Давно отмечено определённое сходство между романом «Властелин Колец» Джона Толкина и тетралогией Рихарда Вагнера «Кольцо Нибелунга», поскольку сюжет обоих этих произведений вращается вокруг волшебного кольца, созданного злыми силами, которое должно дать своему обладателю власть над миром.
И Толкин, и Вагнер питали особый интерес к легендам германских народов о Сигурде-Зигфриде, Вёльсунгах и Нибелунгах. И вместе с тем Толкин всегда относился к Вагнеру откровенно недружественно и отрицал любые параллели с его творчеством в своих произведениях: «Он привел друзей в восторг чтением вслух "Беовульфа", "Жемчужины", "Сэра Гавейна и Зеленого Рыцаря" и пересказал устрашающие эпизоды из норвежской "Саги о Вёльсунгах", мимоходом уязвив Вагнера (его интерпретацию мифов он презирал) <…> Толкина всегда коробило сравнение его Кольца с Вагнером и Niebelungenlied: по его словам, оба кольца круглые, но на этом сходство кончается» (Хэмфри Карпентер, «Биография Толкина»).
С чем это связано? Явно не только со страхом показаться неоригинальным, но и с определёнными идейными разногласиями — Вагнер являлся антисемитом, а позднее его подняли на щит нацисты. Напротив, Толкин относился к евреям дружественно; как он писал, «к превеликому моему сожалению, кажется, среди моих предков представителей этого одаренного народа не числится» (Письмо 30). Стоит отметить, однако, что дело не сводится к еврейскому вопросу — нацисты были антипатичны Толкину не только своими людоедскими политическими практиками, но и тем, что, используя в пропагандистских целях германскую мифологическую традицию (в которой Толкин ценил «северное мужество» как готовность героев бороться даже за заведомо безнадёжное дело — эта мысль раскрыта им в статье «Чудовища и критики» и развита в его «Сильмариллионе», где борьба героев нередко совершенно безнадёжна, но вовсе не бесславна), исказили её в конъюнктурных целях, сведя к пропаганде расового превосходства и расовой ненависти.
Как писал на этот счёт сам Толкин, «В «германском» идеале заключено куда больше силы (и истины), нежели представляется людям невежественным. Еще студентом я ужасно им увлекался (в то время как Гитлер, надо думать, малевал себе картиночки и про «германский» идеал еще и слыхом не слыхивал); в пику классическим дисциплинам. Чтобы распознать истинное зло, нужно сперва понять благую сторону явления. Да только «выступать по радио» меня никто не зовет и комментировать выпуски новостей — тоже! Однако ж, сдается мне, я знаю лучше многих, что такое эта «нордическая» чушь на самом деле <…> ненавижу этого треклятого невеждишку Адольфа Гитлера <…> Не он ли уничтожает, извращает, растрачивает и обрекает на вечное проклятие этот благородный северный дух, высший из даров Европе, — дух, который я всегда любил всем сердцем и тщился представить в истинном его свете» (Письмо 45).
В «Кольце Нибелунга» Вагнер избирает на роль антагонистов гномов-нибелунгов, братьев Альбериха и Миме. Гномы (цверги или свартальвы — «тёмные альвы») в скандинаво-германской традиции — не слишком симпатичные персонажи; хотя они искусны в ремесле, они некрасивы, алчны до богатств, боятся солнечного света и отличаются крайней похотливостью (например, четверо гномов-Брисингов сделали богине Фрейе волшебное ожерелье Брисингамен в обмен на ночь страсти с ней). Вагнер дополнительно усилил антипатичность гномов сравнительно с оригинальной мифологией. Так, гном Альберих, чтобы завладеть золотом Рейна, отрекается от любви, а заполучив золото, выковывает кольцо, которое должно сделать его властелином мира. Обладая этим кольцом, он обращает в рабство собственный народ — нибелунгов (включая своего брата, Миме) — и заставляет его трудиться в поте лица, добывая для него золото. Порабощённых нибелунгов (даже брата) он подвергает безжалостным наказаниям за малейшую провинность. Альберих уродлив и безрадостен — его сын Хаген, унаследовавший черты отца, «стар на вид, хил и сер, враг веселья, мрачен всегда» («Гибель богов»).
Более того — если в оригинальной мифологии германских народов богам угрожают великаны и чудовища (которые в конце мира сразятся с ними и погубят их), то, напротив, у Вагнера им угрожает карлик Альберих. Так, верховный бог Вотан (Один) говорит: «Ночь-Альберих нам // гибель готовит, питая ко мне // злобную зависть» («Валькирия»). Альберих хочет с помощью власти золота поработить даже богов: «Но мой кулак, // кулак золотой, вас поймает!» («Золото Рейна»). Если гномы-Брисинги предавались страсти с Фрейей по взаимному согласию (Фрейя, как и положено богине любви, вообще отличалась любвеобильностью), то Альберих доходит до того, что угрожает Вотану и Локи — он-де изнасилует богинь после того, как покорит богов: «красотой ваших жен, // осмеявших меня, // я вдосталь плоть утолю; // пусть плачет любовь!» («Золото Рейна»).
Не менее антипатичен и его брат, кузнец Миме. Он надеется обмануть Альбериха, присвоив выкованный для того волшебный шлем, позволяющий принять любое обличие. Позднее он воспитывает Зигфрида (выдавая себя за его отца) только для того, чтобы, убив с его помощью дракона Фафнира, завладеть драконьими сокровищами — а самого Зигфрида убить во сне. Более того, Миме неспособен к творчеству — Зигфрид, его ученик, несравненно более одарён, чем его учитель («Учился я ковке, металлы плавил; // чего сам мастер Миме не смог, // того мальчишка смело добился: // он из кусков разбитой стали новый выковал меч!» - «Гибель богов»). Нетрудно заметить, что Альберих и Миме воплощают собой основные антисемитские стереотипы о еврее как о существе уродливом, коварном, аморальном, жестоком, похотливом, ограниченном, одержимом исключительно жаждой безграничного обогащения — и стремящемся к власти над всем миром при помощи этих богатств.
Показательно то, как Вагнер переработал оригинальную германскую легенду. У него Вотан и Локи обманом отнимают у Альбериха кольцо, созданное им для порабощения всего мира, включая и богов — то есть, формально, защищая себя. Ограбление ими Альбериха внешне оправдано ещё и тем фактом, что золото, из которого Альберих изготовил кольцо, по версии Вагнера украдено гномом у русалок — дочерей Рейна, а принадлежащее ему золото, тоже отнятое богами, добыто рабским трудом его соплеменников. В оригинальной скандинавской легенде (см. «Сагу о Вёльсунгах»), напротив, боги выглядят весьма непривлекательно — Один и Локи отнимают клад и перстень у гнома Андвари, но сам Андвари не представляет для богов никакой угрозы, да и ничего не сказано о «незаконном» происхождении его сокровищ. Боги грабят Андвари для того, чтобы его золотом и перстнем заплатить колдуну Хрейдмару выкуп за нечаянное убийство его сына Отра. В версии Вагнера боги похищают золото и кольцо, чтобы уплатить выкуп великанам, строящим Вальгаллу и забирающим в залог богиню Фрейю, без которой боги теряют юность — то есть в версии Вагнера они становятся ворами ещё и в силу того, что спасают свою жизнь.
В творчестве Толкина образ гномов претерпел значительную — и весьма любопытную — эволюцию. На ранней стадии его творчества, в «Книге Утраченных Сказаний», толкиновские гномы изрядно напоминали вагнеровских (впрочем, как я уже отмечал, недружественное изображение гномов отчасти согласуется с аутентичной германской традицией, где они к евреям не имели никакого отношения — и специфически «еврейских» черт у гномов Толкина на раннем этапе нет) — взять хотя бы их описание из «Науглафринга»: «Стары они, и никогда не появляются дети среди них, и не смеются они <…> Все эти создания люди называют гномами и говорят, что их умения и мастерство превосходит номские [изделия эльфов-нолдор] в удивительных изобретениях, но на самом деле мало красоты в их работах, и те красивые вещи, которые они сделали за прошедшие века, разве что такой ном-изгнанник как Уфедин мог когда-либо держать в руках». Гномы вероломно убивают Тинвелинта, короля эльфов Артанора (прототип Тингола, короля Дориата), на охоте, и вместе с орками разоряют его земли. Даже друг другу гномы не доверяют — между их племенами (науглат из Ногрода во главе с королем Наугладуром и индрафрангами, жителями Белегоста, во главе с их королём Бодруитом) легко вспыхивает смертоубийство на почве конфликта за награбленное:
«Так уходили те трое, и с ними все их войско, но такими невыносимыми стали муки, терзавшие душу Уфедина, что в конце концов не мог он их больше терпеть, поэтому, когда был объявлен привал, подполз он скрытно к месту, где Наугладур спал, и убил бы он этого гнома, если бы кто-то не схватил его неожиданно сзади за горло, и был это Бодруит, который был полон того же желания сделать эту чудесную вещь своей, но, схватив Уфедина, вынужден был убить его, потому как был он в родстве с Наугладуром. Тогда Уфедин ударил неожиданно назад, ударил в темноте, наудачу длинным тонким ножом, которым собирался убить Наугладура, и нож пронзил Бодруита, короля Белегоста, и, умирая, упал тот на Наугладура, и горло Наугладура, и ожерелье пропитались новой кровью.
При этом Наугладур проснулся с диким криком, но Уфедин уже убегал оттуда, задыхаясь, поскольку длинные пальцы индрафанга чуть не задушили его. Теперь, в свете принесенных факелов, Наугладур решил, что Бодруит хотел ограбить его и немало удивился, как того так вовремя убили, и назначил он богатую награду тому, кто убил Бодруита, если тот выйдет и расскажет все, что видел. И получилось так, что все долго не могли понять, куда подевался Уфедин, и гнев возрос среди гномов Ногрода и индрафангов, и многие были убиты, пока индрафанги, которых было меньше, не были рассеяны и не сделали лучшее, что могли — ушли в Белегост, неся при себе скудную добычу. И с этого времени началась долгая вражда между этими двумя народами, которая распространилась на многие земли».
