В этом году страна широко отмечает 225 лет со дня рождения великого русского поэта, даже 2024-й по указу Владимира Путина был назван в России годом Александра Сергеевича Пушкина. К празднованию юбилея реставрируются музеи, ставятся спектакли и готовятся литературные встречи и поэтические вечера. По всей стране есть множество мест, где бывал поэт и везде сегодня будут звучать его стихи.
Вот и я решила рассказать об одном стихотворении и о месте, с ним связанном.
Когда-то много лет назад, путешествуя по Пушкинским местам, у меня была идея собрать на фото все существующие памятники гения русской литературы. Но их оказалось слишком много, было такое ощущение, что в каждом месте, где ступала нога Пушкина, установлен ему памятник. И это прекрасно – страна помнит этого великого «поэта и гражданина».
Но один памятник меня очень заинтересовал. Я проезжала мимо него каждый раз по дороге из Москвы на дачу во Владимирскую область.
На Горьковском шоссе в начале деревни Ожерелки среди деревьев виднеется бюст Александра Пушкина на постаменте.
Оказалось, существует история о том, что здесь останавливался поэт.
Дело было в 1830 году. После того, как в мае состоялась помолвка поэта с Натальей Гончаровой, на конец августа была назначена свадьба, но из-за смерти дяди Пушкина венчание пришлось отложить. Тогда поэт собрался ехать оформлять на себя часть отцовского наследства в Болдино, но перед отъездом поссорился с будущей тещей, матерью Гончаровой.
«Я уезжаю в Нижний, не зная, что меня ждет в будущем. Если ваша матушка решила расторгнуть нашу помолвку, а вы решили повиноваться ей, – я подпишусь под всеми предлогами, какие ей угодно будет выставить, даже если они будут так же основательны, как сцена, устроенная ею мне вчера, и как оскорбления, которыми ей угодно меня осыпать»
Из письма А.С. Пушкина Н. Н. Гончаровой, последние числа августа 1830 года, Москва
В расстроенных чувствах Пушкин прибыл в Нижегородскую губернию, это было 3 сентября, а через три недели в Москве был объявлен холерный карантин. Так поэт оказался в изоляции и так родились его замечательные произведения, которые мы теперь относим к периоду, названному «Болдинская осень».
Нельзя сказать, что поэт был доволен своим заключением и не стремился к невесте, находившейся в Москве. Он даже пытался несколько раз прорваться через карантинные кордоны, но каждый раз его разворачивали назад.
«Узнав, что вы не уехали из Москвы, я нанял почтовых лошадей и отправился в путь. Выехав на большую дорогу, я увидел, что вы правы. 14 карантинов являются только аванпостами – а настоящих карантинов всего три. – Я храбро явился в первый (в Севаслейке, Владимирской губ.); смотритель требует подорожную и заявляет, что меня задержат лишь на 6 дней. Потом заглядывает в подорожную. <Вы не по казенной надобности изволите ехать? – Нет, по собственной самонужнейшей. – Так извольте ехать назад на другой тракт. Здесь не пропускают. <…> Вот каким образом проездил я 400 верст, не двинувшись из своей берлоги…»
Из письма А.С. Пушкина Н. Н. Гончаровой, 18 ноября 1830 года, из Болдина в Москву
И только в последних числах ноября Пушкин смог вновь выехать в Москву, но он опять был задержан на четырнадцатом (последнем) карантине в деревне Платава Богородского уезда. Это и есть современная деревня Плотава Орехово-Зуевского района Московской области, граничащая с Ожерелками.
К тому же у поэта сломался экипаж, и об этом мы опять узнаем из писем будущей супруге.
«Я задержан в карантине в Платаве: меня не пропускают, потому что я еду на перекладной; ибо карета моя сломалась. Умоляю вас сообщить о моем печальном положении князю Дмитрию Голицыну – и просить его употребить все свое влияние для разрешения мне въезда в Москву. <…> Я в 75 верстах от вас, и бог знает, увижу ли я вас через 75 дней.
Р. S. Или же пришлите мне карету или коляску в Платавский карантин на мое имя»
Из письма А.С. Пушкина Н. Н. Гончаровой, около (не позднее) 1 декабря 1830 года, из Платавы в Москву
В Платаве находилась почтовая перекладная станция. Но дело было не в карете, а в холерном карантине, о чем Пушкин сообщает уже на следующий день.
«Бесполезно высылать за мной коляску, меня плохо осведомили. Я в карантине с перспективой оставаться в плену две недели – после чего надеюсь быть у ваших ног. <…> Вот до чего мы дожили – что рады, когда нас на две недели посодят под арест в грязной избе к ткачу, на хлеб да на воду! –
Нижний больше не оцеплен – во Владимире карантины были сняты накануне моего отъезда. Это не помешало тому, что меня задержали в Севаслейке, так как губернатор не позаботился дать знать смотрителю о снятии карантина. Если бы вы могли себе представить хотя бы четвертую часть беспорядков, которые произвели эти карантины, – вы не могли бы понять, как можно через них прорваться»
Из письма А.С. Пушкина Н. Н. Гончаровой, 2 декабря 1830 года, из Платавы в Москву
Как пишет Пушкин, поселили его в избе ткача, а точнее в доме Данилы Евтеева. К сожалению, до наших дней этот дом не сохранился, но известно, что он располагался на окраине деревни. Тут надо сказать, что Платава славилась своим кустарным ткачеством, и название, видимо, происходит от слова «плат».
Итак, в крестьянской избе ткача Евтеева великий русский поэт провел несколько дней (в Москву он прибыл только 5 декабря). И в этой избе он закончил, переписав начисто стихотворение «Моя родословная» и добавив к нему постскриптум (Post scriptum).
Произведение, датированное 3 декабря 1830 года, при жизни поэта не печаталось. Оно стало ответом на оскорбительный фельетон Булгарина о прадеде поэта с намеком на происхождение Пушкина и обвинения поэта в аристократизме. Это Пушкин сам разъяснил через год в письме Бенкендорфу, как и то, почему не стал его печатать.
«… и так как журналисты наши не дерутся на дуэли, я счел своим долгом ответить анонимному сатирику, что и сделал в стихах, и притом очень круто. Я послал свой ответ покойному Дельвигу с просьбой поместить в его газете. Дельвиг посоветовал мне не печатать его, указав на то, что было бы смешно защищаться пером против подобного нападения и выставлять напоказ аристократические чувства будучи самому, в сущности говоря, если не мещанином в дворянстве, то дворянином в мещанстве <…> я чрезвычайно дорожу именем моих предков, этим единственным наследством, доставшимся мне от них.»
Из письма А.С. Пушкина А. X. Бенкендорфу, 24 ноября 1831 года. Петербург
И я предлагаю вспомнить это стихотворение вместе с приписанной в Платаве эпиграммой в качестве «Постскриптума»:
Александр Пушкин
Моя Родословная
Смеясь жестоко над собратом,
Писаки русские толпой
Меня зовут аристократом.
Смотри, пожалуй, вздор какой!
Не офицер я, не асессор,
Я по кресту не дворянин,
Не академик, не профессор;
Я просто русский мещанин.
Понятна мне времен превратность,
Не прекословлю, право, ей:
У нас нова рожденьем знатность,
И чем новее, тем знатней.
Родов дряхлеющих обломок
(И по несчастью, не один),
Бояр старинных я потомок;
Я, братцы, мелкий мещанин.
Не торговал мой дед блинами,
Не ваксил царских сапогов,
Не пел с придворными дьячками,
В князья не прыгал из хохлов,
И не был беглым он солдатом
Австрийских пудреных дружин;
Так мне ли быть аристократом?
Я, слава богу, мещанин.
Мой предок Рача мышцей бранной
Святому Невскому служил;
Его потомство гнев венчанный,
Иван IV пощадил.
Водились Пушкины с царями;
Из них был славен не один,
Когда тягался с поляками
Нижегородский мещанин.
Смирив крамолу и коварство
И ярость бранных непогод,
Когда Романовых на царство
Звал в грамоте своей народ,
Мы к оной руку приложили,
Нас жаловал страдальца сын.
Бывало, нами дорожили;
Бывало... но – я мещанин.
Упрямства дух нам всем подгадил:
В родню свою неукротим,
С Петром мой пращур не поладил
И был за то повешен им.
Его пример будь нам наукой:
Не любит споров властелин.
Счастлив князь Яков Долгорукой,
Умен покорный мещанин.
Мой дед, когда мятеж поднялся
Средь петергофского двора,
Как Миних, верен оставался
Паденью третьего Петра.
Попали в честь тогда Орловы,
А дед мой в крепость, в карантин,
И присмирел наш род суровый,
И я родился мещанин.
Под гербовой моей печатью
Я кипу грамот схоронил
И не якшаюсь с новой знатью,
И крови спесь угомонил.
Я грамотей и стихотворец,
Я Пушкин просто, не Мусин,
Я не богач, не царедворец,
Я сам большой: я мещанин.
Post scriptum
Решил Фиглярин, сидя дома,
Что черный дед мой Ганнибал
Был куплен за бутылку рома
И в руки шкиперу попал.
Сей шкипер был тот шкипер славный,
Кем наша двигнулась земля,
Кто придал мощно бег державный
Рулю родного корабля.
Сей шкипер деду был доступен,
И сходно купленный арап
Возрос усерден, неподкупен,
Царю наперсник, а не раб.
И был отец он Ганнибала,
Пред кем средь чесменских пучин
Громада кораблей вспылала,
И пал впервые Наварин.
Решил Фиглярин вдохновенный:
Я во дворянстве мещанин.
Что ж он в семье своей почтенной?
Он?.. он в Мещанской дворянин.
А мы возвращаемся на Горьковское шоссе к памятнику поэта.
Здесь на плите практически стерлась надпись о том, что в Платаве в 1830 году останавливался Александр Сергеевич Пушкин (правда, опираясь на письмо, указано две недели, а не пять дней как это было на самом деле) и то, что «ЗДЕСЬ БЫЛО ЗАКОНЧЕНО ЛИРИЧЕСКОЕ СТИХОТВОРЕНИЕ МОЯ РОДОСЛОВНАЯ». Надпись уже почти невозможно прочитать, особенно если не знать всей этой истории.
Памятник был поставлен по инициативе Евдокии Михайловны Буравлевой (Карпышовой, 1889-1988) в 1962 году. Дед Евдокии Михайловны – Семен Карпышов – встретился с Пушкиным во время его прогулок по деревне и даже разговаривал, ведь, как известно, поэт «не пропускал ни одного встречного мужика или бабы, чтобы не потолковать с ними о хозяйстве, о семье, о нуждах...». Семен об этом случае рассказал своему сыну Михаилу, а тот уже передал эту семейную историю дочери, которая и решила увековечить память о пребывании поэта на Плотавской земле. Автором памятника стал орехово-зуевский скульптор Николай Павлович Пустыгин (1918-1984).
Памятник установлен около здания Ожерелковской сельской библиотеки. И несмотря на то, что у двери висит табличка с часами её работы, ощущение такое, что здесь уже давно никого не было.
Я эту историю узнала уже много лет назад, и часто вспоминала в 2020 году. А получилось так, что весной мы выехали на дачу, думая, что на несколько дней, а оказалось до осени. Так как был объявлен карантин в связи с ковидом, и машины с московскими номерами не выпускали на Горьковское шоссе. То есть мы даже не могли поехать в Москву полить цветы.
Одно успокаивало, что все родные были рядом, в отличии от Александра Сергеевича, который свою изоляцию переживал вдали от близких.
Если вдруг будете ехать из Москвы в сторону Владимира, то с правой стороны в районе 80-го километра через три дома от таблички с названием «Ожерелки» обратите внимание на бюст гения и вспомните эту «карантинную историю».
С любовью, ваша Света В.
О том, как выглядел Александр Сергеевич, можно узнать из моей прошлогодней статьи
Приглашаю вас в свой Телеграм-канал, где я всегда выкладываю анонсы новых статей –
