Обыкновенно, около восьми утра Московское управление сыскной полиции ещё безлюдно. Только одно окно желтело слабым светом сквозь серую мглу октябрьского утра. Свет этот исходил от простой настольной лампы с зелёным абажуром и осенял письменный стол, обитый дешёвой клеёнкой, а также бедлам, царящий на этом столе: разного рода важные и давно не нужные бумажки, справки, протоколы, отчёты, чистые листки простой и гербовой бумаги перемежевались с огрызками обкусанных грифельных карандашей и обломками стальных и даже нескольких откуда-то завалявшихся гусиных перьев. Поверх всего лежала раскрытая папка с каким-то делом, а на папке, опустив голову на сложенные руки, почивал хозяин стола письмоводитель Николай Юрьевич Измайлов.
Это пятая глава ретро-детектива "Одна жизнь на двоих". Загадочные преступления, семейные тайны и красивая история любви на фоне патриархальной Москвы конца XIX века.
Роман публикуется по главам, но уже написан полностью, так что можно читать не опасаясь, что финал истории так и не будет написан)
Николай Юрьевич служил в Сыскном уже четвёртый год и до сих пор пребывал в незавидном чине губернского секретаря исключительно из-за того, что при всей своей пронырливости он отнюдь не был карьеристом. Имел высокие понятия о чести, долге и справедливости, а также не желал смирять перед начальством прямого бескомпромиссного характера и гордого пронзительного взгляда карих глаз. И хотя манеры его были несколько резкими и грубоватыми, подходящими более человеку военному, нежели статскому, он был прекрасно воспитан и образован.
На соседнем столе надрывался телефонный аппарат, силясь перекрыть богатырский храп щуплого, костлявого и совершенно не «богатырского» вида Измайлова. Если бы он ночевал на обыкновенной постели, то аппарату пришлось бы признать своё поражение в неравном бою и виновато замолчать, но Измайлов избрал для сна весьма неподходящее место, и посему в его сновидения всё же немного проникали окружающие звуки. Он невольно пошевелился, недовольно поморщился от необходимости проснуться и попытался распрямить затёкшую и теперь ноющую спину. От этого болезненного чувства он окончательно очнулся и только сейчас понял, где именно он находится и откуда происходили те гадкие звуки, что посмели его разбудить. Он поспешно вскочил и, подавив зевок, поднял трубку:
— Управление сыскной полиции, губернский секретарь Измайлов у аппарата.
Затем он стал судорожно шарить рукой по зелёному сукну стола. Так и не найдя нужного (он никак не мог ориентироваться на содержащимся в педантичном порядке столе начальника) Измайлов подскочил к своему столу, быстро извлёк из вороха бумаг кусок карандаша и какой-то огрызок листка и нацарапал на нём продиктованный адрес. Пообещавшись скорее быть, он повесил трубку. Отыскав клочок поприличнее, он оставил записку на столе начальника и, схватив со стола фуражку и на ходу застегивая мундир, выскочил из кабинета.
Следственный пристав Сыскного управления, коллежский асессор, Михаил Алексеевич Можжевелов никогда не опаздывал на службу, а сегодня вообще явился на полчаса раньше обычного. Всегда и во всём крайне обстоятельный, как во внешнем виде, так и в поведении, этот господин тридцати четырёх лет, среднего роста и худощавого телосложения, имел приятное лицо, густые русые волосы, всегда аккуратно причёсанные, и такие же аккуратные тоненькие усы.
Как и Измайлов своей ночёвкой на рабочем месте, этим ранним приходом Можжевелов был обязан деятельности некой революционно настроенной организации, которую они прозвали компанией Х или иксистами, потому как ни цели, ни идеи, а тем более планы этой организации им оставались неизвестны. Никакого оригинального знака, символа или особого обычая следствию не удалось обнаружить, и преступления были столь разнообразны и направлены против столь различных людей, что никто бы и не подумал, что они – дело рук одной организации, если бы не одна маленькая улика…
…Убийствo семейства банкира Одноусова: более страшного преступления Можжевелову ещё не доводилось видеть. Полицию вызвала приехавшая в гости тётка банкира, Мария Петровна Прожина. У парадного она обнаружила убитого ударом по голове сторожа. Она подумала, что это было ограбление. Но дом оказался полностью безлюден. Ни хозяев, ни прислуги. Последние вскоре обнаружили себя: оказывается, ночью кто-то запер дверь во флигель, где ночевали слуги. Обыскали весь дом, но большое семейство Одноусовых куда-то исчезло. При осмотре спальни заметили тонкую кровавую полоску у стены. Мария Петровна вспомнила, что у племянника была из спальни потайная дверь в кабинет. Дверь вышибли и тут же очутились в крoвавой луже, залившeй весь паркетный пол. У самой двери лежала супруга банкира с пеpеpезанным гoрлом, в кресле сидел сам Одноусов с тремя пулeвыми ранeниями в груди. В углу спинами друг к другу были связаны их четверо детей. Все избиты до неузнаваемости, старшие: юноша лет двадцати и девушка лет семнадцати — застрeлены, мальчик десяти лет, видимо, задoхнулся от повязки, закрывающей нос и рот, а вот шестилетняя девочка ещё была жива, её удалось спасти, но она была так напугана, что не только ничего не могла вспомнить, но и не могла внятно говорить.
Среди невероятного кавардака и очевидных следов поисков чего-то Михаил всё же обратил внимание на сложенный вчетверо листок плотной бумаги. Он лежал рядом с убитым Одноусовым и практически целиком вымок в крови, так что разобрать буквы было сложно, но всё же две фамилии удалось прочесть: Молов и Галицкий. Вторая фамилия была перечёркнута. И не удивительно: три дня назад князь Галицкий погиб на охоте, стало быть, неисправность его оружия была запланирована. Что касается господина Молова, то его персоне была обеспечена круглосуточная охрана, но напрасно: его жизни ничто не угрожало, зато на следующий день вспыхнули словно спички две его ткацкие фабрики. Но была и ещё одна улика: в руке старшая дочь Одноусова крепко сжимала золотой медальон-часы. На крышке было выгравировано: «Моей обожаемой Натали». Дочерей Одноусова звали Татьяна и Анна, его жену – Верой, и, что было очевидно из показаний Марии Петровны, ни одна из близких знакомых семьи Одноусовых не носила имени Наталья. Скорее всего, эти два предмета преступники по неосторожности потеряли, что говорило не в пользу их профессионализма. Но был список жертв, и Михаил считал своим долгом разгадать и другие фамилии…
…Он сел за стол и прочёл записку Измайлова, нацарапанную его вечно корявым, будто куда-то спешащим размашистым почерком и пестревшую его излюбленнейшими сокращениями:
Мих. Ал-ич! Прошу скорее быть. Нов. покушение. Бол. Дми-ка собств. дом г-на Елисеева.
Изм-ов.
Такой небрежной запиской от подчинённого Михаил Алексеевич вовсе не оскорбился, напротив, даже не удивился, только адрес заставил его забеспокоиться, так как он был лично знаком с Елисеевыми.
Начало:
Продолжение: