В своё время М.С.Горбачёв считал советскую Прибалтику «лабораторией перестройки». Реформы, проводимые им, нашли здесь более глубокий отклик, нежели в других регионах страны. В книге «ИСТОРИЯ ЛАТВИИ. XX век»
(Рига, 2005. С.396) отмечается: «Происходившие в Балтийских республиках процессы оказали существенное влияние на процессы демократизации во всём Советском Союзе. <…> Но Балтия стала своего рода катализатором, и занятая ею позиция была огромной моральной поддержкой демократическим, реформистским силам в России и в других республиках СССР».
Песенная революция (Dziesmotā revolūcija), или Trešā Atmoda, — так позднее стали называть процессы, приведшие в 1991 году к восстановлению суверенитета Латвийского государства. Протесты в Прибалтике опирались на романтические идеалы национального возрождения, национальной культуры и образ «поющей, песенной революции» родился из–за народных песен, которые неизменно звучали на митингах и манифестациях.
По–настоящему действенная перестройка в Латвии началась осенью 1986 года, когда еженедельник творческих союзов «Literatūra un Māksla» опубликовал статью Дайниса Иванса и Артура Снипса, в которой они выражали протест против строительства Даугавпилсской ГЭС. Статья эта вызвала широкий общественный резонанс, что и привело впоследствии к закрытию данного проекта.
Для меня начало латвийской Атмоды ознаменовано одним трагикомичным эпизодом. В то время я уже работал в школе и хорошо помню, как разразился скандал, вызванный публикацией в одной из латышских газет (если не ошибаюсь, «Skolotāju Avīze») небольшого, довольно коряво нарисованного комикса, последовательно излагавшего различные события латвийской истории. Дата «1710 г.» иллюстрировалась изображением зловещего скелета, вылезающего из гроба. В русской среде это вызвало возмущение, поскольку в том году Пётр Первый отвоевал Ригу у шведов, и многие углядели в картинке некую антирусскую аллюзию. Скандал обсуждался даже в прессе и, чтобы успокоить взбудораженное общественное мнение, власти приняли определённые меры. Так, к нам в школу специально приезжала группа латышских учителей, застенчиво объяснявших, что это совсем не то, что подумали, и в злосчастном комиксе нет никакого уничижения русского народа, либо проявления неуважения к русским… Это всего лишь упоминание об эпидемии чумы, действительно вспыхнувшей в том году! Всё казалось вполне логично, но осадочек, душок какой–то, от этой истории, однако, остался. Теперь,
уже глядя из нашего времени, даже как–то забавно думать, каким нелепым пустякам придавали тогда столь большое значение. Кого–то, прости Господи, даже заботило, что подумают русские и на что они могут обидеться…
14 июня 1987 года созданная за год до этого группа «Хельсинки–86» организовала возложение цветов к памятнику Свободы в Риге. Это положило начало массовым публичным выступлениям, приуроченным к знаменательным дням памяти. Выступлений, больших и малых, проходило много. Очень скоро стихийные собрания групп протестующих людей с плакатами возле памятника Свободы стали привычны. Их называли экстремистами, националистами, но власти этих людей уже не трогали. Ведь в стране всё большую силу набирала ГЛАСНОСТЬ! Даже когда студенты Рижского политехнического института самовольно сорвали со стены своей Alma mater каменную мемориальную табличку в честь видного коммунистического деятеля Арвида Пельше и под восторженные крики собравшихся забросили её в воды Даугавы, это сошло им с рук. Виновные в том действе остались безнаказанными.
