Всем привет! Меня зовут Илона Юрьевна Белозёрова. Мне 34 с хвостищем лет, а в душе и вовсе каких-то 20 годков. Я — вся такая внезапная, оптимистичная блондинка и неизменно на шпильках. Это как девиз у меня: «Я по жизни на шпильках и на шпиле». Итак, я — директор по развитию в одном издыхающем, тонущем, как Титаник после столкновения с айсбергом, научном журнале. Тянуть да вытягивать журнал со дна, чтобы его не обглодали голодные, зубастые рыбёшки, мне помогают жарко влюблённые друг в друга (и вечно на грани, прям на острие расставания), очаровательные и смышлёные Аллочка и Никитка. Я влюблена или и вовсе люблю своего шефа Константина Аркадьевича Лавряшина. И он меня вроде как тоже любит или влюблён. Но у нас как-то всё путано-перепутано. Я пыталась забыть шефа, обижалась на него, уходила, вернулась, в какой-то момент даже, показалось, встретила своего принца в лице владельца помпезного ресторана в Москве Григория Калязина. Но принц сдулся, да и я так то не Золушка.
Кто со мной знаком с самого начала моих рассказов о приключениях, мог заметить, что я стала шибко много думать, уму непостижимо, как много думать. И приключения мои стали как-то малость далеки от тех, что меня настигали раньше. Да и юморок у меня прихрамывать стал, перекочевал в мыльную драму.
Ох! И тут я призадумалась. Удивительно, не правда ли? А стоит ли игра свеч? А рассказывать ли вам дальше, что было, что будет, да гадать на кофейной гуще? Я, значит, такая вещаю, вещаю, что я бегаю и бегаю на шпильках в активном поиске, нет, не возлюбленного, а себя, своего места под солнцем и призвания в этой жизни. А по итогу, по факту, по сути, по-фэншуй да по-любому я бегаю на шпильках, скупая туфли всех стран, брендов, расцветок и моделей мира, и понятия не имею, что я ищу. Какое такое место под солнцем? Под каким едрить мать его солнцем? Что за призвание? Получается, дамы и господа. Господа же тут есть? Или у нас чисто дамский клуб? Так вот получается, что я бегаю ради беготни, думаю во имя дум — многостаночница мыслительного труда и многострадальщица, и, как ни крути, ищу свою любовь. Такая я неоднозначная, нелогичная и юморная тётушка или девочка.
Думала я думала, передумала, придумала и решила — продолжению быть. Пока вы меня тухлыми помидорами не забросаете и не отпишитесь от моей истории в спешном порядке. Но не спешите расходиться, мои хорошие. Нас с вами ждут великие дела, точнее мои новые и старые приключения на шпильках. Должна же я вам рассказать, откуда взялась эта взбалмошная тётка Илона Белозёрова?!
К тому же, девочки любимые, в каждой из вас, мне так скромно кажется, есть частичка от Илоночки, у вас она может быть Иннусей, Натащкой, Олечкой, Владленой, сколько лиц — столько у нас с вами и имён, которая толкает на приключения, бег на месте, мысли по кругу и поиски, поиски того и этого, и пятого, и не имеет значения, надо ли оно нам на деле. Каждая с утра красотка, но нет-нет да и выследит морщинку и накажет новомодным, навороченным кремом со слизью улитки или эмульсией с намёком на коллаген. Каждая любит до умопомрачения Его Одного, а вечером собирает свои пожитки (мысленно) и, поджав губы, уходит от Него с гордо поднятой головой, давая себе ложные обещания (НИ-НИ) не звонить Ему и не писать, но пишет и звонит, и гипнотизирует мобильный, чтобы Он догадался, осознал, раскаялся и позвонил Первый, Сам, и прискакал, и пожалел, и понял, и залюбил до звёзд в глазах. Каждая обожает каблуки, а некоторые и обувь на шпильке, но милее всего нам мягкие и уютные тапочки с помпонами. Каждая любит вкусно поесть, особенно глазами, и с очередного понедельника садится на диету, ругая, заклиная лишние килограммы (якобы лишние) и прожигая взглядом наглую апельсиновую корочку с не менее наглым целлюлитом, а после поглаживает свои аппетитные формы, уплетая за обе щеки тортик или шашлычок.
Ой, родненькие, я ни в коем разе нас не обобщаю. Мне просто хочется верить, что мы с вами в чём-то едины и дружны. А так, запомните и запишите: «Каждая из вас уникальна по своей природе и индивидуальна как снежинка». Я знаю толк в индивидуальности, ибо страдала от наличия оной Endец как в юности. Я потому и я, что на всю голову индивидуальная…
— Белозёрова, к доске, — кричит, как потерпевшая на пожаре, химичка.
А меня сжимают тысячи бензольных колец и не дают дышать. Ноги деревенеют. Шея и грудь под кипенно-белой блузой покрываются красными пятнами. Ладони потеют, что хоть туши пожар, из которого вопит химичка. Я молчу и не двигаюсь, потому что знаю, стоит мне только выйти из своего укрытия на последней парте и сделать пару шагов между рядами парт к доске, как я снова расшибу коленки. Они меня не пропустят просто так. Им доставляет удовольствие издеваться надо мной. Нет-нет, не спешите разбегаться, уважаемые читатели, это вводная часть, те шишки, из которых не распускаются цветы. Дальше будет веселее. Я вам рассказываю про свой путь из пункта А в пункт Б, путь из неуверенной в себе девчонки 13 лет в успешную Илону Белозёрову, которая не может скопить никак в свои 34 с хвостиком «нз» — неприкосновенный запас, но из-за которой мужчины прям шеи сворачивают. Мне, между прочим, трижды делали предложение руки и сердца, только я всё выбирала, выбирала и искала, искала то неведомое, сказочное место под солнцем. Вернёмся, в класс!
— Белозёрова, нам долго тебя ждать? Ты соизволишь почтить нас ответом у доски? — химичка давится ядовитой слюной, взахлёб произносит мою фамилию.
— Да её Горемычной надо называть, — ржёт Максимелян — самый крутой парень в классе и моя вторая любовь после Сёмки в детском саду, которого увела Ирка с короткими волосами, как у мальчика, которая из зависти называла меня лохматой ведьмой.
— Максон, захлопнись, — раздаётся ломаный пацанский голос, и все в недоумении оборачиваются на тихоню и отличника Гошеньку.
Я недоумеваю больше остальных. За меня впервые заступились. И я боюсь теперь сильнее за него, чем за себя. Ведь Макс и его бравая компашка отбитых на голову пацанов, малолетних хозяев жизни не пощадит Гошу и навешает ему тумаков. И я встаю со своего места дабы отвлечь хулиганов, и иду к доске. Но не падаю, как обычно, и растерянно спрашиваю у одноклассников: «А как же подножка?». Я смотрю озадаченно на свои целые коленки, с едва ли на днях зажившими ранами, смотрю со слезами благодарности на своего защитника и начинаю икать. В классе слышен до боли знакомый хохот и гогот.
— Илона, — химичка презрительно глядит на меня сквозь толщу своих маленьких очков на кончике носа, — что ж за напасть с тобой такая? Будем снова выезжать на письменных работах. — гоготание одноклассников ультразвуком закладывает мне уши, но я несказанно рада, что в этот раз осталась цела, порой мне кажется, что я пропиталась зелёнкой с йодом изнутри. — Тишина в классе, Максимелян, успокойся сам и успокой своих дружков.