До этого гномы выдвигают королю Тинвелинту заведомо оскорбительные требования (отдать им своих подданных фактически в рабство), когда заходит речь о вознаграждении для них за изготовление для короля различных изделий: «Вот чего мы просим. За наши труды в течение семи лун — семь камней Валинора каждому и семь волшебных плащей, какие только Гвенделин умеет ткать, и мешок золота каждому, а за наши труды (против нашей воли) в течение трех лун в этих чертогах просим мы каждому три мешка серебра, золотую чашу с залогом здоровья, и прекрасную деву из лесных эльфов, которые уйдут вместе с нами <…> Но это еще не все, за то, что Уфедин был пленником в течение семи лун, семь крепких эльфов должны пойти с нами и провести среди нас семижды семь лет как слуги и помощники в трудах наших».
Правда, стоит отметить, что истинным виновником разорения Артанора в «Науглафринге» оказывается проклятие, лежащее на сокровищах дракона Глаурунга, попавших в руки эльфов (их принес человек Урин — прототип Хурина из позднейших версий той же истории) — и возбудивших жадность как в гномах, так и в самих эльфах (по сути, обе стороны оказываются жертвами злых чар). Тинвелинт, по сути, удерживает приглашённых гномов в плену, заставляя их работать на себя: «Но, тем не менее, они знали, что являются пленниками и что все их попытки уйти будут строго пресекаться». Более того, он изначально — ещё до того, как гномы выдвигают заведомо неприемлемые требования — не очень хочет давать им сколько-нибудь серьёзную награду:
«И сказал тогда Уфедин:
— Теперь, О Лорд, когда доволен ты сверх всякой меры, даруй мастерам королевскую награду и отпусти их в их собственные земли.
Но Тинвелинту, находившемуся под действием чар золота и проклятья Мима, не понравилось напоминание о его обещании. И, притворяясь, приказал он мастерам подойти к нему, и восхвалил он их работу королевскими словами».
Наконец, истинным виновником случившейся трагедии оказывается, по иронии судьбы, не гном, а эльф — изгой Уфедин, сотоварищ гномов, из личной обиды на Тинвелинта настраивающий гномов против эльфийского короля. Кроме того, одной из причин нападения гномов на Артанор оказывается желание отомстить за несправедливо убитого соплеменника: «пришли посланники от Бодруита индрафангов, племени гномов, живших в другом королевстве. Они принесли известия о смерти Мима безотчего от руки Урина и о похищении золота Глаурунга, о чем уже говорилось, но было новостью для Бодруита. Гномы до сих пор не знали полной истории этого золота, знали они только то, что мог рассказать им Уфедин, который слышал речь Урина в чертогах Тинвелинта, а Урин перед тем как уйти не рассказал всего. И поэтому, услышав эти вести, к их страсти добавился новый гнев, и шум поднялся среди них. И поклялся тогда Наугладур не давать себе отдыха, пока Мим не будет трижды отомщен».
Мим — имя, прямо отсылающее к Вагнеру, но сам образ гнома Мима у Толкина значительно отличается от вагнеровского. Мим в «Книге Утраченных Сказаний» («Турамбар и Фоалокэ») — колдун (проводящий время, «распевая сам себе черные чародейные песни») и слуга злодея, дракона Глаурунга, хранящий его сокровища, но его убийство Урином под давлением своей банды (охарактеризованной как «жестокий беззаконный народ») в этой версии предстаёт необоснованной и бессмысленной расправой, в то время как Мим пытается отговорить Урина от присвоения проклятого золота: «карла, стоя перед дверьми пещеры, что некогда была жилищем Галвэга, воскликнул:
— Что надо вам от меня, о изгои с холмов?
Урин же ответствовал:
— Мы явились взять то, что не принадлежит тебе.
Тогда молвил карла, чье имя было Мим:
— О Урин, не думал я увидеть тебя, владыку людей, вместе с таким сбродом. Послушай ныне слов Мима Безотчего: уйди прочь, не тронув этого золота, словно оно - ядовитые огни. Ибо разве не возлежал на нем Глорунд долгие годы? На нем теперь зло драконов Мэлько, и не принесет это золото добра ни человеку, ни эльфу, и я, лишь я один, карла Мим, могу хранить его, ибо многими темными заклятьями связал я его с собой.
Тогда заколебался Урин, но его люди на то разгневались, так что он велел им забрать все, а Мим стоял подле и глядел, а потом разразился ужасными и злыми проклятьями. Тогда Урин ударил его, молвив:
— Мы явились, чтобы взять то, что не твое — ныне же за твои злые слова заберем мы и то, что принадлежит тебе — саму твою жизнь.
Но, умирая, Мим предрек Урину:
- Станут и люди, и эльфы раскаиваться в этом деянии, а из-за погибели карлы Мима будет смерть следовать за этим золотом, покуда останется оно на земле, и таковую же судьбу разделит и каждая его часть и частица».
История Мима, как и история Альбериха у Вагнера, отсылает здесь к истории Андвари из «Саги о Вёльсунгах» — ограбленный богами, Андвари предсказывает, что его сокровища принесут гибель всем их обладателям. Но если у Вагнера ограбление Альбериха фактически оправдывается, то ограбление и убийство Мима (хотя сам он — не самая приятная личность) у Толкина осуждается — и приносит героям беду (об угрозе которой Мим изначально их предупреждает).
Более того — позднее, в «Хоббите», образ гномов у Толкина подвергся радикальной переработке С одной стороны они по-прежнему склонны к накоплению сокровищ и не склонны ими делиться, даже когда на то есть основания — так, в «Хоббите» из-за конфликта по вопросу о разделе сокровищ дракона Смауга, среди которых было награбленное и у гномов Эребора, и у людей Дейла, дело едва не дошло до войны гномов с людьми и эльфами. Как говорит умирающий король гномов Торин Дубощит, «Если бы наш брат побольше ценил вкусную пищу, застолье и песни и поменьше золото, то в мире было бы куда веселее». Но, с другой стороны, они борются за возвращение своей родины, горы Эребор, захваченной драконом, а их предводитель Торин — героическая фигура, удостаивающая посмертных почестей даже от людей и эльфов:
«Сперва они похоронили Торина. Его закопали глубоко под Горой, и Бэрд положил ему на грудь Аркенстон.
— Пусть камень хранится здесь, пока стоит Гора! — произнес он. — Да принесет он счастье его народу, который будет жить здесь отныне!
На могиле король эльфов оставил Оркрист, меч эльфов, отобранный у Торина в плену. В песнях говорится, будто меч светился в темноте, если приближались враги, поэтому на крепость гномов никто не мог напасть врасплох».
Интересно, что «Хоббит», где образ гномов претерпел трансформацию, писался Толкином в конце 1930-ых годов — тогда же, когда он написал «Утраченный Путь», раннюю версию истории Нуменора, в которой режим, установленный Сауроном в этом островном государстве, оказывается наделён некоторыми чертами фашистской диктатуры.
Точно так же меняется образ гномов не только в продолжении «Хоббита» — «Властелине Колец», где гном Гимли предстаёт как вполне себе положительный персонаж — но, задним числом, и в преданиях Первой Эпохи. Если в ранней «Книге Утраченных Сказаний» о гномах сказано, что они после разорения Артанора «непримиримы в своей вражде с эльфами и в близкой дружбе они находятся с народами, служащими Мэлько [Мелькору-Морготу, дьяволу]», то в более позднем «Сильмариллионе», напротив, гномы Ногрода и Белегоста — союзники других свободных народов Белерианда в войне с Морготом, а король гномов Белегоста Азагхал в Нирнаэт Арноэдиад, Битве Бессчётных Слёз, жертвует собой, прикрывая отступление эльфов-феанорингов, и ранит дракона Глаурунга. Позднее гномы Мории (Кхазад Дум), предки героев «Хоббита», в Войне Последнего Союза сражались на стороне врагов Саурона, нового Тёмного Властелина: «Из гномов очень немногие приняли участие в битве на какой бы то ни было стороне, но род Дурина из Мории сражался против Саурона».
Более того — оказывается, что даже жадность гномов до сокровищ (сохраняющаяся и в поздних текстах Толкина) во многом была дополнительно усилена семью Кольцами Власти, полученными ими от Саурона: «Гномы, правда, оказались упрямы и неуступчивы; они не переносят, когда другие пытаются навязать им свою волю; трудно постичь тайные помыслы их душ, и в тень обратить их невозможно. Гномы пользовались своими кольцами только для того, чтобы умножить богатства, но гнев и всепоглощающая жажда золота вспыхнули в их сердцах, и великим злом обернулось это впоследствии, на благо Саурону» («Сильмариллион»). Более того — позднее Саурон ограбил гномов, отняв у них Кольца Власти, как Один в саге в Вёльсунгах ограбил Андвари: «Говорят, будто в основание каждого из Семи Кладов гномьих королей легло золотое кольцо; но клады эти разграблены были давным-давно, драконы пожрали их, а из Семи Колец одни поглотило пламя, а другие вернул себе Саурон» («Сильмариллион»).
При этом Толкин сознательно сравнивал гномов, утративших свою родину (Мория захвачена орками, а Эребор — драконом) и евреев: «Мне «гномы» представляются сродни иудеям: чужаки в родных своих местах, говорят на местном языке, но с акцентом, свойственным их собственному наречию…» (Письмо 176). В интервью BBC в программе «Книжные новинки» Толкин сказал: «С гномами всё довольно очевидно - согласитесь, они во многом напоминают вам евреев. Их слова семитские, как и конструкции фраз». Собственный язык гномов, кхуздул, был создан профессиональным лингвистом Толкином на основе семитских языков.
В поздних версиях Легендариума Толкина весьма примечательную эволюцию претерпел и образ гнома Мима из «Книги Утраченных Сказаний». Толкин ввёл его в историю Турина Турамбара — величайшего героя людей, всю свою жизнь боровшегося с Морготом вопреки проклятию, наложенному силами зла на его семью. Образ Турина основан на Сигурде-Зигфриде: «персонаж <…> унаследовавший ряд черт Сигурда Вельсунга, Эдипа и финского Куллерво» (Письмо 131). Одно время Турин является вождём отряда людей-изгоев, и в их руки попадает гном Мим. Чтобы выкупить свою жизнь, Мим приводит изгоев в своё убежище на горе Амон Руд, которое становится базой их отряда, ведущего партизанскую войну против орков Моргота. Однако позднее Мим выдаёт изгоев оркам. По версии «Детей Хурина» он сделал это добровольно, из одной лишь неприязни к другу Турина, эльфу Белегу Куталиону, а по версии «Сильмариллиона» — лишь попав в плен к оркам, в обмен на сохранение жизни для себя и своего сына Ибуна.
Однако стоит отметить, что образ Мима носит неоднозначный характер. Во-первых, и в «Сильмариллионе», и в «Детях Хурина» он не хочет смерти Турина, поскольку обязан ему жизнью. По версии «Сильмариллиона», он «требовал, чтобы Гортолу [прозвище Турина — «Ужасный Шлём»] сохранили жизнь», а по версии «Детей Хурина» даже поставил оркам условием то, что «Турина же отпустят восвояси». Во-вторых, его ненависть к эльфам небеспричинна и имеет трагическую предысторию — его народ, Малые Гномы, некогда пострадал от них: «До того, как на западе появились гномы Ногрода и Белегоста, перевалив через горы, эльфы Белерианда не ведали, что это за существа, охотились на них и убивали, но позже оставили их в покое. На языке синдарин имя им было ноэгют нибин, Малые гномы. Никого не любили они, кроме самих себя; боялись и ненавидели равно и орков, и эльдар, пуще же всего Изгнанников, ибо нолдор, как утверждали они, украли земли их и дома» («Сильмариллион»). Позднее народ Мима почти вымер: «Со временем народ этот выродился, и никого из них не осталось в Средиземье, кроме Мима и его двух сыновей; а Мим был стар даже по меркам гномов — стар и позабыт всеми. В чертогах его кузницы стояли без дела, топоры ржавели, и память о ноэгют нибин хранили одни лишь древние сказания Дориата и Нарготронда» («Сильмариллион»). Турин, в отличие от других изгоев, сочувствует Миму и относится к нему по-доброму:
«его схватили и повалили на землю; множество крепких рук держали его, не выпуская, хотя он вырывался и кусался как зверь. Подошел Турин и упрекнул своих соратников.
— Что у вас тут такое? — спросил он. — К чему такая жестокость? Это же сущий карлик, да и стар в придачу. Что в нем вреда?» («Дети Хурина»).
Мим горд:
«Мим открыл глаза и молча указал на свои путы, когда же развязали его, исступленно проговорил:
— Затвердите вот что, дурни! Не смейте связывать гнома! Гном этого не простит. Я не хочу умирать, но то, что вы сделали, распалило мне сердце» («Дети Хурина»).
Несмотря на то, что один из людей Турина, Андрог, убивает выстрелом из лука одного из сыновей Мима, Кхима (что Турин осуждает — со словами «Бездумно спускаешь ты тетиву; боюсь, и не успеешь ты набраться ума-разума, ибо не заживешься на этом свете»), Турин пытается загладить свою вину перед убитым горем отцом («— Кхим, Кхим, Кхим! — стенал старый гном и рвал на себе бороду» — «Дети Хурина»), и они с Мимом, сотоварищи поневоле, постепенно привязываются друг к другу:
«Долго подавляемая жалость вновь захлестнула сердце Турина — словно родник забил из камня.
— Увы! — промолвил он. — Я бы отозвал эту стрелу, кабы мог. Теперь дому сему и впрямь зваться Домом Выкупа, Бар-эн-Данвед. Ибо поселимся мы здесь или нет, я почитаю себя твоим должником; и если когда-нибудь обрету богатство, заплачу я тебе данвед полновесным золотом за смерть сына, в знак моей скорби, пусть золото и не порадует более твоего сердца.
Тогда поднялся Мим и долго глядел на Турина.
— Я выслушал тебя, — сказал он. — Ты говоришь как гномий владыка древних времен: дивлюсь я тому.
<…>
Однако ж — и весьма дивились тому изгои — с Турином было иначе; он все ближе сходился со старым гномом и все более прислушивался к его советам. С приходом зимы Турин часы напролет беседовал с Мимом, внимая гномьим преданиям и рассказам о его жизни; и не одергивал гнома, ежели тот дурно отзывался об эльдар. Мим, по всему, был тем немало доволен и к Турину весьма благоволил; его одного порою допускал он в свою кузню и там толковали они промеж себя вполголоса» («Дети Хурина»).
Снова напрашивается сравнение Вагнера и Толкина. У Вагнера Миме — абсолютный негодяй и эгоист, воспитывающий Зигфрида из корыстных соображений и замышляющий его убийство. У Толкина в поздней версии истории Мима тот хотя и становится в итоге предателем (и Хурин в этой версии убивает его не в рамках ограбления, а вполне обоснованно — из мести за предательство по отношению к своему сыну), но у него есть и ряд черт, вызывающих симпатию — он обладает чувством собственного достоинства, любит своих близких, способен к благодарности и привязанности. Зигфрид у Вагнера (ещё до того, как узнаёт о кознях Миме против своей особы) относится к нему без всякой симпатии и открыто демонстрирует ему своё презрение, в то время как Турин изначально испытывает к Миму сочувствие и относится к нему с уважением. Мим во многом напоминает карлика Альбриха из средневековой германской «Песни о Нибелунгах» (не путать с позднейшей вагнеровской интерпретацией!), служащего Зигфриду, завладевшему кладом нибелунгов.
В контексте сравнения Вагнера и Толкина нельзя не затронуть, помимо еврейского вопроса, ещё и вопрос об отношении этих авторов к германской традиции. У Вагнера Вотан, верховный бог германской традиции — положительный персонаж, покровитель Зигфрида и борец со злодеем-Альберихом. Отношение Толкина к этой фигуре являлось гораздо более сложным — при всей своей страстной любви к скандинаво-германской мифологии он не мог принять определённые аморальные элементы, содержащиеся в ней в силу моральной амбивалентности языческой мифологии. Характерны его оговорки относительно «северного духа», которые он делает в своей переписке:
«Оден утверждал, что для меня «Север — это священное направление». Это неправда. Северо-западу Европы, где довелось жить мне (и большинству моих предков), принадлежит моя любовь — ведь всякий человек привязан к своему дому. Я люблю его атмосферу, я знаю больше о его истории и языках, нежели о любых других частях света; но ничего «священного» в этой области нет, и ею мои привязанности не исчерпываются. Так, например, я питаю особую любовь к латыни, а среди происходящих от нее языков — к испанскому. В отношении моей истории это и впрямь неправда; достаточно лишь прочесть краткое содержание, чтобы это понять. На Севере высились крепости Дьявола [речь идёт об Утумно и Ангбанде, твердынях Моргота]» («Письмо 294).
Известно, что на образ Гэндальфа — длиннобородого странствующего волшебника в широкополой шляпе, помощника и наставника воинов и героев в борьбе с силами зла, посланника высших сил — повлиял образ Одина; см. такие имена Одина, как Ганглери («Странник»), Гёндлир («Посохоносец»), Харбард («Седобородый»), Хёттер («Носящий шляпу»), Хрофт («Мудрец»), Лангбард («Длиннобородый»), Санн («Правдивый»), Сидхётт («Широкая Шляпа»), Сигфёдр («Отец Побед»). Но есть у Одина и иная, зловещая ипостась искусного лжеца и губителя (ведь Один в скандинаво-германской традиции — ещё и хитроумный трикстер, оборотень и колдун), которую отражают другие его имена — Бёльверк («Злодей»), Вальфёдр («Отец павших»), Гиннар («Обманщик»), Гримнир («Скрывающийся под маской»), Драугадроттин («Повелитель нежити»), Игг («Страшный»), Свипаль («Меняющий Обличья»), Хникар («Сеятель раздоров»). Эти имена напоминают уже не Гэндальфа, а его противника — повелителя Мордора, Темного Властелина Саурона.
В сущности, Саурон — это и есть тот, кем мог бы стать Гэндальф, если бы принял Единое Кольцо и стал новым Властелином: «Если победителем вышел бы Гандальв, для Саурона результат был бы тем же, что и уничтожение Кольца; для него Кольцо и впрямь было бы уничтожено, отнято навсегда. Но Кольцо и все его труды остались бы. И в конце концов Кольцо одержало бы верх. Гандальв как Владыка Кольца оказался бы куда хуже Саурона. Он остался бы «праведным», да только чересчур уверенным в своей праведности. Он бы продолжал управлять и распоряжаться «во благо», во имя выгоды своих подданных, согласно своей мудрости (каковая была и осталась бы велика) <…> Так, в то время как Саурон умножал [неразборчивое слово] зло, «добро» оставалось четко от него отличимым. Гандальв выставил бы добро в отталкивающем виде, уподобил бы злу» (Письмо 246).
Как и Одину, собирающему в своем дворце Вальхалла погибших в бою героев (эйнхерии) и являющемуся покровителем воинов, Саурону служат умертвия, а также назгулы — «могущественные короли, чародеи и воины древних времен» («Сильмариллион»). Один — предводитель Дикой Охоты, кавалькады призрачных всадников — с которыми можно сравнить и назгулов. Один — могущественный некромант, ожививший голову мудреца Мимира, дабы советоваться с ней, но и Саурон в «Хоббите» назван Некромантом; более того, «некроманты — слуги Саурона» («Законы и Обычаи Эльдар»); человека Горлима он обманывает, создавая фантом его погибшей супруги, Эйлинэль. Один — чародей, но и Саурона нуменорцы называли Зигуром («Чародеем»). Один имеет функции культурного героя (он передал людям секрет рун), но и в случае Саурона «его первоначальное желание "править" действительно предусматривало хорошее благосостояние (особенно материальное) его "подданных"» («Преображенные Мифы»). Один познакомил людей с рунами, но и Саурон создал собственный язык — Чёрную Речь, причем на основе валарина, то есть «языка богов». Один — оборотень, меняющий обличье и обладающий множеством имён, но и Саурон — оборотень. Так, в «Лэ о Лэйтиан» Саурон превращается то в огромного волка (сражаясь с гигантским псом Хуаном), то в огромную летучую мышь (во время бегства с поля битвы). В истории создания Колец Власти он убедил эльфов-кузнецов Эрегиона создать Кольца Власти, выдавая себя за «посланца Валар Аннатара» («предвосхищая этим Истари», по «Неоконченным сказаниям Нуменора и Средиземья») — см. выше про параллель-противопоставление с Гэндальфом. Толкин также говорит о событиях Второй Эпохи до создания Единого Кольца: «Саурон имел тогда не одно имя, и никто еще не знал, что все эти злые дела исходят от одного враждебного духа, первого из слуг Моргота» («Неоконченные сказания Нуменора и Средиземья»).
В «Младшей Эдде» упомянуты волки Гери и Фреки, которых Один кормит едой со своего стола: «Тогда Ганглери спросил: «А сам Один, ест ли он одну пищу с эйнхериями?». Высокий говорит: «Всю еду, что стоит у него на столе, он бросает двум волкам — они зовутся Гери и Фреки и не нужна ему никакая еда». Но и Саурон в «Лэ о Лэйтиан» назван Господином Волков, и он скармливает своих пленников волку: «Тогда он бросил несчастных в глубокое подземелье, в немой, непроглядный мрак, и угрожал им жестокой смертью, если только один из них не расскажет правды. Время от времени в темноте вспыхивали два горящих глаза, и волколак пожирал одного из эльфов» («Сильмариллион»). Чудовищного волка Кархарота, величайшего из волков, выкармливает и его повелитель, Моргот: «И Моргот, памятуя о судьбе, назначенной Хуану [речь идёт о пророчестве, по которому Хуана ждёт гибель в бою с величайшим из волков], выбрал волчонка из рода Драуглуина и выкормил его с руки живым мясом, и вложил в него свою силу» («Сильмариллион»). Впрочем, Моргот больше напоминает уже не Одина, а его друга-врага, злокозненного Локи — тоже связанного с волками, особенно с величайшим из волков, Фенриром, сыном Локи. Однако и Фенрир в юности жил в Асгарде, среди богов во главе с Одином.
Одину принадлежит волшебное копье Гунгнир, от удара об которое, согласно «Саге о Вёльсунгах», ломается меч Сигмунда, который в итоге погибает: «А когда продлился бой тот некое время, явился на поле том человек в нахлобученной шляпе и синем плаще; был он крив на один глаз, и в руке у него — копье. Этот человек выступил навстречу Сигмунду-конунгу и замахнулся на него копьем. А когда Сигмунд-конунг ударил со всей силы, столкнулся меч с копьем тем и сломался пополам на две части. Тут Сигмунда-конунга покинули Удачи, и многие пали из его дружины. И случилось, как говорится, что «никто — против многих». В том бою пали Сигмунд-конунг и Эйлими-конунг, свояк его, во главе полков и большая часть их дружин». Точно так же Нарсиль, меч Элендиля, Верховного короля Арнора и Гондора, ломается в поединке короля с Сауроном на склонах Ородруина, причем вместе с Элендилем погибает его союзник, эльфийский король Гил-Гэлад.
Один — обманщик, но и Саурон — обманщик; в истории падения Нуменора Амандиль, вождь Верных нуменорцев, называет его «Лжецом Сауроном». Один, восседая на своём троне — Хлидскьялве — видит все миры; его эпитет — Бальёйг («Пылающее око»). Но и Багровое Око Саурона видит на дальние расстояния. Наконец, Один — Альфёдр, «Всеотец», верховный бог, но и Саурон, подобно Морготу, хотел занять место Бога в умах людей и получить божественные почести. Саурон правит человеческими народами Востока и Юга — но и столица Одина по версии «Деяний данов» находилась в Византии (Константинополе). Исландец Снорри Стурлурсон в «Младшей Эдде» отождествлял Асгард, резиденцию богов-асов, с легендарной Троей в Малой Азии. Более того, сам термин «Властелин Колец» (lord of the rings) восходит к неудачному, но запомнившемуся Толкину переводу «Беовульфа», сделанному Уильямом Моррисом. Так Моррис перевёл традиционный эпитет королей-конунгов из поэзии германских народов — «кольцедаритель», то есть тот, кто дарит своим дружинникам золотые кольца за службу. Саурон — тоже «кольцедаритель» и «Владыка Даров» (Аннатар), но его дары — отравлены. Саурон, создатель волшебного кольца, которое по его замыслу должно дать ему власть над миром, является (если проводить параллели с «Кольцом Нибелунга») не только «Альберихом», но и «Вотаном» «Властелина Колец». Здесь хорошо видно, в чем именно состояли разногласия Вагнера и Толкина за пределами такой узкой и второстепенной темы, как еврейский вопрос.
У Вагнера противопоставление в сущности идёт по линии «великое — ничтожное»; гномы-нибелунги у Вагнера настолько жалки и смехотворны, что, в сущности, неспособны быть для героев серьёзной угрозой (в то время как у Толкина в «Сильмариллионе» и «Властелине Колец», напротив, героям приходится бороться в условиях превосходства сил врага). Боги легко обманывают Альбериха, а Зигфрид безнаказанно издевается над Миме и, легко разоблачив его козни, убивает. Даже гибнут и боги, и Зигфрид, в сущности, из-за собственных ошибок (и даже убивает Зигфрида Альберих лишь руками Хагена). У Толкина противопоставление идёт по линии «добро — зло», как он его понимал («Повествование основывается на том, что есть сторона добра и есть сторона зла: красота противостоит безжалостному уродству, тирания — королевской власти, умеренная свобода по доброму согласию противостоит принуждению, которое давным-давно утратило какую бы то ни было цель, кроме власти как таковой, и так далее» — Письмо 144). Саурон, безусловно, очень силен, коварен, изобретателен, что иллюстрирует хотя бы осуществленный им обман эльфов Эрегиона или его роль в окончательном падении нуменорцев — Гэндальф в «Братстве Кольца» даже называет его Сауроном Великим (в «Потоплении Анадунэ» Саурон так же именуется Зигуром Великим). И, вместе с тем, его сила — это сила зла. Сторону зла у Толкина представляет в первую очередь именно Саурон, и уже во вторую — искалеченные жертвы зла, жалкие и отвратительные, такие как орки — извращённые Морготом потомки эльфов и людей, или Голлум — развращённый Единым Кольцом хоббит Смеагол.
Более того, носителями подлинного величия в творчестве Толкина в итоге оказываются те, кто, на первый взгляд, мал и слаб (как хоббиты в «Хоббите» и «Властелине Колец»): «Здесь, помимо всего прочего, мы впервые встречаемся со следующим мотивом (в «Хоббитах» он станет доминирующим): великие события мировой истории, «колёсики мира», зачастую вращают не владыки и правители, и даже не боги, но те, кто вроде бы безвестен и слаб, — благодаря тайной жизни творения и той составляющей части, неведомой никому из мудрых, кроме Единого, которую привносят в Драму Дети Господни» (Письмо 131).
Кроме того, у Вагнера — опять же, даже выходя за пределы еврейского вопроса — противопоставление идёт по линии «свой — чужой»: идеальный германский герой Зигфрид и уродливые гномы Альберих и Миме. Независимо от того, рассматриваем ли мы вагнеровских гномов как аллегорию евреев (на что есть серьёзные основания) или нет — они, так или иначе, «чужие». У Толкина, на первый взгляд, ситуация похожая — под знамёнами Саурона сражаются человеческие народы Востока и Юга Средиземья, а также орки с уродливыми, гипертрофированно-монголоидными чертами (хотя при внимательном рассмотрении оказывается, что верхушка империи Саурона это во многом Чёрные Нуменорцы, то есть падшие представители самой что ни на есть «высшей» расы). Однако если подняться на уровень идей, то обнаруживается, что речь идёт о борьбе двух мировоззрений, выраженных в одной и той же среде, в культуре германских (и, шире, европейских в целом) народов. Одна из них, воплощённая во многих положительных героях Толкина (и в особенности — в Турине, толкиновском аналоге Зигфрида) — готовность бороться до конца даже в заведомо безнадёжной ситуации, понимание того, что сила не тождественна правоте. Другая же, воплощённая в образе Сауроне, чье мировоззрение Толкин характеризует как «поклонение силе» — идеология права сильного на неограниченный произвол; в сущности, это социал-дарвинизм, проявившийся, например, в фашистских идеологиях XX века (но далеко не только в них). И это противопоставление актуально до сих пор.
Автор — Семён Фридман, «XX2 ВЕК».
Вам также может быть интересно: