В основе первой части публикации – цитаты из работы Г. Винокура «Крымская поэма Пушкина», посвященной одной из крымских работ поэта – «Бахчисарайский фонтан». Статья была опубликована в 1936 году в популярном эмигрантском издании «Возрождение». Автор попытался описать процесс работы поэта над поэмой, высказал предположение о том, когда появился замысел, кто натолкнул Пушкина на мысль создания подобного лирического произведения, рассказал о малоизвестных набросках поэмы «Бахчисарайский фонтан». Интерес представляют обстоятельства цензурирования, а также критические замечания, сделанные во время прочтения списков и после публикации поэмы. Во второй части – ретроспектива постановок, сделанных по поэме А. С. Пушкина «Бахчисарайский фонтан».
апд. Я не пушкиновед, мало знаю про историю создания этого произведения, поэтому статья показалась любопытной. Не ругайтесь сильно, а вдруг кому-то это тоже будет полезно или интересно, как минимум.
апд. Букв очень-очень много.
История замысла, сговор с Раевским
В документальных данных для истории жизни и творчества Пушкина есть много пробелов. Одним из таких пробелов является история замысла, (воплотившегося в поэме «Бахчисарайский фонтан». Пушкин писал эту короткую поэму необычайно долго. Только 4 ноября 1823 года он отослал рукопись поэмы из Одессы в Москву к Вяземскому для напечатания. Между тем сохранившиеся обрывки черновиков «Бахчисарайского фонтана»свидетельствуют о том, что первые приступы работы Пушкина над этим замыслом относятся по крайней мере к лету 1821 года». Наиболее ранние черновики, относящиеся к «Бахчисарайскому фонтану», представляют своеобразный литературный интерес. Они очень коротки по тексту, но интересны по форме. В записной тетради Пушкина № 2365 (по нумерации рукописного отделения. библиотеки им. Ленина), относящейся к 1821— 1822 гг., на оборотной стороне листа 39-го набросано:
Там некогда, мечтаньем упоенный,
Я посетил дворец уединенный.
Сначала этот набросок имел иной вид:
Там некогда, задумчивый...
Там некогда, в уныньи...
Бахчи-Сарай, обитель гордых ханов,
Я посетил пустынный твой дворец.
Это еще не поэма, а лирическое стихотворение. Но нет никаких сомнений в том, что тема этого стихотворения есть тема теперешнего эпилога «Бахчисарайского фонтана»:..
Покинув север наконец,
Пиры надолго забывая,
Я посетил Бахчисарая
В забвеньи дремлющий дворец.
Следующий черновик «Бахчисарайского фонтана» — уже несомненно поэма. Он находится в той же записной тетради на обороте 48 листа и читается (в окончательном виде) так:
Диівлет-Гирей задумчиво сидит,
Драгой янтарь в устах его дымится,
Угрюмый двор кругом его молчит...
Связь с первым лирическим наброском нашла себе (выражение в стихотворном размере. Оба приведенные наброска написаны пятистопным ямбом, вместо обычного размера пушкинских поэм — четырехстопного ямба…
Третий из ранних черновых набросков поэмы написан уже четырехстопным ямбом и довольно близко соответствует по тексту известному началу поэмы в ее окончательной редакции (первым 17 стихам).
