И государство сделало подарок: открыло все доступы к архивам и бумагам, засекреченным на десятки лет. До поры, до времени. Как козырные тузы. Бережет государство свои тайны. Ну… Не нам, простым смертным, о нем судить. Жизнь рассудит. Хотя эта наша жизнь тысячу раз уже доказывала: люди в России золотые. Самое главное ее богатство. Не золото, алмазы, меха, газ и нефть. А люди! Этих людей под стекло бы, да в рамочку – в музеях показывать. Беречь их, пылинки сдувать, холить и лелеять. Но…
Бог рассудит. Больше надеяться не на кого. Говорят, Русь – страна Богоносец. Что Дева Мария сама, лично, за нашу страну молится. Что испытания, грузом лежащие на плечах русского человека, даны специально, чтобы очистить нас от всякой скверны. Что на страшном суде воссияем мы, аки агнцы Божьи…
Посмотрим, если доживем.
Нашлись документики… Нашлись, родимые…
Кравцов Виктор Степанович, 1885 года рождения. Родился в Санкт-Петербурге. До 1914 года работал на Путиловском заводе. С 1914 года служил в звании рядового в Ижорском пехотном полку. В 1917 – 1919 году продолжил службу в войсках РККА. В 1919 году членами РКП (б) был направлен на работу в поселок Каськово Тихвинского района Череповецкой Губернии.
По записям книги гражданских актов был женат на Бровкиной Авдотье Ивановне, уроженке села Каськово 25 августа 1920 года. 26 сентября у Кравцовых родилась дочь (в документах прочерк в графе «имя» заполнен именем «Елена») Тридцатого октября 1920 года Кравцов был арестован по подозрению в связях с кулацкими бандитскими формированиями…
Елена просматривала пожелтевшие от времени документы, напечатанные особым шрифтом. Эти буквы… Будто кто-то не просто печатал на старом «ундервуде», а с силой молотил кулаком по разбитым клавишам. Она, историк, человек с образным мышлением, видела не только даты, но и картину, как мозаику из фрагментов, складывающуюся в цветной фильм.
Она видела худого высокого человека, освещенного лишь тусклым светом тюремной лампочки (Господи, почему тюремные лампочки всегда такие тусклые? Потому что комфорта врагам народа никто не обещал, милочка), видела его спину, его плечи, небритые скулы и глубокое отчаяние в глазах.
Знал ли он тогда, куда его ведут?
Наверное – знал.
Фотокарточка, приколотая к делу. Черный, как грач, осунувшийся мужчина. Он ничего уже не ждет и ни на что не надеется.
Еще один бумажный клочок. Записка. Под современным ламинированием видны многочисленные заломы – «малява». Некоторые буквы сложно разобрать: но смысл понятен.
«Все понимаешь. Иначе нельзя. Целую всех. Не ждать»
Елена нашла все ответы на загадку из протокола допроса. В нем Виктор «сознался в подрывной контрреволюционной деятельности». Он, оказывается, продумал нападение на уполномоченного, сам его организовал и подкупил Ивана Бровкина. Никто, кроме его и Ивана о теракте не знал – люди темные и неграмотные. Крестьяне не догадывались о его намерениях, они думали, что председатель – настоящий большевик. И жена не знала, и ее родственники – тоже.
Она догадалась: Виктор сознательно, как раненая птица от гнезда, уводил следователя от своей семьи. Потому и не тронули Василия, подарили ему жизнь. Удивительное дело. Видимо, сам следователь понял ситуацию, красиво заключив ее в рамки «чистосердечного раскаяния».
А кому же адресована записка?
Елена ушла в себя. Перебирала факты и догадки. Видела перед глазами пыльный двор и маленькие квадратики окон в каменной стене. Чьи-то пропыленные ботинки. Шаг. Другой. Выброшенный окурок…
Председатель Ложкин. Да. Это был он. Искал, видимо, Дусю. Болело сердце за женщину, пропавшую внезапно. С девочкой на руках. Не нашел. Каким-то образом Кравцов его увидел или узнал о прибытие Семена Витальевича и решил связаться с ним. Чтобы передать: надежды больше нет. Что дело закрыто. Чтобы его не ждали. Что он любит ее, свою Дусю и дочку. Все.
Записка так и не попала к Ложкину в руки, иначе Елена ее не увидела бы.
Последний документы: приказ о расстреле. И акт о расстреле по протоколу номер 201. Дата – 20 ноября 1920 года.
Елена прикрыла глаза руками. Слез не было. Она, увы, не была плаксивой старухой. И ум за разум не зашел. Столетний возраст – не причина впадать в маразм. Хотя слабость давно одолевала. Здесь, в Петербурге, Любу заменяет чуткая сиделка. И то – не часто. Просто, чтобы Амалию не превращать в служанку. Амалии необходимо учиться. Ей не до старческих болячек. Но зато общаться с девочкой – одно удовольствие! Редкая девочка. Без корысти.
Елена (смешно сказать) боялась, что Амалия возьмет и покинет Россию. Корни потянут. Малька хохотала:
- Бабушка, ты с ума сошла? Я – русская! Я там с ума схожу от духоты! Нет, уволь, мне и тут нормально.
- Но тебе же понравилось там, Амалия!
- Понравилось. С точки зрения науки и всего прочего. Даже грязь повсеместная не испугала. А потом до зубовного скрежета захотелось к маме!
- А вдруг ты за индуса какого-нибудь выскочишь? За тобой ведь ухаживал мальчик, не русский? Выйдешь замуж, уедешь к мужу, и кому я оставлю квартиру?
Амалия сверкала глазами, ослепляла улыбкой:
- Ой, ба, продай ты свои хоромы однокомнатные и будь спокойна! А то маме подари – она на вырученные деньги себе построит эко-ферму или чем там она бредит третий год! А я замуж не хочу. Чего-то несчастливые у нас замужества!
- Ну так и что? Живи здесь и радуйся. В наше время купить жилье – архиважная проблема.
- Да живу я, живу, не переживай, бабуля!
Амалия звонко чмокала Елену в щеку и снова убегала в свой волшебный, полный открытий, красочный, юный мир! Несносная девчонка!
Документальные сведения об Авдотье прислали в файловом варианте. Они, в отличие от бумаг о Викторе, не были засекречены. Елена Викторовна немного расстроилась – ей хотелось ощущать пальцами шероховатую поверхность подлинника. Но и за флешку спасибо.
Выписки, справки, анамнез… Елена могла только восхититься аккуратностью хранения! Бумагам сто лет, а вот они, в идеальном порядке – листай, Елена Викторовна, электронные страницы. Не дыши пылью – все до черточки понятно! На душе было горестно – молодая, цветущая женщина погибла от тифа, еще одного врага человеческого! Мало людям бед, так эта зараза – привязалась!
Похоронили Авдотью на местном кладбище, в безымянной могиле 20 ноября 1920 года. За номером 331. Ни цветка, ни молитвы… Страшно.
Они жили долго и счастливо и умерли в один день… Недолго. И не совсем счастливо...
Но ребенок остался жив.
Елена Викторовна напряглась.
Черные буквы на белом фоне… Девочка, Елена Викторовна Кравцова, 22 ноября 1920 года была отправлена в Дом Матери и Грудного ребенка города Вологда.
Подпись. Печать.
А дальше другая страница – выписка из Дома 1. Форма заявления об удочерении. Свидетельство. Усыновители…
Марецкий Виктор Федорович 1889 года рождения. Марецкая Алла Сергеевна 1890 г.р.
Черным по белому… Казенным языком… Девичья фамилия Елены Викторовны...
ПАПА И МАМА Елены Викторовны! Любимые, единственные, незабвенные!
Руки Елены затряслись. Она успела вскрикнуть:
- Таша!
Молоденькая и хорошенькая сиделка выбежала из кухни на зов пожилой женщины. Елена Викторовна полулежала в своей каталке. Без сознания.
***
Нет. Она не умерла тогда, она не имела права умирать. Но пришлось Елену госпитализировать, прямо накануне торжественного события. Правда, доктора отпустили женщину – сто лет случаются раз в жизни.
Она была потрясена: не иначе, волшебство, странное переплетение судеб, сложная канва жизней. А в итоге: стройное дерево, тянущее свои ветви к солнцу. Люба, наоборот, мало удивилась:
- А я знала, чувствовала – мы близки. Сама себя ругала, и все равно – что-то под ложечкой сосало – неспроста нас свела жизнь!
Амалия долго перебирала документы. Рассматривала портреты предков.
- Как удивительно! Раз в сто лет. В Петров день, Это чудо, бабушка! Необъяснимое чудо! Может быть, это какое-то проклятие?
- Не думаю, Малечка, - отвечала ей Елена, - скорее всего, просто совпадение.
Засуха в Каськово ведь не была каким-то чудом. Особые магнитные волны из-за карстовых разломов – вот и вся магия. И «Летняя дочка» была тут вовсе ни при чем. Хотя в последнее время дождливая погода в этом месте могла стоять неделями – тучи надежно зависали над скромной деревенькой.
- Скорее всего, скоро озеро ваше просто исчезнет – переместится километра на два. Эти озера – бегунки. Могут и на двадцать километров убежать, - объяснял каськовцам приезжий дачник, грамотный человек, однако.
- Бабушка, тебе нужно написать книгу, - настаивала Амалия. – Я помогу. Уж очень интересная история. И трагичная.
***
Елена Викторовна скончалась в прошлом году. Незадолго до смерти познакомила меня со своим творчеством. Жаловалась, что катастрофически не хватает сил на рукопись – одолели немощи. Я не верила – красивая женщина с ясными глазами, сохранившая остроту ума – при чем здесь немощи?
Амалия уже работала консультантам по культурным связям с восточными странами и часто моталась в Нью-Дели. Елена показывала мне ее фото: действительно, чудная красавица.
- Наверное, уже замужем? – спросила я.
- Нет. Не желает. Но молодой человек есть. Сергей. Хороший парень. Мне нравится. Надолго ли – наша Амалия – вечно сбежавшая невеста.
- А может быть, просто не нашла настоящей любви? Ведь сейчас насильно замуж не выдают, в рабство не забирают, а родителей дети не слушают, - предположила я.
- Может быть, может быть, - согласилась со мной Елена.
***
Похоронили ее на западе Пискаревки, недалеко от братских могил, там покоятся приемные родители. Там теперь покоится и прах Елены. Родственники отнеслись с уважением к ее воле.
Я закончила рукопись, начатую Еленой Викторовной. Эта рукопись перед вами, дорогие читатели.
Люба и Тимофей после похорон вернулись в родную деревню. Амалия теперь – настоящая петербурженка. Правда, это еще подумать нужно: все чаще Маля пропадает в Индии. Работа – говорит. Ну… Хозяин – барин. Родители тоже волнуются, как бы не покинула их тропическая пташка-доченька.
Но мне кажется, никуда Амалия не денется. Корни ее глубоко вросли в русскую землю, напитались ее энергией и духом, налились могучей красотой. Русская она, наша Маля, русская до мозга костей. Здесь ее судьба.
Время покажет. Лет через сто посмотрим.
---
Автор: Анна Лебедева