Помню, как на одном из наших школьных педсоветов милейшая учительница латышского языка Илона Яновна З. вдруг встала и начала довольно эмоционально говорить: «Дорогие товарищи! Не слушайте всех этих провокаторов у памятника, не обращайте внимания на их плакаты! Мы, латыши, любим русский народ… Мы все хотим жить дружно и хорошо. Мы, латыши, советские люди и совсем не хотим отделяться от Советского Союза…» На глазах у неё тогда даже выступили вполне искренние слёзы…
Прошло всего пару лет, и Илона Яновна уже больше не делала подобных заявлений. Её прежде мягкое, добродушное лицо обрело несвойственную прежде жёсткость. С коллегами она общалась по–прежнему корректно, доброжелательно. Но глаза теперь нередко обдавали холодком, губы строго
поджаты…
Началась кампания против строительства в Риге метро. Агитаторы вечерами приходили к нам в университет и в перерывах между занятиями доходчиво разъясняли всю пагубность подобного проекта: вред для экологии, разрушение исторического центра, прекращение в городе жилищного строительства, поскольку все ресурсы будут затрачены исключительно на возведение метро. Уже позднее стало очевидно, что главной причиной недовольства являлось опасение, что Ригу наводнят толпы метростроевцев с семьями, и это существенно повлияет на межнациональный баланс в городе. Но об этом, по крайней мере, вслух до поры предпочитали не говорить.
В парке Аркадия собирались митинги противников метро, раз от раза всё более многолюдные. 25 марта 1988 г. творческим союзам дали разрешение возложить цветы на Братском кладбище в память жертв депортаций. На Латвийском телевидении появилась передача «Labvakar», ставшая одним из заметных информационных факторов песенной революции…
Массовый многотысячный митинг против рижского метростроя состоялся в парке Аркадия 27 апреля. И хотя это мероприятие не было согласовано с властями, милиция ему не препятствовала.
Работник аппарата ЦК КПЛ, профессор политэкономии Александр Гапоненко пишет:
«Помню, встречаю на улице бывшего коллегу по Институту экономики Михаила Гаврилова. Он идёт, весь распалённый, с горящими глазами. „Что случилось?“, — спрашиваю.
„Иду с митинга против строительства метро. Коммунисты хотят разрушить нашу Ригу“, — говорит.
Возражаю: „Так ты же сам коммунист!“
Он отвечает: „Я из компартии вышел в знак протеста против сталинских репрессий“.
Думаю, что же ты раньше не выходил из компартии, когда членство в ней позволяло преподавать политэкономию в Латвийском университете? Ведь о репрессиях 30–х гг. Хрущёв говорил ещё в 1956 г. на XX съезде. Однако эту тему не поднимаю и задаю другой вопрос:
„Хорошо, добьётесь запрета на строительство метро, а как будете разгружать транспортные потоки в Риге, население которой приближается к миллиону человек?“
Ответ был убийственным:
„Ты ничего не понимаешь в экономике и экологии!“
И это кандидат экономических наук, который знал, что деньги на метро идут в республиканский бюджет централизованно из Москвы, что в городе назревает транспортный коллапс и что метро — самый экологически чистый вид транспорта».
Последовательная борьба с рижским метрополитеном со временем привела к успеху: этот проект союзного значения был благополучно закрыт.
Весной прошёл первый конкурс красоты «Мисс Рига–88». Всё больше обнажённого женского тела стало появляться в прессе, в рекламе, на плакатах и настенных календарях. Эротика в разных видах становилась популярнейшим товаром, на реализации которого делались огромные деньги.
Вспоминаю, как впервые увидел торговлю плакатами с обнажённой девицей прямо на ул.Ленина недалеко от «Rīgas Modes». У лотка с невиданным прежде явлением собралась толпа мужиков, вожделенно пялившихся на зримое проявление свободы и гласности. Некоторые, стыдливо отводя глаза, даже ЭТО приобретали… И плакат был напечатан халтурно, и девица плохонькая, и продавалось всё по немыслимо–людоедской цене, а ведь брали… Старые консервативные запреты рухнули, народ стремился приобщиться к подлинно мировой культуре, и очень скоро легендарная фраза «Das ist fantastisch!» стала культовой (кто помнит, тот поймёт).
Нагота тогда сделалась непременном атрибутом модного кино. Всё вдруг оказалось можно! Я, конечно, не без интереса взирал на экран, когда моя любимая в то время актриса, красавица Ольга Кабо, в очередном фильме обнажала свои таланты и демонстрировала скрытые до поры несомненные достоинства… Смотреть на это было волнительно и приятно, но всё же… Что–то здесь было не то и не так…
Нам упорно навязывали моду на «девушек без комплексов» (т. е. бесстыжих девок). Женская красота из предмета восхищения становилась товаром, объектом купли-продажи… Раздевание как обязательный атрибут раскрепощения? Именно так, — объясняли авторитетные люди с телевизионных экранов, — ибо это тоже проявление свободы и подлинной демократии! Кинофильм «Маленькая Вера» стал одним из ярких символов Перестройки. Он получил известность как первый советский фильм, где был откровенно
явлен половой акт… Об этом недоверчиво перешёптывались, не в силах поверить в невозможное! Но плотина стыдливости рухнула, и после «Маленькой Веры» на широкий экран потоком хлынули ленты на запрещённую до того тематику преступности, проституции, секса, бытового насилия.
Из буржуазного мира первым делом начали брать не корпоративно–трудовую этику западных фирм, не высокий уровень обслуживания, не педантизм и не аккуратность, а конкурсы красоты и откровенные сцены в кинематографе.
Весной и летом 1988 года события стали развиваться стремительно. Начались дискуссии о восстановлении национальной латышской символики, флага, гимна.
Особенно всё забурлило после расширенного пленума правления Союза писателей Латвии, проходившего 1—2 июня в Доме политического просвещения ЦК КПЛ (ныне Дом конгрессов). В нём участвовали представители
и других творческих союзов. Это было собрание подлинной культурной элиты Латвии, люди заслуженные и прославленные. В числе известных деятелей культуры такие корифеи, как Джемма Скулме, Вия Артмане, Раймонд Паулс…
Из ста восьмидесяти пяти участников с правом голоса присутствовали четыре академика, двенадцать докторов наук, шестнадцать профессоров, четыре члена–корреспондента академий, три лауреата Госпремии СССР, двадцать пять
лауреатов Госпремий Латвийской ССР, два лауреата Ленинской премии, депутаты Верховных Советов Союза и Латвии, члены ЦК КПЛ. В качестве почётного гостя выступил главный редактор журнала ЦК КПСС «Коммунист» Отто Лацис.
Речи, звучавшие на том пленуме, дали толчок к переосмыслению всей истории советского периода. По оценке академика Яниса Страдыньша, это был решающий поворот в общественной жизни Латвии.
Но, пожалуй, главным событием пленума стало выступление заведующего кафедрой марксизма–ленинизма Академии художеств Латвии профессора Маврика Вульфсона (член компартии с 1940 г.), который поднял вопрос о пакте Молотова–Риббентропа и открыто назвал вхождение Латвии в Советский Союз оккупацией. Тем самым ставилось под сомнение законность вхождения Латвии в состав СССР. Это было настолько резко и неожиданно, что у многих вызвало шок. Б.К.Пуго, присутствовавший на этом пленуме в качестве первого секретаря ЦК Компартии Латвии, в перерыве заседания в сердцах сказал Вульфсону: «Знаешь, что ты только что сделал? Ты убил Советскую Латвию».
Известный писатель Зигмунд Скуиньш назвал выступление М.Вульфсона «судьбоносным».
Особую пикантность данному выступлению придавало и то интересное обстоятельство, что по словам многих, прежде, старый коммунист М.Вульфсон вспоминая о вхождении Красной Армии в Ригу летом 1940 года, высокопарно заявлял: «В тот день я целовал броню советских танков...».
Присутствовавший в зале профессор П.Я.Крупников пишет: «На трибуну взошёл Маврик Вульфсон. Нужно сказать, положение его до этого было крайне щекотливым: в одной из своих статей он оправдывал, чёрным по белому,
депортации сороковых годов. Теперь, после его речи, ставшей гвоздём события, всё изменилось. Люди приносили и оставляли перед дверью его квартиры охапки цветов. Его звали на собрания туда, где раньше о нём не хотели и слышать.
Вульфсон чувствовал себя героем, и по речам его можно было бы заключить, что он вообще никогда не был коммунистом.
Чисто по–человечески это можно было понять — его буквально носили на руках, и он не был первым, кому внезапная слава вскружила голову. Главное же — заслуги Маврика Вульфсона в латвийской песенной революции действительно велики и неоспоримы. Он проделал огромную работу в Москве как депутат Верховного Совета, не уставал разъяснять и за границей события 23 августа 1939 года…».
В книге «ИСТОРИЯ ЛАТВИИ. XX век» (Рига, 2005. С.399) утверждается, что творческие союзы стали тем центром, вокруг которого сплотилась оппозиция советскому режиму. Культурная элита сыграла решающую роль «в установлении связей между Латвией и сообществом в эмиграции (изгнании), в политической эмансипации латышского общества в целом».
«История Латвии» (Рига, 2010. С.199) отмечает: «Лютеранский священник Юрис Рубенис в июне 1988 года заметил, что происходящее в Латвии можно назвать пробуждением совести».
Летом того года я, по линии молодёжного туризма «Спутник», путешествовал по Болгарии. Группа состояла из молодых латвийских учителей. Очень любили латышские коллеги в поездке хором петь народные песни. Выглядело это немного демонстративно, хотя, возможно, я и не прав…
Накануне отъезда меня угораздило перечесть на досуге сборник русских народных песен. Они легко легли на память, так что получилось у нас своеобразное культурное соревнование. Когда в автобусе на какое–то время переставал звучать латышский фольклор, мы в свою очередь затягивали «По диким степям Забайкалья», «Мой костёр в тумане светит», или ещё что–то душевное, наше... Поскольку слова я знал хорошо, голос имел звучный, то и выводил песню, а остальные подтягивали. Так что, можно сказать, не ударили в грязь лицом…
Болгария — страна замечательная! Принимали нас тогда до крайности радушно и тепло. Болгарские братушки, узнавая во мне русского, щедро угощали до упаду. Вина добрые, ароматная ракийка сногсшибательная, так что утоляли мы жажду «соком гроздия виноградного» в самозабвенном изобилии. Единственно, огорчало откровенно презрительное отношение со стороны обслуги: официантов, гостиничных швейцаров и прочих охотников за свободно конвертируемой валютой. Западный турист был ими особо почитаем, и усердные халдеи чуть с ног не сбивались в стремлении услужить дорогому интуристу с долларами. К нам они относились попроще, как к второсортным «своим».
Вообще, путешествовали мы дружно, однако «звоночки» идейно–политического размежевания уже негромко позвякивали. Например, когда родилась идея возложить цветы к памятнику советским солдатам, добрая половина латышей демонстративно осталась сидеть в автобусе…
В то время болгарские власти как раз принялись жёстко прессовать своё турецкое нацменьшинство. Туркам запрещали родной язык, официально меняли им имена (!) на болгарские, вынуждали людей покидать страну, переселяясь в Турцию. Обстановка царила крайне напряжённой, и болгарская милиция ходила, вооружённая до зубов, включая даже автоматы. Тогда это ещё воспринималось чем–то невозможным, диким. Мы привыкли, что безмятежные советские менты патрулировали улицы, не имея при себе не только огнестрельного оружия, но даже дубинок и наручников! Впрочем, дубинки вскоре появились и в Советском Союзе, а языкатые хохмачи немедленно окрестили их «демократизаторами».
Правоохранительные органы вообще быстро перенимали полезный зарубежный опыт, чтобы лучше соответствовать новым временам.
В конце 1988 года при МВД Латвийской ССР был образован Рижский ОМОН — отряд милиции особого назначения, насчитывавший 150 человек (из них 20 офицеров), сыгравший позднее особую роль в истории латвийской перестройки…
В середине 90–х гг., когда я уже работал на телевидении, познакомился там с журналистом Валерием Мошевым. Видавший виды, бывалый человек с усталым ироничным взглядом… Много было с ним тогда пито и говорено.