Все эти наброски не имеют твердой даты, но по совокупности всех данных, как текстологических, так и биографических, они должны были уже существовать не позже летних месяцев 1821 года. Фабульный мотив поэмы — легенда о польской княжне, обитательнице ханского гарема, и о «фонтане слез»,— если верить словам самого Пушкина, был ему рассказан еще в Петербурге. Новейшими исследованиями установлено, что Пушкин еще в Петербурге был знаком с Раевскими, с которыми путешествовал по Крыму, и что самая поездка Пушкина в Крым вовсе не была для него неожиданностью, а была решена еще до отъезда из столицы. Пушкин сговорился с Раевскими встретиться где-то в пути. Вполне возможно, что рассказ о «фонтане слез» был деталью обсуждения предстоявшего совместного посещения Бахчисарая. После своего путешествия по Крыму Пушкин писал брату: «Любимая моя надежда — увидеть опять полуденный берег и семейство Раевского» (письмо из Кишинева 20 сентября 1820 г.). Первой части этой надежды не суждено было сбыться. Но с Раевскими Пушкин увиделся снова очень скоро, уже через два месяца после написания этого письма. Это свидание произошло в знаменитой декабристской Каменке — имени Давыдовых. Нет ничего естественнее предположения, что политические беседы в Каменке перемежались беседами о только что покинутом Крыме и что в этих беседах занимали свое место Бахчисарайский дворец и связанная с ним легенда. Пушкин пробыл в Каменке до первых дней марта 1821 г. Под впечатлением свидания с Раевскими мог быть сделан первый черновой набросок «Бахчисарайского фонтана». Положение описанных черновых набросков среди других произведений, находящихся в тетради № 2365, свидетельствует о том, что они сделаны во всяком случае не позднее августа 1821 г.
Но затем, в самом же начале работы, наступил перерыв… Написав 17 стихов своей поэмы, Пушкин прекратил работу приблизительно на год… К этому же времени относятся наброски, не получившие окончательного завершения, условно относимые исследователями к замыслу, который озаглавлен Пушкиным «Таврида». Что такое должна была быть эта «Таврида» — остается пока очень неясным…
Раздвоение между точностью описания и поэтическим образом Крыма
Тема Крыма раздваивалась в поэтических переживаниях и литературных намерениях Пушкина. «Крым», во-первых, был богатым материалом для описательного жанра, материалом, на котором Пушкин имел возможность еще раз блеснуть своей новой манерой того «лирического реализма», который впервые обнаружился в «Кавказском пленнике». Новый способ видеть мир в его ярких и живых подробностях и запечатлевать его в точных, но одновременно проникнутых личным чувством поэтических .формулах — в этом заключалась поэтическая школа, которую проходил Пушкин при помощи экзотического -материала, подсказанного ему Байроном и окружавшей его на юге обстановкой. Не случайно в общем хвалебном хоре критических отзывов на «Бахчисарайский фонтан» всего слышнее голоса, восхищающиеся прелестью и «точностию» описательных мест поэмы. Следует вспомнить, что знаменитый гурзуфский пейзаж, которым заканчивается «Бахчисарайский фонтан», был набросан Пушкиным уже в апреле 1821 г. в стихотворении «Кто знает край, где роскошью природы». Это стихотворение возможно является одним из вариантов предисловия к поэме.
Но одновременно «Крым» у Пушкина является поэтическим образом, который насыщен интенсивным любовным содержанием. Конечно было бы очень хорошо, если бы мы могли представить себе в реальных подробностях все то, что происходило с Пушкиным .в этом отношении в период, предшествовавший первым пробам «Бахчисарайского фонтана». Но даже и без точных дат, имен и топографических -списков, совершенно невооруженным глазом видно, что «Бахчисарайский фонтан»—это поэма, рожденная «утаенной любовью». Не будем обсуждать спорные и запутанные биографические подробности этого вопроса, ограничимся несомненным — присутствием любовного начала в самом образе «Крыма», созданном Пушкиным. Пушкин вероятно навсегда сохранил это чувство по отношению к Крыму. Он говорит о Крыме, как о любимой женщине, на которую в свое время недостаточно нагляделся, с которой больше не придется увидеться и от которой остается только «Воспоминание»: «Растолкуй мне теперь, почему полуденный берег и Бахчисарай имеют для меня прелесть неизъяснимую? Отчего так сильно во мне желание вновь посетить места, оставленные мною с таким равнодушием? или воспоминание самая сильная способность души нашей, и им очаровано все, что подвластно ему?»
Приду на склон приморских гор,
Воспоминаний тайных полный,
И вновь таврические волны
Обрадуют мой жадный взор...
Возвращаясь к вопросу о том, как писался Пушкиным «Бахчисарайский фонтан», отметим прежде всего, что в наброске «Тавриды» отразилось как раз то состояние, о котором Пушкин говорит в приведенных выше строчках «Евгения Онегина»:
Воскресли чувства, ясен ум.
Для этого было потребно время. А когда срок прошел, то сказалось, что у Пушкина «в пяльцах», как он говорил, уже не одна поэма, а две. Одна с начатым, но сейчас же отброшенным лирическим началом, которое заменено описанием экзотической обстановки, окружающей байронического героя. Другая, представленная только лирическим наброском. Понадобился еще какой-то срок для того, чтобы эти обе темы, «соперничество» между которыми отражало двоякое значение темы Крыма для Пушкина, стали частями единого замысла. Так можно объяснить почти годичный перерыв, наступивший в самом начале работы Пушкина над «Бахчисарайским фонтаном».
Работа над поэмой. Наброски
В течение летних месяцев 1822 г. возник черновой остов поэмы. Большинство мемуарных данных ведет именно к этой дате. Но эта черновая работа Пушкина дошла до нас только в обрывках. В сохранившихся черновиках поэмы отсутствует вся центральная ее часть: картина ночи в Бахчисарае, приход Заремы к Марии, страстные монологи Заремы, смерть Заремы и Марии. Мы располагаем только черновиками начала и конца поэмы. Сохранившиеся части черновика хранят следы упорной работы Пушкина над отдельными деталями поэмы. Черновики дают также немало вовсе новых стихов Пушкина, только теперь впервые прочтенных.
рассеянно взглянул,
Сошлися брови под .чалмою,
И вce послушною толпою...
***
С досадою встречает он
Рабов внимательные взоры...
***
Их взоры хитрые с досадой
Встречает хан со всех сторон...
Вместо стихов окончательной редакции:
Так бурны тучи отражает
Залива зыбкое стеклю
— в черновике читаем:
Так моря зыбкое стекло
Рисует ночью бурны тучи
И берег темный и дремучий.
Описание внутренней жизни в гареме сопровождалось следующими первоначальными вариантами:
Желая скуку обмануть,
Напрасно пленницы младые...
***
Меняют пышные уборы,
Своей минутной красотой,
Напрасно утешая взоры...
***
Меняют пышные уборы,
В садах гуляют и ;поют...
В образе евнуха '(Пушкин пишет это слово «эвнух») была такая деталь:
Он смотрит, равнодушный,
На их беспечный, резвый рой,
Мучитель их, иль раб послушный…
Затем следует:
Его душа любви не просит,
Она мертва, он хладно сносит
И слезы пленницы младой.
И шутки шалости нескромной,
И смех черкешенки живой,
И тихий вздох грузинки томной…
Несколько версий «белого» текста поэмы
К концу 1822 года поэма уже была написана начерно. Вероятно только заключительная ее часть оставалась необработанной. В начале 1823 года текст поэмы был переписан Пушкиным набело, причем перебелка сопровождалась работой над лирическим заключением и «любовным бредом». Перебеленный текст «Бахчисарайского фонтана» Пушкин впоследствии вырезал из своей записной тетради (№ 2369), и что с ним стало потом — остается неизвестным. Но от него осталось несколько ценных следов. Во-первых, сохранились выброшенные из печати строчки «любовного бреда»:
Все думы сердца к ней летят,
Об ней в изгнании тоскую—
Безумец! полно! перестань;
Не оживляй тоски напрасной,
Мятежным снам любви несчастной
Заплачена тобою дань —
Опомнись; долго ль, узник томный,
Тебе оковы лобызать
И в свете лирою нескромной
Свое безумство разглашать?
