселел старик, — а я уже чего только не подумал! Да ведь не причина это разводиться! Мелочи это всё, а с ними справимся…
— Бать, остынь… мы уже заявление подали. Нечего тянуть. Только мучаем друг друга. Давай вон, телевизор включим, и не будем больше…
Экран зарябил, пошли волны, замелькали рекламные картинки: красивые люди, дорогие машины, модная одежда, белые зубы, красивая жизнь без проблем, без быта, без привычки, и беличьего колеса: работа-дом, дом-работа, ребёнка в школу собрать, зубы вылечить, на холодильник накопить, подгадать, чтоб отпуска совпали… Красивая жизнь… где она, у кого, кто ей живёт? Что пьют красивые, очень красивые люди? То же, что и все остальные.
«Мы пьём водку. — очнулся от гипноза рекламы Алексей. — Да, мы пьём водку, у нас жизнь другая».
Он только сейчас заметил, что всё это время отец продолжал говорить ему что-то, напоминать о чем-то очень знакомом и неприменимом к настоящей жизни, которая вот, здесь, не где-то, не в телевизоре или у соседей, а к этой самой жизни; о чем-то прочитанном в книгах и учебниках, о чём говорили все, но никто не поступал так, как говорил… семья — это основа общества, домашний очаг, защита от невзгод…
Алексея мутило; от выпитого ли, или от этих пошлых, давно пустых фраз. Мучительно хотелось сплюнуть, но из уважения к отцу он терпел и выслушивал.
— Я уже несколько лет как один, кажется — вечность… — стараясь сдержать слёзы и отворачиваясь, говорил отец, — только вы моя радость — ты, Татьянка, Витька. Думаешь, у нас с твоей матерью всё гладко было? И слова были грубые, и обиды, и ссоры, а ведь на ум теперь только самое светлое приходит, радостное, то, чего уже нет, что так просто отнимает жизнь, или мы, дураки, сами у себя…
И что-то ещё, сокровенное, что впервые говорил отец, укладывая обессилившего Алексея спать. Алексею стало вдруг немного и смешно, и стыдно; совсем как в детстве он попросил: «Бать, а можно телевизор оставить? Пока я не засну». И провалился куда-то, где хранились его тревоги, сомнения, надежды…
Очнулся ранним утром, наощупь нашёл приготовленный для него отцом стакан воды, смочил пересохшее горло и только после стал всё припоминать, вглядываясь перед собой. Телевизор был всё ещё включён, хотя и без звука, шла какая-то передача о природе, животных. Пара журавлей вила гнездо. Алексей прибавил звук: «Журавли всегда служили людям символом тоски по родному дому. Редкий человек, находясь вдалеке от родных мест и услышав тоскливое курлыканье журавлей, не мечтал вернуться к теплу родного очага… Журавли весьма общительные птицы. К своим сородичам они проявляют трогательное уважение. Журавли не терпят беспорядка и не любят ссор. Пара журавлей всегда очень верна друг другу. Гнёзда журавли вьют прямо на земле. Самка сносит, как правило, два яйца, которые насиживают оба родителя. Науке известно достаточно много видов»…
Старик вздрогнул во сне от резкого стука хлопнувшей двери, проснулся и бросился за порог. Перекинув спортивную сумку, Алексей быстрым шагом направлялся к калитке. Старик окликнул его. Алексей вернулся и крепко обнял отца:
— Я понял. Бать, я всё понял…
