Дмитрий Петрович Елисеев сидел в своём кабинете, читая газету и периодически делая маленькие глотки из чашечки кофе, которую пил уже с пол часа, и которая уже порядком остыла. Газета была ему неинтересна, и за всё время он не прочёл и страницы. Он просто глядел на печатный текст, а мысли его поминутно улетали к совершенно другим вещам.
Это четвертая глава ретро-детектива "Одна жизнь на двоих". Загадочные преступления, семейные тайны и красивая история любви на фоне патриархальной Москвы конца XIX века.
Роман публикуется по главам, но уже написан полностью, так что можно читать не опасаясь, что финал истории так и не будет написан)
Дмитрий Петрович имел внешность весьма обыкновенную. Фигура его была высокой и грузной, на гладком лице царило неизменное выражение довольства жизнью, густая борода и усы подстрижены a-la Александр III, а в некогда пышных тёмных волосах уже заметно пробивалась лысина, хотя Дмитрий Петрович был вовсе не стар, ему исполнилось только сорок три года.
Он был богат и со всем рвением бывшей бедности старался выставить напоказ своё богатство. Результатом такого старания и явился этот дом на Большой Дмитровке, бывшее имущество одного обедневшего князя. Разумеется, дом сильно перестроили со всей помпезностью, присущей вкусам нового хозяина, которая, по его искренним убеждениям, должна была приблизить его к благородному сословию.
Что касается до его происхождения, то оно было самым заурядным. Его дед, Матвей Афанасьевич Елисеев, числился приписным крестьянином на одном из уральских чугунолитейных заводов. По несчастной случайности он получил травму и более не мог работать. Владелец завода, Василий Иванович Кармин, конечно же, по закону не мог продать Матвея и посчитал самым выгодным пожаловать ему вольную. Старший из его сыновей, Пётр Матвеевич, получил некоторое образование, но остался верен этому заводу, и, возможно, он до конца жизни пробыл бы в своей скромной должности секретаря, если бы однажды завод не посетил хозяин Василий Иванович со своею единственною дочерью Евдокией. Это была первая встреча Петра и Дунечки (так ласково звал её Пётр). Не искушённая мужским вниманием Дунечка не смогла долго противостоять настойчивым ухаживаниям молодого симпатичного секретаря и совсем скоро, вопреки воле Василия Ивановича, Дунечка и Пётр тайно обвенчались. Василий Иванович не простил дочери предательства их благородной фамилии, и после множества ссор молодые супруги решили оставить родной город и переехать в Москву. Жили они в крайней бедности, но всё равно Дунечка ни разу не просила помощи и даже не общалась с отцом. Воспитанием и образованием всех четырёх детей: Мити, Лёли, Сони и Лёши — занималась самостоятельно и весьма успешно обучила их грамоте, математике и французскому языку. Когда Мите было двенадцать, а Лёше не было и пяти, умер от чахотки их отец. С одиннадцати лет Дмитрий работал посыльным, писарем, переводчиком и кем только придётся в различных конторах, а Лёля нянчила купеческих дочек. Когда уже начали подыскивать и Соне подходящее место, их жизнь круто изменилась: Василий Иванович скоропостижно скончался. По счастью, он всё же не решился лишить дочь и внуков наследства, возможно, только лишь потому, что не имел других наследников. Евдокии Васильевне достался завод и небольшое поместье. Так как она ничего в делах не смыслила, то назначила управляющим заводом старшего сына, и Дмитрий проявил неплохой организаторский талант. С тех пор доходы их только росли, появилось ещё три завода, два рудника, большое поместье. Сонечка вышла замуж за обедневшего графа, и его дела поправились, как по мановению волшебной палочки, Алексей отправился в Германию обучаться медицине, а Евдокия Васильевна и Елена Петровна облюбовали для проживания новое подмосковное поместье со смешным названием Кубышкино. Его семья жила счастливо…
Вдруг нервный лихорадочный стук в дверь вернул его в реальность. Он раздражённо произнёс:
— Я же просил не беспокоить!
— Дмитрий Петрович! Дмитрий Петрович! Впустите! Беда приключилась, беда! – перепуганный голос за дверью принадлежал Марфе.
— Ладно, войди. Что там за беда?
Марфа несколько раз подёргала ручку, но дверь оказалась заперта.
— Ах да, совсем забыл, – произнёс Дмитрий Петрович, заметив, как тщетно прыгает ручка. Он не спеша подошёл, повернул ключ и так же спокойно снова опустил свою тяжёлую фигуру в любимое мягкое кожаное кресло с высокой спинкой. Марфа практически ввалилась в кабинет. Она была вся бледная, тяжело дышала, и руки её непроизвольно тряслись. Она говорила быстро и путано, сильно жестикулируя.
— Дмитрий Петрович, там... там, Нина Леонидовна… она… она…
— Ей снова плохо? – испуганно вскочил он.
— Нет, нет. Она там… Господи! Святые Угодники! Страх-то какой! Там…
— Да говори быстрей, где «там»?
— Там, в гостиной. Она лежит, в крови. Бледная. Кажется, не дышит. Кажется… она… – но дальше он слушать не стал и, оттолкнув трясущуюся Марфу от двери, вылетел из комнаты.
Высоченные двустворчатые двери гостиной стремительно распахнулись, и Дмитрий Петрович, сделав порывистый шаг, вдруг замер на пороге, увидев лежащую на полу жену. Медленной, твёрдой поступью он подошёл и поднял её за плечи. Огромными сильными руками он крепко прижал её к себе, несколько минут держал, так же, за плечи, словно тряпичную куклу, потом начал тихо, невнятно бормотать: «Я знаю, знаю, это он тебя убил. Он это сделал. Он не хотел смириться с нашим счастьем!» Дмитрий Петрович повторял это помногу раз, переставляя слова, тише и громче, бессвязней и чётче. Из оцепенения его вывели чьи-то всхлипывания за спиной. Он обернулся и увидел Марфу, вытирающую слёзы фартуком.
— Что стала! В полицию телефонируй. Живо!– крикнул он неожиданно грубо.
Дмитрий Петрович снова положил Нину на пол, и, заметив кровавое пятно на дорогой ткани халата, достал носовой платок и стал брезгливо его оттирать.
Начало:
Продолжение: