Я уже писал о том, что в творчестве Толкина история падения Нуменора содержит элемент осуждения автором таких современных ему мировоззрений, как социал-дарвинизм и расизм, сыгравших ключевую роль в рождении идеологии фашизма. Хотя Толкин не любил примитивную аллегорию, предпочитая ей «применимость» («историю, истинную или вымышленную, с разнообразием её применимости к мыслям и опыту читателя» — Письмо 186), читая «Утраченный Путь» — раннюю версию истории падения Нуменора, написанную в конце 1930-ых годов — трудно отделаться от многочисленных параллелей с современным Толкину гитлеровским «рейхом».
Саурон, обманув нуменорцев, призывает их к борьбе за мировое господство и завоеванию «жизненного пространства» через войну с Валар, «богами», владеющими Валинором, землей бессмертных. Нуменорцы под его влиянием хотят не только получить бессмертие, но и: «Завоевать новые королевства для нашей расы, чтобы на этом многолюдном острове, где все дороги исхожены и все травинки наперечет, стало посвободнее». Убеждая их начать вторжение в Валинор, Саурон внушает им, в частности, что «Валинор, где живут Владыки, не имеет границ» (а значит, его на всех хватит).
В «Сильмариллионе» этот мотив в риторике Саурона («Валар <...> опасаются, что Короли Людей отвоюют у них царство бессмертия и станут править миром вместо них») сочетается с проповедью права силы: «великие короли не признают отказов и сами берут то, что принадлежит им». Попавшись на удочку Саурона, большинство нуменорцев гибнет вместе со своим островом — как говорит в «Утраченном Пути» о Сауроне своему сыну Элендилю, вождь верных Валар нуменорцев, «Слушай же, Херендиль, и запоминай. Наступает время, когда посеянное зло принесет горькие плоды, если не срубить его вовремя». На фоне надвигавшейся мировой войны это звучало крайне злободневно — а гибель Нуменора кажется своего рода «воспоминанием о будущем».
Возникает перекличка реального и вымышленного миров. Немцы доверились Гитлеру — и это закончилось трагедией не только для всего остального мира, но и для самой же Германии, одной из самых развитых и культурных стран Европы — которая в итоге была разрушена, оккупирована и разделена державами-победительница (не говоря уж об изгнании немцев из Восточной Европы). Нуменорцы доверились Саурону (в картине мира Толкина — падшему ангелу) — и это закончилось для них ещё более ужасно. К слову, рассуждая о Гитлере, Толкин характеризовал движущую им силу как «demonic inspiration and impetus» (Письмо 45). Этот пассаж, к слову, откровенно созвучен фразе из исходного наброска истории падения Нуменора, где сказано, что Саурон, склонив нуменорцев к почитанию Моргота (дьявола) в качестве Бога, предсказывал его возвращение в мир, но: «Моргот явился не во плоти, а как дух, как тень, павшая на сердце и разум».
Сюжет, наиболее ярко воплощенный в истории Нуменора — о том, как люди, мнящие себя представителями «высшей расы» и решившие, что им на этом основании «всё позволено», приводят собственный народ к катастрофе (в случае падения Нуменора это Ар-Фаразон, последний нуменорский король) — у Толкина повторяется не раз. После гибели Нуменора дружественные Валар и эльфам Верные нуменорцы, бежавшие с гибнущего острова во главе с Элендилем и его сыновьями Исильдуром и Анарионом, создали на основе нуменорских колоний на западе Средиземья королевства Арнор и Гондор. Однако выжили и Черные Нуменорцы, сторонники Саурона. Когда тот начал войну против Гондора, они остались ему верны и были готовы сражаться за него даже против других нуменорцев:
«И призвал к себе Саурон несметные силы своих прислужников с востока и юга; немало было среди них и людей высокого рода Нуменора. Ибо в дни пребывания Саурона на острове сердца почти всех его жителей обратились к тьме. Потому многие из тех, кто в ту пору уплыл на восток строить крепости и селения на побережье, уже подпали под его власть, и с неменьшею охотой служили ему в Средиземье. Потому, выждав своего часа, Саурон выступил с великим воинством против только что созданного королевства Гондор» («Сильмариллион»).
Но Черные Нуменорцы вновь просчитались. Гондор устоял, а созданный для противостояния Саурону Последний Союз одержал победу в решающей битве на равнине Дагорлад, вторгся в Мордор и осадил Барад-Дур. В схватке на склонах вулкана Ородруин Саурон был развоплощен и исчез на многие века, а его империя рухнула. Для Черных Нуменорцев проигранная война Последнего Союза (отличавшаяся крайней кровопролитностью — достаточно вспомнить описание Мертвых Болот из «Властелина Колец», где даже спустя эпоху разлагаются тела погибших в Дагорладской битве), судя по приложениям к «Властелину Колец», обернулась национальной катастрофой.
«После падения Саурона их раса быстро сократилась в числе или слилась с людьми Средиземья». Здесь чувствуется авторская ирония — люди, искренне считавшие себя высшей расой, предназначенной править миром, были вынуждены (надо думать, именно из-за грандиозных людских потерь, понесённых в проигранной ими мировой войне) смешиваться и постепенно слиться с прежде порабощенными и презираемыми ими колониальными народами, которыми они до того тиранически правили при помощи силы и страха: «Они преследовали жителей Средиземья, отбирали их добро, обращали людей в рабов, а многих предавали жестокой смерти на своих алтарях» («Сильмариллион»).
Позднее этот сюжет повторяется снова — уже без участия Саурона — в сюжете о гондорской Распре Родичей, когда часть гондорцев восстала против короля Эльдакара за то, что тот не являлся «чистокровным» нуменорцем, а принадлежал по матери к до-нуменорскому населению Средиземья (и возвышал соплеменников, северян Рованиона, состоявших на службе Гондора). В итоге лидер борющихся за «чистоту крови» мятежников, Кастамир, временно захвативший трон, в ходе гражданской войны разрушил Остгилиат, древнюю столицу Гондора и оплот Эльдакара: «Он был жестоким человеком, что впервые проявилось при взятии Осгилиата. Он приказал казнить Орнендиля, сына Эльдакара, попавшего в плен; и резня и разрушения, учиненные в городе по его приказу, далеко превзошли военную необходимость» (Приложения к «Властелину Колец»). Хотя, конечно, до уровня Черных Нуменорцев времен Саурона (человеческие жертвоприношения, изуверские культы, резня других народов) Кастамир так и не дошел.
В конце концов Эльдакару удалось победить соперника, но лишь ценой огромных жертв — в решающей битве у бродов Эруи, где Эльдакар убил Кастамира и изгнал его сторонников из Гондора, согласно приложениям к «Властелину Колец», «пролилась большая часть лучшей крови Гондора». Обескровленный Гондор так никогда и не смог по-настоящему оправиться после войны и постепенно приходил в упадок, что позднее облегчило возвращение Саурона. Сыновья Кастамира и их сторонники бежали в Умбар (до его завоевания Гондором, к слову, являвшийся ключевым поселением Черных Нуменорцев в Средиземье) и отпали от Гондора, и умбарские корсары позднее неизменно были врагами королевства, что закономерно привело их к союзу с Сауроном.
И снова чувствуется авторская ирония над расизмом — изгнанным сторонникам Кастамира, поднявшим мятеж под лозунгом «чистоты крови», после бегства в Умбар пришлось… смешиваться с харадрим, населением Юга Средиземья (смесь Черных Нуменорцев и туземцев), с правителями которых они искали союза против своей родины: «После смерти Кастамира мятежники Умбара никогда не прекращали войны против Гондора, нападая на корабли и побережья Гондора при каждом удобном случае. Кровь их, однако, все сильнее смешивалась с кровью Людей Харада, и лишь их вожди, потомки Кастамира, были чистыми нуменорцами» («Наследники Элендиля»).
На примере Распри Родичей лишний раз видно, что первое падение нуменорцев не сводимо к обману со стороны Саурона. В силу своего объективного превосходства над людьми Средиземья нуменорцы — даже Верные — считали себя «королями людей», призванными править другими народами (пусть даже для их же блага), см. слова Элендиля из «Утраченного Пути»: «сделались мы выше и величественней прочих из нашей расы <...> И потому власть над миром, от Эрессеа до Востока, принадлежит — или будет принадлежать — нам». Однако это превосходство неизбежно порождало соблазн использовать власть для обеспечения себе сладкой жизни за чужой счет. Не случайно одним из «первых звоночков» будущего падения Нуменора (задолго до появления Саурона — ещё во времена, когда нуменорцы враждовали с ним и помогали эльфам) стало то, что нуменорцы начали конфликтовать с жителями Средиземья, а потом наложили на них дань (хотя Люди Короля, первоначальные противники Верных, всё же не доходили до жестокостей Черных Нуменорцев, ведших политику откровенного террора).
Однако бесчеловечное обращение с «чужими» в итоге закономерно завершилось таким же обращением уже со «своими» (опять же, параллель с современной Толкину межвоенной Европой тут вполне очевидна). При Сауроне нуменорцы не только лютовали в колониях, но и приносили в жертву Морготу инакомыслящих из числа соотечественников в надежде на бессмертие: «люди приносили жертвы Мелькору, надеясь, что тот избавит их от смерти. Чаще всего на заклание посылали они нуменорцев из числа Верных» («Сильмариллион»). Черные Нуменорцы в войну Последнего Союза убивали нуменорцев Гондора и Арнора. Наконец, Кастамир для свержения «нечистокровного» Эльдакара развязал гражданскую войну и разрушил столицу своей собственной страны. Толкин показывает, что комплекс превосходства «сверхчеловеков» по отношению к обычным людям в конечном счете не только аморален, но и элементарно саморазрушителен.
В конечном итоге, трагедия падения как самого Нуменора, так и многих нуменорцев Средиземья у Толкина воспроизводит ключевую трагедию его вымышленного мира — падение Мелькора, величайшего из ангелов (Айнур), соответствующего Люциферу христианской традиции. К слову, именно в «Утраченном Пути» Саурон называет Мелькора, культ которого продвигает, «Алкаром», то есть «Сияющим»: «Ему же дана была доля в способностях и знании всех прочих Валар, но на злые цели направил он эти дары и растратил свою силу, разрушая и притесняя <… > Так от величия через высокомерие он пришел к презрению ко всему, кроме себя самого: дух разрушающий и безжалостный» («Сильмариллион»). Разница в том, что части нуменорцев всё же удалось избежать падения.
История Нуменора и нуменорцев глубже примитивной аллегории трагедии межвоенной Германии (и Европы в целом) – скорее в ней можно увидеть сходство с преданиями о поколении героев, платоновских атлантах (собственно, Нуменор прямо отсылает к Атлантиде) или допотопных исполинах, существах величественных, но пострадавших из-за своей гордыни. На мой взгляд, Толкин полемизировал даже не столько с нацистами самими по себе — для писателя, создавшего самобытный вымышленный мир, это слишком мелко — сколько с нацистской мифологией, тем более что сам его вымышленный мир — именно попытка создать собственную мифологию и «священную историю», и прошлое (реальное и мифологическое) для Толкина было важнее настоящего.
Если нацисты лишь мнили себя «высшей расой», то нуменорцы подобной «высшей расой» объективно являлись — превосходя других людей не только по уровню развития (отставание в развитии можно компенсировать), но и по биологическим характеристикам (сила тела и духа, удивительное долголетие и так далее), а поначалу и в моральном плане (нуменорцы — потомки эдайн, людей, некогда восставших против власти Моргота и примкнувших к эльфам). Но даже для всамделишнего «сверхчеловека» вредно смотреть на обычных людей как на предназначенных ему в рабство. «Сверхчеловек», падший во зло, хуже даже чудовища — о герольде Саурона из числа Черных Нуменорцев (Уста Саурона), во «Властелине Колец» прямо сказано, что он был более жесток, чем любой орк.
Претензии Толкина к нацизму не сводились к политическим — он нежно любил мифы и легенды германских народов, и извращение их нацистами в пропагандистских целях причиняло ему боль (так же, как он считал, что Вагнер в «Кольце Нибелунга» извратил оригинальное предание о Сигурде-Зигфриде). Он писал: «В «германском» идеале заключено куда больше силы (и истины), нежели представляется людям невежественным. Еще студентом я ужасно им увлекался <...> ненавижу этого треклятого невеждишку Адольфа Гитлера <...> Не он ли уничтожает, извращает, растрачивает и обрекает на вечное проклятие этот благородный северный дух, высший из даров Европе, — дух, который я всегда любил всем сердцем и тщился представить в истинном его свете» (Письмо 45). Но что тогда Толкин (профессиональный ученый, изучавший древнегерманскую литературную традицию) называл «благородным северным духом», если он отвергал расовый миф нацизма? Для ответа на этот вопрос нужно обратиться к его лекции по «Беовульфу» под названием «Чудовища и критики».
Для Толкина самым интригующим элементом традиции германских язычников было то, что в ней великаны и чудовища в конечном итоге возобладают в эсхатологической «последней битве» (Рагнарёк) — но это нисколько не обесценивает отважное сопротивление богов и героев тёмным силам, пусть те и победят: «Северная мифология — и в этом ее сила — проблему признала: поместила чудовищ в центр и отдала им победу, но не славу, нашла действенное, но ужасное решение в одной лишь воле и мужестве. «Как рабочая теория — совершенно непоколебимо». Действенность этого средства такова, что, в то время как роль более древней южной мифологии навсегда свелась к литературному украшению, дух северной даже в наше время все еще способен возродиться. Он в силах обойтись и вообще без богов, как в случае goðlauss [безбожного — др. исл.] викинга: боевой героизм ради героизма. Но не стоит забывать о том, что было совершенно ясно автору «Беовульфа»: за героизм расплачиваются смертью».
Этот трагический мотив прослеживается в ключевом для самого Толкина произведении — «Сильмариллионе» — где эльфийские и человеческие герои вынуждены бороться с Морготом почти без надежды на помощь «свыше», и гибнут один за другим. Величайший человеческий герой, созданный Толкином под влиянием «благородного северного духа» — Турин Турамбар («победитель судьбы»), всю жизнь боровшийся с проклятием Моргота, лежавшим на его роде. Образ Турина — в каком-то смысле синтез всей европейской героической традиции, связанной с темой хюбриса (борьбы с судьбой, вызова богам), вдохновлённый персонажами древнегреческой (Эдип) и финно-угорской (Куллерво — кстати, ижорец, то есть в некотором роде, соотечественник жителей России), но главный его подвиг — убийство Глаурунга, Отца Драконов — отсылает к традиции германских народов, к убийству дракона Фафнира Сигурдом-Зигфридом.
Не только у нацистов, но и в целом у германских националистов конца XIX — начала XX века Зигфрид являлся крайне популярной фигурой, причем толковался в политизированном и упрощенном ключе, как персонификация Германии. Разумеется, он изображался как голубоглазый блондин (хотя в «Саге о Дитрихе» у Сигурда каштановые волосы; у Толкина основанный на Сигурде Турин — и вовсе брюнет), верный и прямодушный, вероломно убиваемый ударом в спину темноволосым Хагеном. Этот образ идеально ложился на популяризованную нацистами «легенду об ударе ножом в спину» (Dolschtosslenge), согласно которой Германская империя проиграла Первую мировую войну в силу козней «внутреннего врага» — социал-демократии и «мирового еврейства». Впрочем, уже у Рихарда Вагнера в «Кольце Нибелунга» Хаген как сын наделенного «еврейскими» чертами гнома Альбериха — в некотором роде «унтерменш».
Как я уже говорил, у Толкина Зигфрид — один из «первоисточников» Турина. Но исследователи творчества Толкина уже отмечали, что зловещим двойником — и одновременно антиподом — Турина предстаёт Ар-Фаразон, последний король Нуменора, обманутый Сауроном. Они оба — знаменитые воители с невероятной харизмой, они оба противостояли тёмным силам (Фаразон вынудил Саурона капитулировать перед Нуменором) и в то же время отвергали авторитет Валар («богов»), они оба невольно погубили родных и близких своими поступками, хотя хотели как лучше, и, наконец, они оба погибли, увидев полное крушение своих замыслов, в результате манипуляций со стороны сил зла (у Турина в этой роли выступал дракон Глаурунг, носящий, как Саурон, эпитет «Обманщик»). Оба вернутся в конце мира во время «последней битвы» (Дагор Дагорат) и получат возможность исправить ошибки и послужить победе над Морготом, что подчеркивает их роль как великих героев прошлого, выдающихся людей своей эпохи.
Но самая главная черта, роднящая двух этих персонажей между собой — преобладание у них обоих силы воли над разумом. О Фаразоне Толкин прямо писал: «Он [Ар-Фаразон] был наделен великой красотой, и силой/статью подобен первым королям, а в юности и разумением походил на эдайн древности, хотя, как выяснилось впоследствии, когда развратили его советы отца и людская хвала, силой воли наделен он был щедрее, нежели мудростью» («Примечание касательно брака Мириэль и Фаразона»). Турину эльф Арминас говорит: «ты, похоже, советуешься разве что с собственной мудростью, а не то так только со своим мечом» («Дети Хурина»).
Если Турин во многом соответствует Зигфриду оригинальных германских мифов и легенд, то Ар-Фаразона — особенно на поздней стадии его правления — отчасти можно сравнить… нет, не с Гитлером (прямолинейные аналогии Толкин не принимал), а с тем мифом о Зигфриде как «идеальном германце», который создали пангерманцы и нацисты (см. акцент нацистов на воле, ср. с замечанием Толкина о Гитлере, что одержимость «интеллекта отнюдь не добавляет, но лишь подстегивает волю – и только» — Письмо 45). В истории Ар-Фаразона есть и «удар ножом в спину» — но вымышленный, а не реальный: «Чаще всего на заклание посылали они нуменорцев из числа Верных – однако никогда открыто не обвиняли их в том, что те отказываются поклоняться Мелькору, Дарителю Свободы, но скорее тщились доказать, что Верные ненавидят короля и готовят мятеж, или что злоумышляют против своей же родни, прибегая к яду и лживым наветам» («Сильмариллион»). Отмечу, что если большинство нуменорцев было светловолосым и голубоглазым, то Верные, особенно род Элендиля, описаны как темноволосые (ср. с дуализмом изображения блондина Зигфрида и брюнета Хагена).
Вместе с тем, нетрудно заметить ключевое различие между Турином и Фаразоном. Турин у Толкина, несмотря на гордый и обидчивый нрав, сострадает слабым, и не находит сил жить в итоге он именно потому, что его мучает совесть — он понимает, что стал причиной гибели своих близких и просто хороших людей: «жизнь — проклятие, все дни мои — гнусны, все деяния — мерзостны, и все, что любил я, мертво» («Турамбар и Фоалокэ»). Погибелью Фаразона становится именно то, что Саурон (а до того, ещё в юности Фаразона – его отец, Гимильхад, настроивший его против Верных) итоге заглушил его совесть и даже элементарный здравый смысл (убедив в том, что тот сможет одолеть Валар) через гротескную лесть и убеждение, что ему «всё можно» и он «право имеет» (в то время как Турин, при всей своей гордости, отнюдь не дошел до mania grandiosa). Это особенно трагично в свете того, что исходно Фаразон, подобно Турину, был хорошим человеком.
Так, Саурон говорит Фаразону: «Бесспорно, дар вечной жизни пристал не всем, но тем только, кто достоин подобного дара, могучим и гордым потомкам знатного рода — однако справедливо ли, что отнят этот дар у того, кому принадлежит он по праву, у короля из королей, у Ар-Фаразона, могущественнейшего из сынов Земли, с кем сравниться может разве что один Манвэ, да и то вряд ли?» («Сильмариллион»).
В этом плане замечание Толкина, что «дух северной [мифологии] даже в наше время все еще способен возродиться» может рассматриваться не только в оптимистическом (хотя и в нём тоже), но и в пессимистическом ключе. Героический дух «северного мужества», основанный на готовности противостоять даже заведомо превосходящей силе и даже в ситуации, когда подобное противостояние безнадёжно, эстетически, а во многом и этически привлекателен. Но в то же время этот возвышенный идеал на практике может быть реализован и в сомнительном виде, скатиться в грубый культ силы и презрение к слабым. История падения Нуменора, на мой взгляд, отражает то, что это понимал и сам Толкин – при том, что он любил и Нуменор, и нуменорцев, игравших важную роль в его сюжетах.
Автор — Семён Фридман, «XX2 ВЕК».
Вам также может быть интересно:
