Найти в Дзене
Мир глазами историка

И, наконец, кто такой Рахметов

Рахметов в исполнении Вячеслава Жолобова в телеспектакле "Что делать?" (1971). Скриншот кадра из фильма
Рахметов в исполнении Вячеслава Жолобова в телеспектакле "Что делать?" (1971). Скриншот кадра из фильма

Эта статья завершает (пока, во всяком случае) разговор, начатый в предыдущих публикациях:

Сказочка про революцию: роман Чернышевского Н. Г. "Что делать?"

Мистический социализм Чернышевского Н. Г. (феминизм Веры Павловны)

Мелочный социализм Чернышевского Н. Г. (швейная коммуна и алюминиевые колонны)

И снова мистический социализм Чернышевского Н. Г.: утопия в снах Веры Павловны.

Этот персонаж стоит особняком во всём повествовании и на него вообще, казалось бы, можно было не обращать внимания, настолько мало места занимает он в сюжете. Выпускники советской школы, однако, наверняка помнят, что изучении романа "Что делать?" некоему Рахметову уделялось внимания едва ли не больше, чем остальным персонажам вместе взятым. В любом случае тема сочинения, посвящённая Рахметову, в общем списке всегда присутствовала.

Рахметов, иллюстрация к книге Чернышевского Н. Г. "Что делать?" художника Панова В. Н. Фото взято с ресурса Яндекс.Картинки
Рахметов, иллюстрация к книге Чернышевского Н. Г. "Что делать?" художника Панова В. Н. Фото взято с ресурса Яндекс.Картинки

Исключительность этого персонажа даже не в том что он революционер. По-настоящему все "новые люди" —революционеры, хотя в романе Вера Павловна не бегает с бомбами, а Кирсанов не печатает тайком прокламации. В первой статье про этот роман Чернышевского Н. Г., которая переросла в целый цикл, уже упоминалась некая лидирующая роль Рахметова и его соответствующие прозвища: Ригорист и Никитушка Ломов. Вторым прозвищем он даже потихоньку гордился. Сам автор романа относился к этому своему герою с нескрываемым пиететом, хотя ничего автобиграфческого в нём Николай Гаврилович не передал кроме, разве дворянского звания да некоторого поместья, но это во второй половине XIX века вовсе не эксклюзив.

Впервые в романе Рахметов появляется в 3-й главе в параграфе про третий сон Веры Павловны. Именно в этом сне и проявится первое из прозвищ Рахметова — это Ригорист. Это тот самый сон, в котором Вера Лопухова по сути готовится стать Кирсановой. По настоянию женщины из сна Вера Павловна во сне же читает дневник, который никогда не вела.

«16 августа», – то есть на другой день после прогулки на острова, ведь она была именно пятнадцатого, – думает Вера Павловна: «Миленький все время гулянья говорил с этим Рахметовым, или, как они в шутку зовут его, ригористом, и с другими его товарищами. Подле меня едва ли провел он четверть часа», – неправда, больше полчаса, я думаю, да, больше полчаса, я уверена, – думает Вера Павловна, – кроме того времени, которое мы сидели рядом в лодке.

Все эти события, хотя и во сне, но предваряют легендированный отъезд Дмитрия Лопухова и последующую имитацию самоубийства. И здесь уже есть намёк на какую-то особую позицию Рахметова отношении всех остальных "новых людей". Подробный рассказ о том, кто такой Рахметов и откуда он взялся в главе 3 в параграфе XXIX с подзаголовком "Особенный человек", и где он то ли выполняет поручение от Дмитрия Сергеевича Лопухова, то ли раздаёт указание и ему, и его бывшей жене. Характерно замечание писателя к тому как Рахметов у входа на дачу Кирсанова и Веры Павловны столкнулся с их горничной Машей.

Кроме Маши и равнявшихся ей или превосходивших ее простотою души и платья, все немного побаивались Рахметова: и Лопухов, и Кирсанов, и все, не боявшиеся никого и ничего, чувствовали перед ним по временам некоторую трусоватость. С Верою Павловною он был очень далек: она находила его очень скучным, он никогда не присоединялся к ее обществу. Но он был любимцем Маши, хотя меньше всех других гостей был приветлив и разговорчив с нею.

Проще говоря, кроме горничной Кирсанова и тех, кто был ей ровней по статусу или ещё ниже и беднее, остальные, то есть те самые "новые люди" в основном из дворян или обеспеченных разночинцев, побаивались Рахметова. Сама горничная Маша больше других его уважала и даже испытывала симпатию, хотя он с ней и не заигрывал. Чувствовала сердцем, кто главный в этой компании. Чернышевский Н. Г. явно выделил Рахметова среди всех так называемых "новых людей", даже подглаву (параграф) ему посвящённую назвал "Особенный человек". Но при этом долго наводил тень на плетень, поясняя, в чём же особенность этого человека.

Таких людей, как Рахметов, мало: я встретил до сих пор только восемь образцов этой породы (в том числе двух женщин); они не имели сходства ни в чем, кроме одной черты.

Все бросающиеся в глаза даже при беглом чтении черты Рахметова отнюдь не относятся к той главной черте, из-за которой весь этот огород нагорожен. Хотя, само собой, исключительная физическая сила, развитая почти исключительно самостоятельным режимом, например, могла бы, кажется, служить основанием. Или претензия на энциклопедичность. Рахметов может показаться широко образованным человеком, но вся его "образованность" поверхностна и бессистемна. По сути человек он малообразованный, а потому излишне самоуверенный в своём самообразовании. Он так и не получил, судя по всему, ни естественнонаучного, ни филологического образования. А уж самостоятельное освоение им по книгам различных направлений человеческой деятельности — это отдельный гимн невежеству с претензией на всезнайство.

"По каждому предмету капитальных сочинений очень немного; во всех остальных только повторяется, разжижается, портится то, что все гораздо полнее и яснее заключено в этих немногих сочинениях. Надобно читать только их; всякое другое чтение — только напрасная трата времени".

Как он определял набор этих капитальных сочинений? Главный критерий Рахметова в наше время привёл бы его наверняка ко всякого рода шарлатанам "альтернативной науки".

"Я читаю только самобытное и лишь настолько, чтобы знать эту самобытность".

Его мимикрия под народную жизнь была ориентирована исключительно на популизм. Он надеялся освоить механизмы интуитивной связи с массами, вероятно, чтобы подчинять их себе.

"Так нужно, — говорил он, — это дает уважение и любовь простых людей. Это полезно, может пригодиться".

С людьми более высоких сословий он вступал в общение в случае, если те имели несомненное влияние на окружающих. Вникать в проблемы других людей, если решение этих проблем не помогало ему в его загадочных делах, Рахметов почти демонстративно отказывался. Хотя бы эти люди и считали его своим другом. Зато если в его голову западала мысль, что знакомство с каким-либо человеком ему необходимо, Рахметов навязывался на общение самым бесцеремонным образом. На главную черту всех этих особенных людей Чернышевский Н. Г. напрямую так и не указал, зато в доказательство своей правоты прибег к аргументам из сказки Андерсена Г. Х. про голого короля в полемическом диалоге с воображаемым "проницательным читателем".

И не затем описывается мною так подробно один экземпляр этой редкой породы, чтобы научить тебя, проницательный читатель, приличному (неизвестному тебе) обращению с людьми этой породы: тебе ни одного такого человека не видать; твои глаза, проницательный читатель, не так устроены, чтобы видеть таких людей; для тебя они невидимы; их видят только честные и смелые глаза; а для того тебе служит описание такого человека, чтобы ты хоть понаслышке знал, какие люди есть на свете.

Рахметов одержим одной идеей, которую напрямую Николай Гаврилович так и не назвал — революцией, в которой он, Рахметов, вождь. Отсюда вся его кипучая деятельность с путешествиями и по России, и по Европе, и в Североамериканские Штаты. Пожалуй, главная черта, которая присуща "особенным людям" а-ля Чернышевский — это паранояльная приверженность своим фантазиям и стремление во что бы то не стало заставить окружающих трудиться над их реализацией.

Мало их, но ими расцветает жизнь всех; без них она заглохла бы, прокисла бы; мало их, но они дают всем людям дышать, без них люди задохнулись бы. Велика масса честных и добрых людей, а таких людей мало; но они в ней — теин в чаю, букет в благородном вине; от них ее сила и аромат; это цвет лучших людей, это двигатели двигателей, это соль соли земли.

Достаточно встроить в этот дифирамб какое-либо имя, и уже готов культ личности. При изучении "Что делать?" в советской школе на уроках литературы культ личности Рахметова плавно перетекал в культ личности Ленина В. И.

P. S. В своём романе "Бесы" великий провидец Фёдор Михайлович Достоевский описал всё тех же "новых людей", что и романе "Что делать?", только без полировки, без всех этих слащавых "миленький, какой ты добренький". И одержимый бесами Рахметов стал более внятно выражен в одержимом бесами Петре Верховенском.

Традиционное: заходите, читайте, смотрите, ставьте like, если понравилось, делитесь ссылкой в соц. сетях, ну и подписывайтесь на канал.