Георгий Васильевич сдержал своё обещание и женился только после того, как дочка стала совершеннолетней, окончила школу и поступила в институт. В это время и появилась в их с отцом жизни Катя, — женщина на десять лет младше отца. То есть находилась она по возрасту между отцом и дочерью, и отношения складывались очень неплохо! Поначалу бывали, конечно, недоразумения, но вскоре все вошло в свою колею. Детей больше почему-то не было, оба, и Георгий Васильевич, и Екатерина, в шутку говорили, что подождут внуков. Ждать пришлось недолго, — Юля вышла замуж за Сергея в двадцать лет, а через год родился их первенец, Сашенька, а еще через три года двойня, — Максим и Ксюша.
Георгий Васильевич оказался прекрасным дедушкой, а его жена... Для бабушки она была молодой, потому для внуков осталась тетей Катей, — любимой и заботливой. У Юли отношения с мачехой с каждым годом становились все более доверительными. Юле было уже сорок три, когда не стало ее любимого папы... Хоть и была она взрослой, хоть и сама уже собиралась стать бабушкой, — потрясение было ужасным! Если бы не Катя, не муж и не дети, она не знала, как и пережила бы эту потерю! И ей уже близилось к пятидесяти, когда она в третий раз встретилась со своей родной матерью...
Жили они тогда с Сергеем вдвоем, — дети отделились, жили своими семьями, Катя переехала за город, к своей старшей сестре, которая нуждалась в помощи.
Однажды, вернувшись с работы, Юлия Георгиевна застала топчущуюся у двери ее квартиры старушку, показавшуюся совсем незнакомой.
— Вы к кому? — спросила она, решив что бабушка, видимо, ошиблась дверью, потому что ни на почтальона, ни даже на дворника была на непохожа.
— Ой, дождалась наконец! А она и не узнает мать-то родную! — недовольно сказала старушка, — Я так тебя сразу узнала, хоть и изменилась ты. Ой, на отца ты как стала похожа, просто одно лицо с Гошкой! Сам-то он где?
— Умер пять лет назад, —сказала Юлия, открывая дверь, — Да вы проходите, что уж...
— Умер... И не сообщили! Ну в общем ладно, что говорить, мало ли я народу перехоронила...
Юля вглядывалась в худую, слегка сгорбленную, совершенно седую женщину, пытаясь отыскать в очень морщинистом лице хоть какие-то черты сходства со своей красавицей-матерью, — и не находила. А та по-хозяйски прошлась по квартире, посмотрела на висящие на стене и стоящие на полках портреты детей и внуков своей дочери, спросила:
— Дети твои? Сколько ж у тебя их?
— Трое детей, и четверо внуков уже, твоих правнуков. Дочка, два сына, — указала она на фотографии, — Пойдем на кухню, чаю попьем, я с работы сейчас.
— Ну хорошо, конечно, пойдем, я с дороги тоже не откажусь перекусить немного. Ты одна живешь или с мужем?
— С мужем, скоро с работы придет.
— Это хорошо, на вокзал съездит, мои вещи из камеры хранения заберёт. А внуки-то отдельно живут? Тоже хорошо, шума меньше. А у вас двухкомнатная, значит? Я вот что подумала, — ведь не выгоните, наверное? Поживу пока у вас.
— А что это ты вдруг так надумала? — ошарашенно спросила Юлия, потому что не готова была к такому повороту дел.
— Так негде больше, — объяснила Валентина Федоровна, — Вот так жизнь сложилась, две взрослых дочки, а матери приткнуться некуда! И ты, я гляжу, рада бы меня выгнать...
— Две дочки? У тебя ещё кто-то родился? — удивилась Юлия.
— Да нет, куда там! Удочерили, когда ты-то отказалась с нами жить. Мой Андрей начал: удочерим да удочерим, мы и удочерили девчонку, два года ей было тогда. Растили, учили, я старалась хорошей матерью быть... Только чужая она мне была! Андрей-то её любил, с рук не спускал, ну и я тоже всё что надо делала, да только особой любви, извини, не было! Однако не бросала же их, жила с ними. Андрей тоже умер три года назад, а у нас дом-то остался, большой, но обветшал, правда, малость. Сейчас Танька, это дочка-то, ремонт затеяла. Дом Андрей на нее полностью записал, а я там вроде как и никто, и вроде как все-то меня задвигают, и никому я не нужна. Ну вот я собралась и поехала! Думаю — от приемной дочки чего уж добра ждать, тем более когда у меня родная есть! Так и думала, что ты меня не выгонишь, — она вопросительно посмотрела на Юлю.
— Не выгоню, конечно, — сказала та, хотя понятия не имела, как теперь жить с этой матерью, совершенно незнакомой старухой, характер которой, судя по всему, было далеко не сахарный.
— Ну и правильно, — словно подтверждая её слова сказала Валентина Фёдоровна, — Разве можно мать-то выгонять?
А Юлия Георгиевна и сама не знала, можно ли ей выгнать такую мать или нет... Приехал Сергей с работы, уставший и голодный, удивился нежданной гостье, а еще больше удивился, когда она послала его на вокзал за вещами.
— Я бы поел сначала, — сказал он, познакомившись.
— Да потом поешь! Вдруг там камера хранения закроется, или ещё чего, а вещей там много у меня, как бы что не пропало. Пересчитай там все, и такси возьми, так быстрее будет! — в приказном тоне говорила теща. Юлия вроде растерялась от такого напора, даже не заступилась за голодного мужа, не поставила мать на место. Она действительно растерялась, и даже немного испугалась, — интересно, долго им придётся терпеть эту вздорную женщину?
— Так ты к нам приехала пока у вас там ремонт в доме? — спросила она.
— Ну какой ремонт, я уж не знаю, когда они его закончат, — это раз, а два — не особо они рады меня там видеть! Я ж говорю — надеюсь, что не выгонишь меня! Сколько мне там жить то осталось, восьмой десяток уже, слава Богу. Может, у тебя потихоньку и доживу, если ты не против, конечно.
— А если против? — решилась сказать Юлия, — Понимаешь, мы с Сергеем вдвоем привыкли жить, к нам дети, внуки часто приходят...
— Так они мне внуки и правнуки! Или ты про меня чего плохого рассказала? Ну так это твоя вина тогда! Не помешаю я вам, не волнуйся.
Мать еще и часа не пробыла в ее доме, а Юля уже устала от ее присутствия. Валентина Федоровна ходила по всей квартире, критикуя все, что попадалось на глаза, она даже попыталась сделать небольшую перестановку в комнате:
— Вот неужели не ясно, что комоду там вот лучше будет стоять? Вот ничего не можете сами, уже немолодые, а соображения никакого! — упираясь в бок неподъемного комода кряхтела она.
— Оставь, пожалуйста! И не надо ничего трогать, пусть всё стоит где стоит, — отстранила Юлия мать, — И вообще сядь, отдохни, ты же с дороги, и сразу мебель двигать!
— Ах, прости конечно! Ты хозяйка, я гостья, да еще и незваная, которая хуже врага лютого! Пусть стоит, хотя и сама видишь, что здесь ему не место. И обои для этой комнаты совсем не подходящие, сюда поярче надо...
— Не понимаю, ты из дома от ремонта сбежала, — и сразу здесь решила ремонт затеять? — раздраженно спросила Юлия.
— Я же сказала — ваше дело, живите как хотите. А я сбежала не от ремонта, а вообще надоели они мне, душу вымотали!
Вернулся Сергей с целой кучей каких-то трюков и чемоданов, и тут уж Валентина Федоровна принялась распоряжаться ,куда и что класть.
— Подожди, ничего не распаковывай! — остановила ее дочь, — Завтра уже разберём куда что класть, сейчас я Серёжу покормлю, потом спать ляжем!
Уже вечером, в постели, Сергей спросил, надолго ли здесь решила задержаться эта так называемая мамаша.
— Я сама не знаю, но боюсь, что она решила жить со мной всегда! Если ты думаешь, что мне это нравится, то ошибаешься, — я в не меньшем ужасе, чем ты, и я согласна, — нужно что-то делать!
Но что именно делать она не знала, ведь действительно выгнать старую женщину на улицу, тем более с такой кучей вещей, было немыслимо! Но и оставаться с ней под одной крышей было не легче.
А вот сама Валентина Федоровна, судя по всему, была другого мнения... Со следующего же дня привычный уклад жизни начал рушиться. Мать Юлии Георгиевны, уже очень пожилая, отличалась не только вздорностью характера, но и редкостной активностью, то есть покоя от нее не было никому. Юля была в ужасе, — и дома находиться было тяжело, и оставлять мать одну попросту опасно! Она не отказалась от мысли все переделать по своему вкусу, уже и не понравившиеся ей обои начала отковыривать от стен! Ну а мебель и вещи свои места покидали с невероятной скоростью, уж как у Валентины Фёдоровны хватало сил — неизвестно. Однажды, оставив присматривать за матерью Сергея, Юлия Георгиевна поехала к дочке, — с ней посоветоваться. К счастью Ксюша жила недалеко, и муж у нее был человек рассудительный. Юля пожаловалась на изменившиеся условия жизни, и зять сразу сказал:
— Так в дом престарелых ее сдать, — и делу конец! Ей уже за восемьдесят, я думаю, как раз таких там и принимают. Пускай там ковыряет что хочет!
— Так в дом престарелых вроде просто так не берут, надо квартиру отдать, а откуда она у нее? Я ж не знаю, где она прописана...
— Мама, в чем проблема? Прописана она там, где и жила всю жизнь, и между прочим там у неё дочка! Пускай приёмная, но по крайней мере она с ней всю жизнь жила, уж как-то она ее воспитывала? Вот пускай теперь эта дочка ее досматривает! Ты-то ее вообще пару раз видела, так что твое дело десятое.
— Я понятия не имею, где она живёт...
— А это узнать очень даже нетрудно, — подсела к компьютеру Ксения, — В каком городе, говоришь, они живут? А фамилия как?
Она быстро вбила данные в поисковик, и вскоре уже общалась со своей неродной теткой Татьяной.
— Ну что, мама, никто твою Валентину из дома не выгонял! У нее действительно какие-то старческие изменения, видимо, начались. Хотя и смолоду, судя по всему, не лучше было. Она давно такая, — обидится, уедет неизвестно куда...
Юлия Георгиевна и сама поговорила потом с Татьяной, — это оказалась очень милая женщина, уже несколько уставшая от выходок приемной матери.
— Я, конечно, всё понимаю, и я даже люблю ее, — все-таки с ней выросла! Она не такая уж и плохая была, тем более пока папа был жив, он держал ее в руках. Ну а как он умер, видимо, старческое уже началось, не знаю... Конечно, мы ее к врачу водили, она и на учете стоит у невролога, но толку пока никакого. Да собственно никто и не обещает толк, потому что возраст, от этого уже не вылечишь. Я ее, конечно, заберу. И вещи, говорите, привезла? И не лень ведь было! Вы их не разбирайте тогда, так и увезем, как привезла.
Татьяна не обманула, приехала за матерью. Валентина Федоровна уезжала крайне недовольная, обвиняя Юлию в неблагодарности, черствости и прочих грехах.
— Знать я тебя больше не хочу! Не зря я от тебя с самого начала уехала. И ведь я же пыталась наладить отношения, а ты... Ты меня с самого начала знать не хотела!
Юля никакого внимания на эти упреки не обращала, — понимала, что это говорит болезнь, которая, возможно, всегда была у Валентины Федоровны. Может, даже и не болезнь, а просто бездушие и эгоизм... А вот сводная сестра ей даже понравилась, они подружились, и созванивались потом, — Юля частенько справлялась, как там мать.
— Да чудит помаленьку, но в общем к врачу ходит, не отказывается. И я тоже не отказываюсь, — куда ж мне теперь деваться, какая ни на есть, а все-таки мать...