Эти стихи стали известны уже со времен Анненкова. Но в последние два-три десятилетия установилась дурная традиция опускать их в собраниях сочинений Пушкина, так что, вероятно, они неизвестны нескольким поколениям широких читательских кругов Советского Союза…
Но, как уже сказано, от всей работы Пушкина над этой темой, работы, выразившейся в нескольких композиционных перестановках и многочисленных вариантах отдельных стихов, в печати не осталось никакого следа. Точно так же, как и вышеприведенные строки «любовного бреда», эта тема была принесена в жертву желанию Пушкина смягчить в печати интимный тон его поэмы. Это желание послужило причиной второго перерыва в работе Пушкина над «Бахчисарайским фонтаном». Беловик, который находился в тетради № 2369, должен был отличаться в какой-то степени от того текста, который был послан Пушкиным в печать. Беловик был готов уже в начале 1823 года, а в печать поэма отправлена только в ноябре. Мало того. Положительно известно, что Пушкин работал над текстом своей поэмы в сентябре-октябре 1823 года. Сначала Пушкин по-видимому решил не печатать своей поэмы до поры, до времени и оставил ее без той окончательной обработки, которая требовалась для печати. Но в августе Пушкин пишет брату: «Так и быть, я Вяземскому пришлю Фонтан, выпустив любовный бред, — а жаль!» И затем проходит еще два с лишним месяца, раньше чем рукопись была отослана Вяземскому[1]. За эти два месяца текст поэмы получил окончательную обработку.
Посвящение Раевскому
Сохранился также рукописный текст одно время предполагавшегося Пушкиным вступления к поэме, в печати отброшенного. Это вступление Пушкин предполагал было посвятить Николаю Раевскому-младшему, от которого, судя по тексту вступления, он впервые узнал предание, положенное в основу сюжета «Бахчисарайского дворца». Стихи этого вступления (привожу один из промежуточных вариантов):
Исполню я твое желанье,
Начну обещанный рассказ.
Давно печальное преданье
Ты мне поведал в первый раз.
Тогда я в думы углубился;
Но не надолго резвый ум,
Забыв веселых оргий шум.
Невольной грустью омрачился…
Это вступление ранее было эпилогом, а еще ранее — предшествовало заключительной лирической части поэмы. Уже в черновике (тетрадь № 2366, л. 26) непосредственно после описания «странного памятника влюбленного хана» следовало:
Он кончен, верный мой рассказ,
Исполнил я друзей желанье
Давно я слышал в первый раз
Сие печальное преданье и т. д.
Первые списки и ошибки
В истории первого издания «Бахчисарайского фонтана» также выясняются некоторые интересные подробности, до сих пор не обращавшие на себя внимания исследователей. Рукопись, с которой печатался текст - первого издания поэмы (она вышла в свет 10 марта 1824 года), неизвестна. Поэтому долгое время оставалось неизвестным также, представляет ли печатный текст «Бахчисарайского фонтана» какое-нибудь отличие от того текста, который был прислан Пушкиным в Москву Вяземскому для напечатания…
Поэма Пушкина задолго до своего появления на книжном рынке была широко распространена в списках…
Дашков также успел прочесть поэму Пушкина до ее появления в виде книжки. О своем впечатлении от поэмы Пушкина Дашков и сообщает в упомянутом письме к Дмитриеву, написанном 4 января 1824 г. Дашков служил одно время в русской дипломатической миссии в Константинополе и в какой-то степени владел турецким языком. Этим объясняются следующие строчки из его письма к Дмитриеву: «С живым удовольствием читали мы Бахчисарайский фонтан- отрывок показывающий какую-то зрелость таланта, по крайней мере в описаниях. Теперь Пушкину надобно учиться впору останавливаться. Говорят, что Вяземский печатает в Москве это стихотворение. В таком случае сделайте милость заметьте ему одно место, требующее исправления. Зарема умирает от рук немых кизляров, кызляр по-турецки значит просто девушки. Название Кызляр-Агасси, вероятно обманувшее Пушкина, значит начальника над девушками Харема».
В печатном тексте «Бахчисарайского фонтана» смерть Заремы изображена так:
Там, обреченные мученью,
Под стражей хладного скопца
Стареют жены. Между ними
Давно грузинки нет; она
Гарема стражами немыми
В пучину вод опущена.
(Кстати сказать: «немыми» здесь надо понимать буквально; речь идет о людях с отрезанными языками — таково было европейское представление о гаремных служителях, против которого Дашков протестует в том же письме к Дмитриеву.
