29 ноября 1693 года Людовику XIV сообщили о трагическом самоубийстве одного из его придворных: графа де Ла Вогийона. Об этом инциденте довольно буднично сообщил в своих мемуарах герцог де Сен-Симон. Однако он дал понять, что выстрел графа себе в рот вызвал «не столько удивление, сколько всего лишь интерес», причиной тому было все ухудшающееся психическое здоровье этого господина.
В течение многих лет Андре де Бетула́, граф де Ла Вогийо́н, переживал устойчивый упадок. Будучи человеком бедным – в прямом смысле, он все же обладал рядом качеств, необходимых для успешной карьеры при дворе. Одним из них была галантность (очень ценившаяся самим Людовиком XIV), замечательный певческий голос, превосходное чувство юмора, непревзойденная веселость и удача – граф пользовался благосклонностью баронессы де Бове (именно она «посвятила» Людовика XIV в мир чувственных удовольствий), за что король уважал её и относился к ней очень хорошо.
Сен-Симон объяснял успешную карьеру Ла Вогийона благосклонностью короля к его некрасивой любовнице де Бове; но герцог, похоже, никогда не задумывался о том, что, возможно, король любил Ла Вогийона и ради него самого. В любом случае, внешне Ла Вогийон совсем неплохо чувствовал себя при дворе. После нескольких назначений за границу в качестве посла (должность, которая сама по себе требовала определенной степени доверия со стороны короля), он был назначен государственным советником, прежде чем, наконец, получил рыцарское звание.
Послом он был, судя по всему, весьма успешным, так как его работа охватывала несколько стран: сначала Бавария и Бранденбург с Триром (1672–1680), позже король поручил ему представлять его при испанском дворе в Мадриде (1681–1683), а затем граф отправился в Вену, к императору Леопольду, вечному противнику французского короля (1685–1687).
Однако затем последовал период забвения – ни назначений, ни милостей, ни должностей. Это поставило его в настолько тяжелое финансовое положение, что, по словам Сен-Симона, буквально лишало его рассудка. Из-за хронического безденежья граф тронулся умом.
Благодаря Сен-Симону известно о некоторых странных происшествиях, приведших к трагическому финалу в 1693 году. Ла Вогийона подчас одолевали приступы крайнего и ничем неспровоцированного гнева. Сообщается, что один эпизод произошел в доме мадам Пело́, жены председателя руанского парламента. Компания играла в карты в зале, когда хозяйка легко пошутила по поводу манеры его игры. Граф дождался, пока компания игроков уйдет, а затем напал на бедную мадам Пело, прижав бедняжку к стене и угрожая разбить ей череп. По словам Сен-Симона, она рассказала об этом только после его смерти, но тогда всем стало ясно, почему после этого вечера мадам Пело никогда больше не оставалась с ним наедине. Впрочем, кажется странным, почему она никогда никому не говорила об этом неприятном эпизоде, ведь на нее напали в ее собственном доме.
Другой случай такой неспровоцированной злобы произошел в Фонтенбло в октябре 1691 года, когда он проезжал мимо принца де Куртенэ, дворянина, с которым у него никогда раньше не было проблем. Однако в тот день Ла Вогийон внезапно обнажил шпагу с явным намерением убить принца, и Куртенэ был вынуждена сделать то же самое, чтобы защитить себя. Но обнажать оружие в пределах царской резиденции было ужасной ошибкой: это могло легко привести либо к изгнанию, либо к тюремному заключению. Прохожим удалось предотвратить дальнейшую эскалацию ситуации, но лишь потому, что Ла Вогийон внезапно развернулся и убежал.
Он направился прямо к покоям короля, где прорвался мимо швейцара, который отчаянно пытался его удержать. Наконец, он буквально ворвался в личный кабинет государя, где король - несколько испуганный, потребовал объяснить, что происходит. Тут Ла Вогийон бросился к его ногам и заявил, что г-н де Куртенэ жестоко оскорбил его, и поэтому у него не было другого выбора, кроме как обнажить оружие. Понятно, что Куртенэ заявил то же самое, и обоих на какое-то время (9 месяцев) отправили в Бастилию. Король был очень встревожен этим инцидентом и даже приказал провести расследование. Эта пара была освобождена в июле 1692 года.
Получив разрешение вернуться ко двору, Ла Вогийон вел себя как ни в чем не бывало, а вот коллеги-придворные относились к нему с понятной настороженностью.
В октябре 1692 года (через год после несостоявшейся дуэли с де Куртенэ) он случайно проходил мимо слуги принца де Конде, выгуливавшего лошадь хозяина. Выяснив, кому принадлежит лошадь, Ла Вогийон заявил, что принц не будет возражать против того, чтобы он одолжил ее, после чего запрыгнул ей на спину и уехал – бедный слуга, он, должно быть, был одновременно совершенно растерян и очень боялся реакции своего хозяина.
Куда направлялся Ла Вогийон? Он направился прямиком в Париж, точнее, в Бастилию. Не сомневаясь в том, что за этим поступком последует справедливый гнев короля, он, видимо, решил опередить события и наказать себя сам. Поэтому он подошел к начальнику тюрьмы и потребовал, чтобы его заперли в камере, так как был уверен, что гнев короля все равно приведет его сюда.
Ошеломленный комендант проверил свои документы, не нашел приказа об аресте Ла Вогийона и отказался посадить его в тюрьму. Ему потребовались значительные усилия, чтобы заставить Ла Вогийона уйти, в конце концов они договорились, что Ла Вогийон посидит пока под домашним арестом, а комендант займется расследованием. Отправив гонца в Версаль, вскоре был получен ответ, где король подтвердил, что никакого указа о заключении графа в Бастилию не было, а «домашний арест» отменен.
Очевидно, этот человек страдал каким-то психическим расстройством, которое, к сожалению, делало его совершенно непредсказуемым. И все же король продолжал допускать Ла Вогийона ко двору. После смерти жены он, казалось, окончательно «потерял берега» (как модно сейчас говорить). Теперь граф путешествовал с заряженными пистолетами (заметьте, не в целях безопасности) – просто изредка вытаскивал их и целился в своих слуг, а затем спокойно прятал оружие в сумку (слава Богу, не стрелял).
К этому моменту его финансы, как говорили, были совершенно ничтожны. Сен-Симон, например, был уверен, что он никогда бы не выжил без помощи как г-на де Бове (сына г-жи де Бове), так и личной благотворительности короля. Хотя король продолжал относиться к нему с добротой, он все же не принимал никаких мер по улучшению положения Ла Вогийона. По словам маркиза де Сурша, вконец разорившийся граф просил, чтобы его отправили послом в Швецию, что обеспечило бы ему как фиксированное жалование, так и почетную работу. Однако король отказал, что побудило Ла Вогийона сетовать на то, что ему «вставляют палки в колеса» – нет, не король, а те, кто оказывали ему «плохую услугу», ругая его королю.
Он был совершенно подавлен своим положением – без гроша в кармане, без перспектив трудоустройства или получения помощи от короля. Последовавшая за этим смерть жены, вполне вероятно, только усугубила его депрессию.
Но все эти происшествия — не первые странности, касающиеся графа. Несколькими годами ранее маркиз де Сурш заметил, что Ла Вогийона отзывают с должности посла в Вене из-за «больших неудобств», формулировка пугающе расплывчата. Что это были за неудобства? Финансового характера? Возможно, состояние Ла Вогийона уже было настолько скудным, что не позволяло ему должным образом выполнять свою работу.
Ла Вогийону было 63 года, когда он покончил жизнь самоубийством. Каждый из этих странных инцидентов происходил на протяжении нескольких лет, что указывает на то, что он не всегда был склонен к поведению, которое шокировало двор. Изменение личности, спутанность сознания, изменения настроения, депрессия – все это симптомы раннего слабоумия. Примечательна формулировка маркиза де Данжо. Когда Ла Вогийону сообщили, что его прошение о поездке в Швецию отклонено, он «впал в такое состояние отчаяния, что стал совершенно невменяемым». На следующий день Данжо сообщил, что граф «пришел в себя», то есть он был не в своем уме, был не в себе.
Более того, Людовик XIV, известный своей вспыльчивостью, когда дело касалось его чести, никогда не считал странные выходки Ла Вогийона (даже когда они могли затронуть короля) оскорблением, он счел за благо относиться к Ла Вогийону с большей добротой и вниманием, чем обычно делал по отношению к придворным.
Независимо от того, страдал ли Ла Вогийон слабоумием или стал жертвой тягчайшей депрессии, ему невозможно не посочувствовать. Страдания от ужасного кризиса психического здоровья, который усугублялся давлением его ужасного финансового положения, все это в конечном итоге стоило ему жизни.
Туманной холодной ночью в промозглом ноябре 1693 года безумно уставший граф открыл окно, пустив в комнату сырой ледяной воздух, сунул в рот воронёное дуло пистолета и нажал на курок.
Больше о жизни французского двора XVII–XVIII веков можно прочитать в моих подборках: «За воротами Версаля», «Блистательный век Людовика XIV», «Регент — недосягаемая корона».
Буду благодарен за лайки, подписку и ваши комментарии. Ниже ссылки на другие статьи: