(Враги или замысл)?
Владимир Маяковский и Сергей Есенин современники, всего два года отделяет дни их рождения.
Еще меньше временной промежуток между их литературными дебютами врервое профессиональное, печатаемое редяковского альманах «Пощечина общественному вкусу» представил читателям в декабре 1912 года, а через год с небольшим, в январе 1914 года, журнал «Мирок» напечатал стихотворение Есенина «Береза».
Однако трудно освободиться от впечатления, что их доре волюционные произведения созданы людьми разных возраст ных поколений. Маяковский в стихах и поэмах 1912-1917 годов, пожалуй, старше своих лет, не по годам серьезен и драматичен, отягощен неотвязными думами, последними, «проклятыми», по определению Блока, вопросами человече ского существования, проблемами философскими и социальными. Он по-юношески дерзок, категоричен, порой прямоли- неен в формулировках и решениях, но по-взрослому последо вателен, твердо убежден в своих идеалах, ответствен в поступках и стихах.
Маяковский и Есенин каждый по-своему вступили в полемику с господствовавшими в поэзии начала ХХ века эстетическими тенденциями.
Призывая в статье «Как делать стихи?» вслушиваться в новую «стихию языка», Маяковский тоже не так уж противоречит Есенину.
Однако полного совпадения взглядов и творческих установок, конечно, не было.
У Маяковского жизнь (и язык как ее «голос», ее знаково-звуковое выраже- ние) жаждет «целиком», во всей широте и многообразии вместиться в поэзию. Подчеркивая новизну жизненной и язы- ковой ситуации
(«революция выбросила на улицу корявый говор миллионов, жаргон окраин полился через центральные проспекты...»),
он требует
«дать все права гражданства (в данном случае поэтического гражданства. — А. С.) новому языку», «ввести разговорный язык в поэзию» и «вывести поэзию из этих разговоров»
И для Маяковского, и для Есенина жизнь - не только внешняя реальность. Это и собственное, личное бытие в мире. Поэтому подчинение жизни для них равносильно полной раскрепощенности, полному выявлению скрытой в внутренней глубине естества жизненной энергии.
О близости Есенина к Маяковскому в восприятии и художественном преображении жизни, в «зрелищном», то есть открытом читателем, использовании собственной биографии одним из первых сказал Б. Пастернак.
В «Охранной грамоте» (1931) он назвал их мировосприятие «романтическим жизнепониманием» и связал с романтической литературной традицией:
«Это было понимание жизни как жизни поэта. Оно перешло к нам от символистов, символистами же было усвоено от романтиков, главным образом немецких. Это представление владело Блоком лишь в течение некоторого периода... Усилили его Маяковский и Есенин».
Именно здесь наметилось противостояние двух лириков, различие их творческих позиций, которое с годами обозначится еще нагляднее. Расхождение это гораздо более существенно, чем, например, отношение к природе, которое частоставят во главу угла в сравнительных характеристиках Маяковского и Есенина.
Природа у Маяковского менее заметна, чем в поэтическом мире Есенина.
Как известно, в нем Маяковский страстно полемизирует с Есениным. Именно спор, внутреннее несогласие, душевный протест движут «чувствуемую мысль» и эмоциональный сюжет этого мужественного послания, рождают его жизнеутверждающий пафос.