В один из моментов особой откровенности признался он, что в силу разных причин и обстоятельств имел некоторое отношение к рижскому ОМОНу. О себе отзывался так:
«Я подвигов не совершал, я… я просто свидетель. И я должен сказать своё слово. Просто обязан. Молчанием предаётся Бог…». О тех временах вспоминал: «Преступность в Риге с началом перестройки стала зашкаливать. А тут ещё намечающееся двоевластие! От криминального взрыва ситуацию удерживал только ОМОН, чрезвычайно жёстко работавший по лидерам преступного мира и не менее жестоко проводивший показательные рейды по городу, сурово
напоминая уголовникам, кто здесь пока ещё хозяин…».
Вообще, рассказывал Валерий гораздо меньше, чем мог бы. Но с его слов острее выступали некоторые скрытые детали той переломной эпохи, когда с хрустом рушились привычные жизненные устои, безжалостно разбивались судьбы людей…
Лето 1988 года оказалось очень значимым для развития латвийского перестроечного движения. Шла подготовка к учредительному съезду Народного фронта, формирование которого происходило с немалыми трудностями.
Уже активно проявляла себя радикальная оппозиция — 10 июля состоялось учредительное собрание Движения за национальную независимость Латвии (ДННЛ). Объединить радикалов и сторонников последовательных реформ
удалось при посредничестве творческих союзов. Координационным центром руководил первый секретарь Союза писателей ЛССР поэт Янис Петерс. Большую роль в создании будущего Народного фронта сыграли секретарь ЦК КПЛ Анатолий Горбунов и заведующий идеологическим отделом Имант Даудиш.
«В кабинет А.Горбунова часто приходил заместитель главы КГБ Латвийской ССР Эдмунд Йохансон с толстым кожаным портфелем в руках», — вспоминает Александр Гапоненко.
Тем летом в Юрмале, в курортном санатории «Рижский залив», отдыхал опальный тогда «мятежный партийный секретарь» Борис Ельцин. Это было время полной информационной блокады будущего первого президента России.
Заговор молчания нарушился 4 августа 1988 года, когда одновременно в двух латвийских газетах — в «Советской молодёжи» и еженедельнике «Юрмала» — вышло объёмное интервью с Б.Н.Ельциным «Социальная справедливость —
компас перестройки».
Цензор из Главлита отказался ставить свою подпись на полосе, готовой к печати. Редактор «Советской молодёжи» А.С.Блинов осмелился нарушить существовавший порядок: он сам подписал эту полосу, уговорив типографию
печатать газету без штампа цензуры. Обоим главным редакторам, Александру Блинову («СМ») и Айвару Бауманису («Юрмала»), грозило увольнение, оба издания обещали закрыть, однако обошлось…
На следующий день после выхода публикации по всему Советскому Союзу началась охота за свежим номером латвийской «Молодёжки» с портретом Ельцина на первой полосе. Газету ксерокопировали, зачитывали до дыр…
«Советская молодёжь» издавалась тогда тиражом в 221 тыс. экземпляров и распространялась далеко за пределами Латвии. Она была единственной республиканской ежедневной газетой, подписка на которую в СССР была
ограничена, поскольку спрос на неё явно превышал предложение. Интервью с Ельциным тогда перепечатали более 140 союзных и 80 зарубежных газет, журналов, информационных бюллетеней, публикация широко обсуждалась в западных СМИ…
Во многом благодаря этому, взятому журналистом Александром Ольбиком, интервью произошло триумфальное возвращение Б.Н.Ельцина в большую политику. Так латвийская газета «Советская молодёжь» сыграла важнейшую роль в деле «торжества перестройки и победе демократических преобразований в стране»…
В том году «Советская молодёжь» уже размещала на своих страницах материал, также вызвавший огромный интерес у читателей. Это «Всеобщая декларации прав человека» (принятая Генеральной Ассамблеей ООН 10.12.1948).
Именно латвийская газета впервые в СССР опубликовала этот документ массовым тиражом, всемерно способствуя его широкому распространению и популяризации.
В перестроечную эпоху «Советская молодёжь» одной из первых поддержала демократические перемены в Латвии и в Советском Союзе. Имена журналистов латвийской «Молодёжки» стали известны всей стране. К 1990 году общий тираж газеты «Советская молодёжь» достигал 850 000 экземпляров, только подписка на тот год составила 745 тысяч экземпляров. Две трети тиража уходила за пределы Латвийской ССР…
С целью поощрения деятельности неформальных латышских организаций, с 8 по 10 августа 1988 года в Риге побывал важный московский гость — главный идеолог и «архитектор перестройки» А.Н.Яковлев.
