— Какой сейчас год? Где я? — спрашиваю, отгоняя наваждение.
— Белозёрова, у тебя горячка? Что за вопросы? — Лавряшин ловит мой взгляд, фокусирует внимание на себе.
Кадры прошлого и настоящего перемежались, как картинки в калейдоскопе, и закружили меня в вихре событий, пока не остановились зрительно на Косте, что озабоченно разглядывал меня. Сердце бешено заколотилось. Я перевела дыхание, чтобы успокоиться.
По правде говоря, я терпеть не могла путешествия в прошлое. Да, без прошлого не было бы моего настоящего и, быть может, будущего. Но стоило мне что-то вспомнить из юности или молодости, как меня затягивало туда болезненно и надолго, точно я попадала в чёрную дыру. за которой ждала полная неизвестность, особенно угнетало то, что я никогда не знала, когда прошлое меня отпустит. Некоторые любят ностальгировать, я же не из их числа, меня жутко угнетали воспоминания и страдания по безвозвратно ушедшим годам и тем более упущенным возможностям, хотя я с благодарностью принимала и то хорошее, что со мной произошло, и то, чего не случилось. Я как бы и без сожалений относилась прошлому, но и не разделяла некого восторга по «моим годам — моим богатствам». История же отношений с Лавряшиным стала исключением. Аркадьевич вообще просто какое-то невыносимое и невозможное олицетворение исключений из всех правил, принципов и устоев моей жизни. Я вам уже говорила, что с каким-то особым мазохизмом вспоминала о нём, о нас и не могла или не хотела его отпустить мысленно от себя. То ли, потому что я любила шефа по-настоящему и лелеяла в душе эту любовь, то ли, потому что что-то меж нами пока не стало прошлым и не отболело, оставаясь настоящим, а в моих радужных мечтах и вовсе счастливым будущим.
— Извини, Аркадьевич, задумалась, вспомнила тут кое-что, — я растираю виски, голова привычно гудела, как бывает каждый раз, когда меня выбрасывает оттуда сюда, будто пойманную русалку на берег. Русалка! А ведь я, охочая до сказок про принцесс и приключенческих историй, таки пошла на ту дискотеку. Но пошла я как Илона Белозёрова, впервые представ перед общественностью в своём облике.
— Знатно тебя унесло в воспоминания, я еле докричался, — обеспокоенно говорит шеф, поглаживая меня по коленке.
— Просто прошлое меня сегодня настигло внезапно, вот и выпала из реальности малость.
— Сегодня? — теряется шеф.
— Сама в шоке! — я переползаю незаметно со своего стула Косте на колени, испытывая стойкое желание оказаться в его бережных объятьях, остро нуждаясь в ощущении безопасности. — Представляешь, — целую легонько его в щетинистый подбородок, — в лице Григория как настигло прошлое, как отомстило мне по полной программе.
— Вы были знакомы с Гришенькой? — спрашивает хмуро Лавряшин, но мурлычет от моих поцелуев в его шею, скулы и в сердитую бровь, твердеет телом подо мной. И мне бы поддаться ему навстречу, его явному стремлению ко мне. Но меня снова уносит в светлую даль воспоминаний та первая школьная дискотека. Ох уж этот злопамятный Григорий Казинин...
— Илооооооооооона?! Ты меня слышишь? Ты в порядке?
Я с трудом открываю глаза, Гоща помогает мне подняться на ноги. Первым делом проверяю колени — на месте, целые. А вот висок щиплет, непроизвольно касаюсь рукой, смотрю на пальцы и вижу капельки крови. Подхожу к зеркалу, такое, знаете, овальное с лепниной а-ля под золото, раньше любили подобные зеркала вешать в прихожей, а под ним была тумба с парфюмерией, помадами, толстенным, телефонным справочником и допотопным проводным телефоном.
— Теперь дискотека точно отменяется, — хмурюсь, разглядывая порез, видать, саданулась о шершавую стену, когда вырубилась. Чертовка Галка вырубила меня своим: «Я выручалка и девушка Гоши».
— Да у тебя детская царапина, тоналкой замажешь, никто и не заметит, — безучастно произносит одноклассник.
— Ясно, Гоша, — я беру с тумбы ножницы и подношу к волосам, — тебе наплевать, да? Что я чувствую? Где у меня болит? Лишь бы как твой проект взяла ноги в руки и побежала на дискотеку в половой тряпке со стразами.
— Не надо утрировать, Илона, — Гоша аккуратно тянется к ножницам в моей руке, — и личико своё мило портить не надо.
— Офигел? — отталкиваю одноклассника. — Я волосы отрезать хотела, раз тебе без разницы, что я и как.
— Да что на тебя нашло, Белозёрова? — он вырывает у меня ножницы, и я вижу, как от волнения у него запотели очки. — Нет, мне не безразлично твоё состояние, — прикасается бережно ладонью к порезу, — Галка, перекись неси и пластырь, чего застыла? — рявкает Гоша на свою девушку, а я бессовестно ликую.
Я едва ли дышу, когда одноклассник промокает порез смоченной в перекиси ваткой, а потом дует нежно, нежно на ранку и смотрит мне в глаза, затягивает в омуты своих дымчато-карих глаз.
— Не больно? — спрашивает с придыханием под ревнивое сопение Галки.
— Нет, даже приятно, — смущаюсь и улыбаюсь Гоше.
— Что с платьем? — прерывает второй раз нас противная девица с косичками.
— А что с платьем? Тащи туфли к нему, будем из Илонки делать звезду и учить ходить на каблуках, — одноклассник отстраняется от меня, авторитетно выпрямляясь и подталкивая меня к комнате со злосчастным платьем. Но я не сдвигаюсь с меня и пячусь к входной двери.
— Я пойду на вашу дурацкую дискотеку, но в другом платье, которое выберу себе сама. И сопровождающий мне не нужен.
— Смело, но недальновидно, Белозёрова, — напирает на меня Гоша и злится, понимая, что я срываюсь с крючка.
— Я справлюсь без тебя, Гошенька, и произведу фурор, вот увидишь. Твоя задумка без сомнения хороша, но, если я должна себя явить миру и предстать пред ним той единственной Илоной Белозёровой, то я не могу быть похожа на других.
— А она права так то, — вставляет свои пять копеек Григорий, чавкая дальше яблоком.
— Слишком мало времени на разработку собственного стиля, это же не на один вечер, — сопротивляется одноклассник.
— Я успею, и тебе меньше мороки.
— Не уверен, что ты справишься, — мотает головой Гоша и складывает руки на груди.
— Не уверен во мне, или что справлюсь без тебя? — иронизирую и приподнимаю сарафан выше, оголяя бедро.
Гошенька сглатывает, Галка шипит что-то нечленораздельное, а Григорий зычно ржёт.
— Не переворачивай мои слова впредь, будь любезна, — назидательно просит одноклассник, — я твой наставник, помни об этом.
— Казинин младший, ты — мой проектный горе-менеджер, — смеюсь в голос и опускаю сарафан обратно, призывно наклоняюсь, чтобы застегнуть башмаки. Всей кожей ощущаю, как Гоша прожигает меня взглядом.
— Да что же ты такая языкастая, Илона? — в бешенстве рычит он.
— Я бы попросила, — разгибаюсь и отбрасываю волосы за спину, — называть меня Илоной Юрьевной. И, кстати, Георгий, а давай-ка мы поспорим с тобой, что я справлюсь и без твоей помощи.
— Уверена, что на дискотеке тебя ждёт успех без меня? — язвит Гоша и сощуривает под стёклами очков глаза.
— А то! Я ж оптимистка, это моя фишка! — заливаюсь смехом и подаю ему руку.
— На что спорим, Илона Юрьевна? — бесится с пеной у рта, но соглашается на спор одноклассник.
— Если выиграю я, ты меня поцелуешь, — надуваю губы и замолкаю на секунду, — по-настоящему, в губы с языком.
— Никаких поцелуев, — верещит Галка и набрасывается на меня с кулаками.
Гришка перехватывает Галку, а Гоша изумлённо смотрит на меня.
— Не переживай, Галина, — я подмигиваю раскрасневшемуся однокласснику. — я не в его вкусе, так что ваши с Гошенькой отношения не пострадают. Совет вам да любовь!
— Я согласен, — выдавливает из себя Гоша, — Галка, угомонись, у нас деловой разговор с товарищем Белозёровой.
— Да пошли вы оба, — кричит девица и в слезах бежит куда-то в недра квартиры Казининых.
— Гриша, разбей, — усмехаюсь и подаю руку Гоше для спора.
Старший Казинин послушно подбегает, гомерически хохочет, растягивая шпагат Ван Дамма на своей майке, играя кубиками мышц, разбивает наше с Гошей спорное рукопожатие и приобнимает меня, шепча на ухо: «Молодец, Илонка, сделала брателлу». Одноклассник отводит взгляд, бурчит, бросая понуро: «Успехов в поиске имиджа, Белозёрова», уходит прочь.
— Увидимся на дискотеке, наставник! — восклицаю вдогонку Гоше.
А после решаю не только пойти на дискотеку, но и принять участие в «Осеннем концерте». Но! Была кое-какая загвоздка — стихи то я читать не могла, ибо икала от волнения, как вы помните. Но зато я вполне мелодично пела, у меня был хороший слух и звонкий голос. Да, каким-то магическим образом я спокойна могла спеть на публике, а выступить с докладом или что прочесть увы и ах, и у, и еть у меня не получалось. Образ был придуман мной почти сразу, над выбором песни же пришлось подумать.
Угадайте, мои хорошие, что я выбрала?! «Осень»?!
Свет твоего окна для меня погас,
Стало вдруг темно.
И стало всё равно, есть он или нет,
Тот волшебный свет.
Свет твоего окна, свет моей любви,
Бог моей любви.
Ты отпусти меня, ты отпусти меня!
И больше не зови, не зови, не зови!
Осень, осень, лес остыл и листья сбросил,
И лихой ветер гонит их за мной.
Осень, осень, ну, давай у листьев спросим,
Где он, май, вечный май!
Или «О нём»?!
Собираю наши встречи,
Наши дни как на нитку -
Это так долго.
Я пытаюсь позабыть,
Но новая попытка колет иголкой.
Расставляю все мечты по местам
Крепче нервы, меньше веры
День за днём...
Да гори оно огнём
Только мысли все о нём и о нём...
Я к нему поднимусь в небо,
Я за ним упаду в пропасть,
Я за ним - извини, гордость,
Я за ним одним, я к нему одному…
Ох, уж эта юность! Где мои 13 лет, когда единственной проблемой, над которой я ломала свою светлую голову, было, что надеть на дискотеку, и, как заарканить одноклассника-ботаника, которому я не нравлюсь?!