Но в том списке, по которому ознакомился с «Бахчисарайским фонтаном» Дашков, выделенный стих очевидно читался иначе. Он должен был следовательно читаться иначе и в той рукописи, с которой был сделан список, бывший в руках у Дашкова — в конечном счете в той рукописи, которую Вяземский получил от Пушкина из Одессы. Совершенно ясно, что список, известный Дашкову, был лишь одним из ряда списков с текста пушкинской поэмы, циркулировавших в это время в читательских кругах. И если бы нашелся хоть один список «Бахчисарайского фонтана», в котором в качестве палачей Заремы фигурируют эти порожденные недоразумением «кизляры», то это давало бы возможность судить вообще об особенностях текста поэмы, присланного Пушкиным из Одессы, потому что такой список восходил бы по тексту не к печатной, а к рукописной редакции «Бахчисарайского фонтана». А что в списке, который читал Дашков, действительно находились эти странные «кизляры», подтверждается еще тем. что подобную же ошибку Пушкин допустил и еще раз. В черновиках «Бахчисарайского фонтана» 36-й стих поэмы:
Под стражей бдительной и хладной первоначально был записан так:
Под стражею кизляра хладной.
Оставалось следовательно обнаружить какой-нибудь список «Бахчисарайского фонтана» с указанной особенностью. Такой список нашелся. Он находится ів Пушкинском доме Академии наук СССР в составе архива И. П. Вульфа. В этом списке, сделанном неизвестным почерком, интересующее нас место читается так:
Давно грузинки нет; она
Давно кизлярами немыми
В пучину вод опущена.
Итак, окольным путем добыто косвенное свидетельство о том тексте «Бахчисарайского фонтана», который Вяземским был получен непосредственно от автора…
Цензура
Мы располагаем документальными данными о том, что «Бахчисарайский фонтан» прошел через цензуру не без затруднений. Пушкин предвидел, что с цензурой за поэму придется сражаться. Посылая Вяземскому рукопись поэмы, Пушкин писал: «Вот тебе, милый и почтенный Асмодей, последняя моя поэма. Я выбросил то, что цензура выбросила б и без меня, и то, что не хотел выставить перед публикою. Если эти бессвязные отрывки покажутся тебе достойными тиснения, то напечатай, да сделай милость, не уступай этой суке цензуре, отгрызывайся за каждый стих и загрызи ее, если возможно, в мое воспоминание»…
Что же в тексте «Бахчисарайского фонтана» могло обеспокоить московскую цензуру? С политической стороны крымская поэма Пушкина не содержала ничего противного цензурным правилам. Но для писателей двадцатых годов цензура была страшна не только как орган политического надзора. Во вторую половину александровского царствования, в так .называемую «эпоху мистицизма», цензура была еще также органом нравственнорелигиозного надзора, принимавшего на практике самые уродливые, нелепые формы:
О варвар! Кто из нас, владельцев русской лиры,
Не проклинал твоей губительной секиры?
Докучным евнухом ты бродишь между муз:
Ни чувства пылкие, ни блеск ума, ни вкус,
Ни слог певца «Пиров», столь чистый, благородный.
Ничто не трогает души твоей холодной.
На все кидаешь ты косой, неверный взгляд.
Подозревая все, во всем ты видишь яд.
Нет никаких сомнений, что цензура «Бахчисарайского фонтана» была в общем такого же сорта. Цензором поэмы был Мерзляков — поэт и ученый, но дело было не в личности цензора, а в системе. И ничего нет более естественного, что через цензуру такой системы* не мог пройти «без увечья» стих:
Святую заповедь Корана,
в котором применение христианского термина к Корану должно было показаться безусловно соблазнительным. Выходом из положения явился довольно странно звучащий стих:
И самые главы Корана,
при переиздании поэмы, после изменения цензурных условий (в 1827 году), замененный прежним чтением.
Критика
«Бахчисарайский фонтан» имел шумный и бесспорный успех у современников. «Все оттенки мнений, разделявших литературу нашу,— писал по этому поводу Анненков,— слились при появлении Бахчисарайского фонтана в одну похвалу неслыханной еще дотоле гармонии языка, небывалой у нас роскоши стихов и описаний, какими отличалась поэма»…
«Бахчисарайский фонтан» не вызвал ни одной отрицательной рецензии. Была одна рецензия (Олина), в которой существенным недостатком поэмы объявлялось отсутствие в ней «плана»… «Нет развязки, — писал этот критик, — ибо надобно только догадываться, и то без малейших признаков, что Зарема убила Марию, что Гирей после сего велел утопить Зарему». Другой рецензент «Бахчисарайского фонтана» остроумно заметил, что для читателя, «знакомого с областью прекрасного», вполне достаточными являются слова: «Марии нет! Мгновенно сирота почила». Для читателя же иного сорта «не будет лишним и означение меры упоминаемого грузинкою кинжала».
В 1830 г. Пушкин писал: «Бахчисарайский фонтан слабее Пленника и, как он, отзывается чтением Байрона, от которого я с ума сходил». Это сказано спустя шесть лет после появления «Бахчисарайского фонтана»,— и тем более ценным является высказанное здесь зрелое суждение. В нем важнее всего сравнение «Фонтана» с «Кавказским пленником» в пользу последнего. Это совершенно не согласуется с отзывами критики, единодушно считавшей «Бахчисарайский фонтан» произведением, с которым не идут ни в какое сравнение прежние поэмы Пушкина…
Но нужно сказать еще несколько слов и о том, в каком отношении можно смотреть на «Бахчисарайский фонтан» как на шаг вперед в истории творчества Пушкина. Это был бесспорный шаг вперед в отношении деталей поэтического искусства. По «гармонии языка, роскоши стихов и описаний» крымская поэма Пушкина действительно оставляет далеко позади себя его первую кавказскую поэму. Это правильно* было понято Белинским, который цисал: «В «Бахчисарайском фонтане» заметен значительный шаг вперед со стороны формы: стих лучше, поэзия роскошнее, благоуханнее». «В поэме много частностей обаятельно прекрасных., Портреты Заремы и Марии (особенно Марии) прелестны, хотя в них и проглядывает наивность несколько юношеского одушевления. Но лучшая сторона поэмы, это — описания, или, лучше сказать, живые картины мухамеданского Крыма: они и теперь чрезвычайно увлекательны.
Успех
Действительно, успех был обеспечен еще на этапе подготовки печати к рукописи – в виде списков. И этому обстоятельству нашлось подтверждение в журнале «Обозрение театров» за 1909 год, где говорится о том, что книгопродавец Ширяев издал поэму отдельной книгой, заплатив 3000 рублей автору. Это очень крупная сумма для тех времен. Другие издатели, видя такой успех, рассчитывали через близких к Пушкину людей получить право на второе или последующие издания, но второе издание вышло только через три года – в 1827 г., а потом последовали и другие в виде отдельных изданий и в составе сборников произведений Пушкина.
Примечателен другой факт, который изложен в этой же заметке: якобы Пушкин писал эту поэму для себя, а продал только лишь потому, что нужны были деньги: об этом поэт пишет Бестужеву в письме от 1824 г.
И все бы ничего, если не вспомнить то, что писал Пушкин, посетив ханский дворец. Свои замечания он отправляет в письме Дельвигу:
В Бахчисарай я приехал больной. Я прежде слышал о странном памятнике влюбленного хана. К. (Раевская) поэтически описывала мне его.
Вошед во дворец, увидел я испорченный фонтан: из заржавой железной трубки по каплям падала вода. Я обошел дворец с большою досадою на небрежение, в котором он истлевает, и на полуевропейские переделки некоторых комнат. Раевский почти насильно повел меня по ветхой лестнице в развалины гарема и на ханское кладбище.
[1] «Вообще, Пушкин не придавал особенного значения «Бахчисарайскому фонтану», считал его «ничтожным». «Бахчисарайский фонтан», между нами, дрянь», - писал он Вяземскому. (Обозрение театров. 27 октября1909. №887)
