– Слышь, ты! Ондатра! Ты бы лучше по хорошему открыла, а?
Петюня постарался подпустить в голос ласковости. Ноги плохо держали (выпил он всё же с корешами немало, да ещё полирнул водку пивком), но соображения Петька не утратил. Ещё чего! Не так уж он и пьян. А у этой козы деньги остались, это он точно знал. Но вот же ж, ускользнула из рук, и эту посикуху с собой захватила, Ирку, да и заперлись в спальне.
– Настьк! Открой грю, по хорошему, знаешь же…ик, – что хуже только будет.
– Петя, денег только на хлеб осталось, да на молоко и сахар, дома же нет ничего.
– Я, что ль, это сожрал? Эт ты с этой шваброй малолетней и съели. А ну открывай!
Он перестал сдерживаться и замолотил по двери ногой так, что с верхнего косяка над дверью посыпалась мелкая штукатурка.
«Господи, ну ведь не всегда он был таким.» Настя сжалась, сидя на полу у дальней от двери стенке, и прижала к себе семилетнюю Иришку.
Жалел её Петька, сироту детдомовскую. Цветы охапками таскал, мороженым угощал – она тогда, как только из детдома выпустилась с профессией швеи-мотористки, и квартиру от местного исполкома получила, впервые, считай, это мороженое и распробовала. Правда, не понравилась тогда его шутка про то, что хорошая из неё жена выйдет, потому что тёщи нет.
Но потом вспомнила, что эту же фразу слышала в каком-то старом кино, и успокоилась. Шутка это такая. Однако, в полной мере ощутила безнадёжность содержащегося во фразе посыла позже, когда её Петенька начал пить. И распускать руки – и это при уже четырёхлетней Иришке. Ведь она действительно сирота, никакая её мама, Петина тёща, за неё не заступится.
Она опёрлась рукой о пол, хотела подняться с четверенек, но в левой стороне груди и под лопаткой, отдавая в руку, резанула острая боль. Настя попыталась хоть что-то сказать разом посиневшими губами, но ноги и руки подломились, и она ничком рухнула на пол. И уже не слышала, как в размеренные удары мужа по двери вплёлся пронзительный крик дочери:
– Мама, мамочка, не умирай!
Через час, разом протрезвевший, Петька сидел и трясущимися руками подписывал в милицейском протоколе «С моих слов всё записано верно…», а накрытую простынёй Настю с диагнозом «Обширный инфаркт» вынесли на носилках санитары. Опухшую от слёз, ко всему безучастную Иришку приютила у себя соседка. Шепча: «Завтра, Ирочка, всё завтра».
Девочке никто пока не сказал, что её мать уже не спасти.
Овдовевший Петька только сейчас осознал, что без хозяйки в доме он никто. Ни убраться толком, ни приготовить что-то съедобное… да и на что готовить? Постоянной работы он давно уже не имел, перебивался случайными заработками. Теперь же ещё выяснилось, что даже самые простые продукты в магазинах стоят немалых денег. Что дочь Ирку нужно во что-то одевать-обувать. Девка же! Это пацану какие-никакие портки купил и ладно. Да и то сейчас эти обормоты, школьники, засмеют, если одежда будет не та. Так, по крайней мере, он от кого-то слышал.
Ну, а раз все заботы о дочери легли теперь на него, то и за хозяйку она теперь должна по дому шустрить. Тем более, вот уже и восемь лет Ирке стукнуло. Не маленькая. А что одни глаза на лице остались, так это ничего. На его, Петькин, вкус дочка росла красоткой. Потому что только худая девочка, девушка, женщина могут красотками считаться.
Ира отделила кусочек сливочного масла, которое пыталась растянуть как можно на дольше, растопила его на сковородке, высыпала полную, с горкой, ложку муки, и стала подливать малыми порциями молоко, всё время помешивая. Так, теперь соль, немного перца, зелёного лука… что там у неё ещё оставалось? О, кориандр, молотый. Она сыпанула щепотку, размешала, попробовала, и удовлетворённо кивнула. «Бешамель» или что-то подобное получилось. Пусть без мускатного ореха и мясного бульона – папка всё равно будет доволен, он такое любит.
В прихожей клацнул расхлябанный замок, послышалась шумная возня. Ой, лишь бы не пьяный. И без этой…
Опасения Иры сбылись наполовину: отец был хотя и трезвый, но с «этой» - разбитной бабёнкой Натальей. Ладно хоть не вредной. Шумной только.