Филипп Андреевич Малявин (1869 -1940) – русский художник и график. Начал творческий путь на Афоне, потом сбежал в петербургскую Академию художеств под личное наставничество Репина. Писал главным образом портреты в интересной манере, которую глупые критики наывали сочетанием экспрессионизма и импрессионизма (ну, слава богу что не сионизма и антисемитизма).
Начиная с 90-х годов XIX века обретает главное вдохновение в живописании мощных образов людей из народа и усердно разрабатывает крестьянскую тему практически до конца жизни, мечтая о домике в деревне.
Помер в Ницце, подавившись устрицей, мечтая о простом крестьянском ужине из репки с хреном.
Приврал. На самом деле ещё интереснее - в Бельгии его, семидесяти лет от роду, долго и нудно допрашивает вонючий гестаповец, подозревая в сотрудничестве известно с кем, а потом отпускает - и Малявин почему-то идёт во Францию пешком. Там он доходит до клиники и её уже не покидает.
При всей моей мелочности (я так определяю любовь к деталям в художественной форме) не могу не отметить свою лёгкую зависть к способности живописца в крупном мазке спрятать деталь, которую мозг зрителя с удовольствием дорисует сам: ну вот если близко посмотреть на перья, это же просто тяп-ляп кисточкой, а если отойти - батюшки-светы, детаклизированная куча перьев. Подойдешь ближе - тяп-ляп. Да шош такое.
Талант.
Невозможно не отметить оригинальность. Ну вот у всех портреты, а у меня вот так! Понятен теперь порыв косноязычных критиков, мешающих импрессионизм и экспрессионизмом.
Я думаю, на самом деле всё проще. Филипп стал своими портретами моден, потому что он не человека рисовал, а образ этого человека у себя в голове.
Ну иначе представьте себе картину, что он просит женщину скорчить вот это вот и так постоять часов восемь.
Кстати, это суперактуальный портрет. Я думаю, что если сейчас запустить бизнес по написанию или генерации таких портретов для печати на холсте, это будет ультрамодно, потому что я в такой синкразии вижу не только хаос, но и синтез. И большую метафору информационных струй в потоке жизни, и постмодерн, где всё смешалось: ко-ди, лю-ни.
И при этом на котрасте как здорово выписаны лица. Снимаю шляпу!
Вот это мне уже нравится сильно меньше, но у меня-то вкус вполне себе плебейский. А вот просвещённая публика обычно в восторге от таких вроде банальных, но весьма глифированных смыслом находок. Я бы обозвал это минималистичным импрессионизмом, минимпрессионизмом.
Он вообще любил его по-всякому вертеть, этот импрессионизм - издевался, наверное. Монахи на Афоне научили.
*неодобрительный взгляд с Афона*. Вообще миф о Данае, если кто забыл, это та прелестная история, которая дарит нам сквозь века термин «золотой дождь», и играет новыми красками в выражении «не всё то золото, что блестит».
Греки этот сюжет настолько любили, что описали всю эту драму и Софокл, и Эсхил, и Еврипид (а вы вообще ещё много знаете древнегреческих трагиков?). В общем, тема эта весьма интересовала греков. И, кстати, возможно, что Малявин этот сюжет вынашивал с самого Афона….
А, про картину забыл - ну что, нормальный такой кустодиевский ню, хоть и в импрессионистской манере.
Кстати, кому интересно - посмотрите Климтовскую Данаю. Он там в объёме бёдер даже дальше пошёл Малявина. Такое ощущение, что вкусы Зевса для всех живописцев совершенно очевидны и непреложны. Ладно.
Вообще у Малявина была интересная фиксация на смехе, причем именно крестьянском. У него очень много на эту тему картин. Видимо, ему казалось, что у крестьянок любое проявление окружающей действительности вызывает безудержный хохот…
Но, скорее всего, ему просто были очень по душе хохочущие девчушки (потому что хохочущих мужиков он рисовал гораздо меньше). Тем самым можно вывести знаменитую афонскую монашескую дихотомию - чем больше времени проводишь среди скорбных мужиков, тем больше тянет на хохочущих девчушек.
Мне не удалось найти, кто этот гражданин, беглый гугл выдаёт только Бориса Седерхольма, узника Соловков, но тот помер за год до этогго портрета.
Всё же опять отмечу интересную манеру - даже не говоря про импрессионистский мазок мне лично кажется забавным, что художник будто имитирует фотокамеру - подробно и четко выписывая лицо в фокусе, оставляет сильный, почти до абсурда доходящий блюр на костюме, заднем и переднем фоне - его не интересуют детали, текстура окружающего пространства, даже рука выглядит будто протянутой с изнанки мира, зыбкой. Потому что Малявин не людей рисует, повторюсь,а их образы.
Эта крупная работа (два на два с лишним метра) была добавлена мной в подборку за необычность композиции - она настолько странная, что кажется иконической. Лошадиные попы красивы и мускулисты - и в противовес всем работам Малявина, здесь нет ни сантиметра человека - только одежда.
Нет, я всё понимаю, зимой на сани без спецодежды типа рукавиц с тулупом сесть можно только один раз, это логично и правильно. И всё же меня не оставляет ощущение, что художник сделал это намеренно - лишая людей субъектности.
И вроде картинка залихватская, и нагайка в руке намекает на управляемость это животной мощи, покоренность её человеку - но у меня лично впечатления скорее гнетущие. Оох, что-то будет…
Во! Стоило разок мне упомянуть Климта, и Малявин тут же начал исполнять похожие мотивы. Это же прямо русское исполнение Климта.
Но если долго вглядываться в гамму, понимаешь, что ощущения даже более инфернальные чем от врубелевского демона. Вообще интересная работа - я думаю, что так крестьян на то время ещё не изображали. Это какая-то такая цыганская русскость, русское танго, лубочный нуар…
Вот здесь мне хочется отметить бешеный полёт красок. Здесь непонятно что ярче - палитра красок или палитра эмоций у персонажей картины.
Ну и стоит отметить, что здесь импрессионизм подрался с модерном, и вижу я проигравший импрессионизм.
Хочется только спросить - а кто украл у лошади хвост?..