«Неоценимую помощь Народному фронту Латвии оказал ближайший сподвижник Горбачёва, секретарь ЦК КПСС А.Яковлев, представивший по итогам визита в Латвийскую ССР после XIX Всесоюзной партийной конференции записку в ЦК КПСС, в которой поддержал деятельность НФЛ, как наиболее соответствующую идеям и задачам перестройки», — вспоминает Арнольд Клауцен. В итоговой записке, которую представил Яковлев в ЦК КПСС по итогам командировки в Латвию, он отметил, что НФЛ лучше понимает перестройку, чем Компартия Латвии.
Учредительный съезд НФЛ прошёл 8—9 октября 1988 года, открыл его известный артист Эвалдс Валтерс. С докладом выступил Янис Петерс, который особо подчеркнул, что каждому национальному меньшинству в Латвии должна быть обеспечена культурная автономия.
Руководителем движения был избран молодой журналист Дайнис Иванс. НФЛ объединил самые разные слои общества и политические группировки, от национал–коммунистов до последовательных антисоветчиков и националистов. Важное значение имело то, что ЦК КПЛ дал разрешение на издание газеты НФЛ «Atmoda», которая успешно пропагандировала идеи национального пробуждения и распространялась среди широких слоёв населения.
Самая массовая русская газета «Советская молодёжь» благодаря активной позиции её главного редактора А.С.Блинова всё чаще вставала на сторону Народного фронта. К изданию русскоязычного варианта газеты НФЛ «Атмода»
были привлечены молодые журналисты Михаил Леонтьев, Владимир Линдерман, Александр Казаков, Борис Цилевич, Николай Кабанов и др. Все они внесли свой значимый вклад в дело торжества Народного фронта.
Из 13 членов правления НФЛ нелатышей было трое: Маврик Вульфсон, Марина Костенецкая и Владлен Дозорцев.
Целый ряд видных представителей русской интеллигенции Латвии поддержал деятельность Народного фронта, вспомним такие известные имена: Людмила Азарова, Роальд Добровенский, Юрий Абызов и др. Образование Народных фронтов в Эстонии, Латвии, Литве стало ярким примером и дало толчок к возникновению подобных народных движений в других республиках Советского Союза.
Влиятельные представители зарубежных латышей стали регулярно приезжать в Ригу на заседания правления НФЛ. Возникла насущная необходимость в серьёзной организации международных связей самого высокого уровня.
Владлен Дозорцев вспоминает: «В конце концов, сложилась твёрдая выездная группа — мы с Мавриком как члены Правления и Юрканс, который работал в иностранном комитете НФЛ и притом блестяще говорил по–английски. Втроём мы пахали США, Канаду и Англию». Еврей, русский и поляк закладывали основы для будущего международного признания независимой Латвии…
Среди представителей латвийской творческой интеллигенции одной из самых известных являлась пользовавшаяся огромной популярностью народная артистка Советского Союза Вия Артмане. Арнольд Клауцен пишет:
«Лидеры Народного фронта Латвии не могли не воспользоваться её популярностью и влиянием не только на латышей, но и на жителей Латвии других национальностей.
Вия Артмане стала участником подавляющего числа массовых мероприятий, проводимых НФЛ. Мне вспоминаются многотысячные митинги на Комсомольской набережной в Риге и другие аналогичные мероприятия, которые транслировались по телевидению и радио на всю республику, на которых одной из первых слово предоставлялось В.Артмане. Она со свойственными ей пафосом и артистизмом говорила о латышском народе, веками мечтавшем о своей независимости, о самобытности латышской культуры, её высоких идеалах и т. д. и т. п. Её призывы находили горячую поддержку и, бесспорно, сыграли свою организующую роль».
Тогда, вообще, стали широко говорить о трагической судьбе и особой боли латышской нации, много вынесшей на своём историческом пути. Лозунг «Будем голодными, но свободными!» нередко звучал в речах выступавших.
Неизменное сочувствие вызывал «маленький, но гордый латышский народ», изнемогающий в противостоянии мигрантам, оккупантам и колонизаторам…
Мне всегда было как-то неловко слышать эти высокопарные слова… В детстве знавал я мальчишку, росточка небольшого, но до чрезвычайности вредного, шкодливого, пакостного. Про него так и говорили: «Маленький, но говнистый»...
Иногда мы, с ребятами–одногруппниками, уходили прямо с занятий и шли к памятнику Свободы, благо наш историко–философский факультет располагался в непосредственной близости от него. И там, вникая в речи разгорячённых, экзальтированных ораторов, слушали, слушали, слушали про «обиженный и несчастный латышский народ, ограбленный русской империей», про «чемодан — вокзал — Россия!» и много ещё про что… Всё это было весьма полезно и очень поучительно.
Осенью 1988 года в журнале «АВОТС» («РОДНИК»), № 10, был опубликован шокировавший многих жутковатый рисунок Ю.Утанса, изображавший захлопнувшуюся мышеловку, пружина которой придавила лицо лысого мужчины с характерной ленинской бородкой… Пружина жёстко вошла в переносицу и глаза, расползаются выдавленные мозги, язык в мучительной агонии выпал из приоткрытого рта…
В жертве легко узнавался образ вождя революции, и, не случайно, этот рисунок стали называть «Ļeņinu peļu slazdā» (Мышеловка ленинизма).
Личность В.И.Ленина для очень многих по–прежнему оставалась свята, и столь открытое, безнаказанное проявление антисоветских, антикоммунистических настроений, такой издевательский кураж просто потрясали. Этот провокационный рисунок явился своего рода рубежом, рубиконом, перейдя который отступать уже было нельзя. Только вперёд, дальше, к последовательному разрушению привычных советских норм и правил!
Появление подобных иллюстраций, совершенно немыслимых прежде, разрушало как социальные, так и старые культурные, нравственные, идеологические табу…
11 ноября 1988 года на Святодуховской башне Рижского замка взвился красно–бело–красный флаг. Впервые за послевоенные годы вновь начали открыто отмечать день Лачплесиса.
7 декабря 1988 года произошло страшное землетрясение в Армении — одна из крупнейших трагедий позднего СССР. Всего за тридцать секунд был уничтожен город Спитак, произошли сильнейшие разрушения в Ленинакане, Кировакане и Степанаване. Всего пострадал 21 город, 350 сёл и населённых пунктов. Считается, что во время этого землетрясения в зоне разрыва земной коры была высвобождена энергия, эквивалентная взрыву десяти атомных бомб, каждая из которых была подобна сброшенной в 1945 году на Хиросиму. В результате землетрясения, по официальным данным, погибло 25 тысяч человек, 140 тысяч стали инвалидами, а 500 тысяч человек лишились крова.
Спасательная операция в Армении стала последней, в которой участвовал весь СССР. Люди по собственной инициативе посылали в Армению продукты, вещи, деньги. Добровольцы исчислялялись сотнями тысяч.
Казалось, в Риге не было ни одного равнодушного: стихийные пожертвования, отсылка продуктов и одежды, предприятия отрабатывали в счёт Армении, люди давали свои адреса для беженцев. Вспоминаю, как в нашей школе, где я в то время работал, и дети, и коллеги–учителя собирали вещи, приносили деньги в фонд помощи пострадавшим. Несли сплошным потоком…
Тогда уже разгорался армяно–азербайджанский конфликт, лилась кровь и многие, чего уж греха таить, надеялись и верили, что эта страшная трагедия остудит горячие головы, что люди одумаются, остановятся, что перед лицом огромной беды прекратят убивать друг друга… Увы, к сожалению, этого не случилось. Ядовитые змеи межнациональной розни всё глубже проникали в сердца и души народов уже умирающей большой многонациональной страны, и потому распад её был предопределён…
Продолжение следует